– Деньги... слава... популярность... – покачал седой головой доктор: – и вы готовы калечиться из-за этого?
– Нет, не из-за этого. – сказал Микки, который наконец обрел свою мотивацию: – драться нужно только за что-то действительно стоящее...
– И за что же вы дрались сегодня? – иронически поднял бровь доктор.
– За молоко, доктор. – серьезно ответил Микки: – за молоко.
Горы
Было уже за полночь, когда Иванов сквозь сизый сигаретный дым увидел свою гору. Он не поперхнулся, не остолбенел, у него не перехватило дыхание, и сердце билось все также ровно. Просто пришло осознание, что это – ТА САМАЯ гора.
"Гора" сидела очень ровно на высоком стуле за барной стойкой. Сапоги на небольшой шпильке опушенные мехом, высоко закатанные джинсы, полоска голой поясницы, обтягивающая кофточка. Стройная шея, черное каре. Волос блестел как атлас.
"Гора" оказалась японкой, совсем худенькой с маленькой грудью. Она пила коктейль и болтала с барменом. Часто обнажались в улыбке влажные белые зубы.
Неторопливо допив скотч, Иванов встал.
Стэн стоял, зажмурившись и высунув язык, – пушистые хлопья снега падали на его щеки, нос, а некоторые угождали прямо в дышащий паром рот.
–- Стэн!!
Кто-то со свистом и гиканьем вылетел из-за угла.
"Егор!" – Стэн радостно распахнул глаза. Рот, однако, так и остался открытым, а челюсть свесилась еще больше, когда он увидел, ЧТО тащит за собой на веревке Егор.
Нет, не санки, а СУПЕР-ПУПЕР САНИ! Самые классные сани, которые Стэну приходилось видеть за все свои десять лет! Егор стоял подбоченясь, позволяя другу как следует рассмотреть сокровище.
–- Разрази меня гром! – это любимая фраза Стэна из книжки про пиратов, приберегаемая специально для подобных случаев.
–- А то! – Егор медленно обошел сани, стряхивая с них снег: –- Дядька сделал. Мы на них свободно вдвоем поместимся.
–- Да тут даже вчетвером не тесно будет! Мировой у тебя дядька, Егорка!
Стэн аж прыгал от радости, и Егор, скинув свою напускную важность, счастливо расхохотался.Тут на него налетел Стэн и повалил друга в сугроб. Захлебываясь от смеха, они катались по снегу, тузя друг друга в толстые пуховые куртки.
Эллис. Ее звали Эллис, на американский манер. "Я буду звать тебя Фудзи" – решил про себя Иванов: – "Моя Фудзи".
Фудзи повела себя странно: легко пошла на контакт, а потом вдруг потеряла к нему интерес. И сердце действительно екнуло, когда она долго не появлялась из туалета.
–-Нет, для таких саней нужна действительно Гора! А что там в Вишневом саду – так, кочки для девчонок.
–- Тогда, может, на реку?
–- Нет вдвоем там скучно... А если на гору, которая за церковью?
–- Марии Магдалены? Блин, далековато...
–- Фигня! – Егор уже вскочил: – До вечера времени – хренова куча!
–- Точно – хренова куча! – Стэну ужасно понравилось сильное словцо: – Ну просто охрененная кучища! Ай да!
Схватив сани, они побежали.
Когда подошли к подножью, снег уже перестал падать. Вокруг звенела ослепительная тишина. Гора казалась волшебной, и уже не было сомнений, что только на ней можно опробовать супер-сани.
Но она вернулась. Положила руку на его ладонь и посмотрела прямо в глаза. В следующее мгновение уже он целовал эти глаза, эти ресницы, эти брови в номере наверху. Словно хрустальную положил ее на кровать и, раздевая, застыл. Лихорадочное нетерпение, предвкушение... и страх переворачивали его душу.
На вершине стояли, затаив дыхание, склон уходил далеко вниз, и туда в бесконечность уходили их следы. Сердца тяжело бились в грудных клетках и, непонятно почему, в горле стоял ком.
–- Обычно люди лезут на горы, чтобы достичь вершины, а мы – чтобы спуститься...- сказал Егор и улыбнулся. Его охватило возбуждение.
Мальчишки сели на сани, покрепче ухватились друг за друга и стали отталкиваться ногами. Сани двигались к краю неохотно, а потом будто ухнули в яму.
–- Ааааааааааа!!! – они кричали, но не слышали себя. Звук не успевал и оставался позади. А на них несся бесконечно белый склон. Они врезались, влетали в ставший плотным и колючим воздух, обдирая об него лицо. И кричали, кричали... Казалось вместе с криком вылетают их сердца, а души трепещут в животах, как мотыльки.
