в Москве в педагогическом институте, и на две недели решила остановиться у нас.
Я помнил Лину как Золушку из книжек голубого детства — золотоволосая, яркая девочка с веселыми и внимательными глазами. Она всегда казалась мне взрослой и серьезной — еще бы, ведь она даже брата была старше на целый год. Последний раз мы виделись на похоронах деда — тогда, в тот дождь, среди глины и музыки, я совсем не обратил на нее внимания, а сейчас она была здесь, рядом, высокая и стройная, в ярком летнем сарафане, небрежно зашнурованном под грудью и разлетающемся алыми маками от талии вниз. Я увидел совсем близко ее смущенное, полное подвижных солнечных зайчиков лицо с губами, облизывающими какую-то травинку, ее глаза, смотрящие то на меня, то на всех остальных весело и добродушно. А потом она поцеловала меня — не нагибаясь как раньше — ведь я вырос, — а просто, подняв подбородок, мягко толкнула в щеку губами и обсыпала мою одежду белыми лепестками, застрявшими в ее волосах. «Это в вашем саду меня вишней осыпало», — жарко, на каком-то чрезвычайно правильном и четком русском языке, сказала Лина и рассмеялась.
Наша семья быстро поддалась обаянию Лины, особенно радовался отец, всегда обожавший племянницу. Мать принялась болтать с ней целыми днями, найдя в Лине искреннюю слушательницу историй, которые не всегда доверялись отцу, и любительницу новых кухонных рецептов, переданных матери от бабушки. Лина порхала по дому как солнечный мотылек, залетевший из сада, и только один из нас, Вадим, смущаясь, с трудом отзывался на ее любовь. Это было неудивительно, не было еще человека, труднее сходящегося с людьми, чем мой брат.
Я доверился ей сразу. Мы бродили по городу, ели мороженое, ходили в кино и в наш маленький местный театр. Она вместе со мной, испачкав платье, взобралась на самый большой террикон, а потом прыгала на его вершине и кричала, что отсюда виден Египет. Мы вместе ходили купаться и ловить рыбу в карьер и спорили, кто поймает самого большого бобыля или красноперку. Иногда на пляже к Лине подходили знакомиться большие взрослые мужчины, она со всеми ласково говорила и серьезным тоном сообщала, что у нее есть сын и указывала на меня. Ее интересовали мои натюрморты и пейзажи, она рассуждала о живописи и даже сама, выпросив у меня краски, пробовала рисовать.
Однажды, взяв удочки, мы отправились в карьер, забрались в безлюдное место и принялись ловить рыбу на перловку. Я сказал: «А спорим, я за час наловлю столько рыб, что тебе и не снилось?» Она усмехнулась: «Попробуй!» И предложила проигравшему залезть на скалу и крикнуть на весь карьер: «Кукареку!» Я согласился, таинственно усмехаясь, отсел от нее подальше и насадил на крючок крошечного червячка — мотыля, вчера я выпросил коробку у Файгенблата, отец которого знал толк в приманке. Вскоре в моем целлофановом кульке плескалось штук шесть рыбешек, а Лина поймала только одного крошечного малька. Сестра хмуро посматривала в мою сторону, я увлекся и вдруг услышал совсем рядом ее возмущенный голос:
— Ах, так ты обманщик?
Я вскочил и, улыбаясь, смотрел на нее.
— Все равно ты проиграла!
— Ты — обманщик, — четко заключила Лина, и в ее глазах вспыхнул огонек коварства, губы решительно сжались.
— Ты, Валерик, обманщик, — еще раз произнесла она и добавила:
— Смотри, а то я накажу тебя!
— Интересно — как? — улыбнулся я.
— А вот как, сопливый мальчишка, — вдруг резко вскрикнула она и, бросившись на меня, попыталась обхватить, чтобы свалить на песок. Но, странное дело! я почему-то уже был готов к этому, мое тело напружинилось, руки метко выбросились вперед и ухватили ее запястья, сразу завертевшиеся в моих пальцах как змеи. Стремясь вырваться, она сильно дернулась всем телом, и мы оба упали на песок. Ее лицо очутилось рядом с моим, она жарко дышала открытым ртом мне в глаза и быстро шептала: «Я тебе… мальчишка…
покажу». Воздух стал вязким и горячим, я быстро вспотел, устал, но чувствуя новый приятный азарт, боролся с ней как с мальчишкой, стремясь во что бы то ни стало победить. И хотя паника, бушевавшая во мне, сильно походила на состояние, охватившее меня тогда, в туалете, когда хулиган чуть не уда-рил меня — ярость сопротивления, которую будило во мне ее напряженное крепкое тело, настолько захватила меня, что я, так и не справившись с обеими руками Лины, цепко схватил одну ее руку в обе мои, крутанул ими в воздухе и очутился на влажной спине сестры. Кофточка задралась, я вжимал ее завернутую за спину кисть в полоску ткани ее бюстгальтера, упираясь костяшками пальцев в пластмассовую застежку. Я тяжело дышал, с каждым вздохом все быстрее понимая, что настал тот миг, за которым кончается моя физическая мальчишеская сила — дальше начинается то, что мне неподвластно. И тут сестра — неожиданно спокойным глухим голосом — я только потом догадался, что ей было больно и она сжимала зубы — быстро заговорила:
— Ну, все… поигрались, быстро слезай, отпусти…
Но я медлил.
— А ты полезешь на скалу? — слабо, безнадежно спросил я и тут же вздрогнул от властности ее тона:
— Ну-ка, быстро отпусти, я сказала!
Дрожа всем телом, я выпустил ее руку, и все в том же неотпускающем жарком тумане повернул голову, чтобы посмотреть на ее ноги — но туман тут же взорвался стремительным броском ее выгнувшегося тела. Сестра повернулась подо мной одним движением, очутилась ко мне лицом и, быстро закинув мне на плечи ноги, отжала мой подбородок назад и опрокинула меня навзничь. Я не успел и подумать о сопротивлении — так быстро оказались прямо перед глазами напряженные мышцы ее скрещенных икр. Лина не дала мне передохнуть, еще одно движение, и она сбросила меня на песок, я пытался встать, но поздно: мою загнутую вниз голову уже сдавливали ее руки. Я тут же понял, что из этого борцовского захвата мне не вырваться. И все же я сделал несколько попыток — объятия Лины тут же стали мощней. Мне было плохо, ломило затылок, запах пота сестры кружил голову, но больнее всего жег стыд — и в этом пожаре в секунду сгорела сотня школьных туалетов вместе с тысячью самых страшных хулиганов.
— Ну что, все? — услышал я где-то вдалеке победоносный голос Лины. — Все или нет?
— Все, — отозвался я и тут же тихо заплакал.
— Ну что, обманщик, будем кричать кукареку?
— Будем, — буркнул я, и ее руки разжались.
Поднявшись с песка, мы стали отряхиваться. Лина весело попросила: «Помоги мне!»