Слезы, брызнувшие из глаз, не текли вниз, их размазывало по вискам, они убегали за уши.
Через много жизней сани, скрипнув, остановились. Друзья упали на снег и молча лежали, уставившись в серое небо.
Она притянула его, и вихрь плоти засосал их. В ушах гудело, он чувствовал, что кричал, но не слышал себя. Словно в тумане видел вздымающиеся над собой груди.
Слезы стекали из уголков глаз к вискам, и крик все еще звенел в комнате. Фудзи уснула мгновенно. Иванов долго пялил невидящий взгляд в потолок. Покачиваясь, встал, пошел в туалет. Помочился, а потом стоял над унитазом, держа в руках мягкий, опавший член.
–- Эй, Егор, а сани?
–- Оставь их. Они больше не понадобятся.
Он никогда не катался на санях с тех пор. Зачем?
Иванов вернулся в спальню. Нащупав в темноте одеяло, лег рядом с посапывающей Фудзи. Подумал, что будет лежать без сна до рассвета, и тут же провалился в черное глухое забытье.
Эпилог.
Мальчишки возвращались в сумерках. Без саней.
–- Стэн?
–- Да?
–- Интересно, а что чувствовала гора?
Принц и Принцесса
Он следил за ней тысячью глаз. Ночью и днем. Круглосуточно. Когда он спал, за ней продолжали следить бесстрастные зрачки его глаз, записывающих на пленку каждое ее движение, каждый вздох, каждый шорох в тиши ее спальни. Он был повсюду, но она не ощущала его. Нет, иногда она...
Таня оглянулась назад и нахмурилась.
– Эй, ну ты чего? – спросила у нее Лапочка, остановившись и топнув ножкой: – мы же опоздаем!
– Да, так... – рассеяно ответила Таня, проводя взглядом по фейерверку уличной рекламы: – ничего. Показалось...
– И что тебе все время кажется что-то? Ты, наверное, припадочная? У меня тетка с отцовской стороны, Галей звать, так та тоже бывало остановится посреди улицы и стоит, смотрит, как трава на газоне растет. Так потом она своего мужа сто раз ножом в живот ударила, вот, – сказала Лапочка с какой-то непонятной гордостью. То ли за тетку, то ли за количество ударов.
– Не может быть, – покачала головой Таня, позволяя Лапочке увлечь себя за ней.
– Что не может быть?
– Сто раз. Сказки...
– Ну может и не сто, – погрустнела Лапочка: – только он все равно помер. Да туда ему и дорога, он ее давно доводил. Водку пил, деньги из дома таскал. Один раз на Иванова накричал. Чуть не подрался с ним.
– Стой, не тащи ты меня так, у меня каблуки отлетят! Чего ты несешься, как лошадь?
– Если из-за тебя, Танька, мы сейчас опоздаем, то я с тобой не знаю что сделаю! – прокричала Лапочка.
– Дался тебе этот концерт!
– Вот и дался! Там же Рики Монтано выступает. Вот возьмет и заметит, какая я, Лапочка замечательная девушка. И увезет меня в свой замок на берегу... эээ, какого-нибудь моря.
– Ага, он спит и видит...
– Сарказм – это бессилие юмора, дорогая моя. Его импотенция... – с важным видом сказала Лапочка. Они не выдержали и прыснули. Постовой на углу улицы только головой покрутил им вслед, а подружки вбежали в холл концертного зала, умирая от хохота.
Скопление народа не смущало его. Он знал, где она находится, что она говорит и с какой частотой бьется ее сердце. Если было бы нужно, то он с закрытыми глазами мог бы нарисовать контуры ее рта, или рассказать ее ночные страхи или мечты.
– Привет! Это Таня, она моя подруга! – сказала Лапочка. Они сидели в кафе напротив зала, где только что закончился концерт.
– Таня! А это Наоми. – мулатка сверкнула ослепительной улыбкой и пожала Танину руку.
– Наоми, ты представляешь, Таня билеты на этот концерт нашла. Нет, не на улице. Дома, на туалетном столике. Да, нет, правда. Может это поклонник какой подбросил?
– На твоем месте я бы завела себе пистолет и плотнее запирала окна. – сказала мулатка: – сейчас этот тип подбросил билеты, а завтра подбросит бомбу.
– Ты мыслишь негативно, Наоми. А вдруг это сам Рики Монтано сделал? – сказала Лапочка, забирая свои бесплатные коктейли со стойки бара: – может у него любовь к нашей Тане, а?
– Милочка. – сказала мулатка, наклоняясь к Тане: – не слушайте Лапочку и вообще старайтесь держаться подальше от ее безудержного оптимизма. Заляпает с ног до головы. А у Рики одних только любовниц целый самолет.
