что она хочет о чем-то спросить.
— Ну… — сказала она, — как твои картины, Валерка, покупают?
— Нет. Кстати, Лиза, у меня к тебе просьба…
— А у меня к тебе вопрос, — Лиза прищурила свои глаза.
— Давай, валяй, — лениво сказал я, — я слушаю…
— Ты почему все время один?
— То есть как — один? — сглотнув, я удивленно посмотрел на нее, уже чувствуя, что краснею.
— Да так, один и один. Девчонки к тебе не ходят, вот что.
— Господи боже мой, — я покачал головой и засмеялся, — да мало ли где я с девчонками встречаюсь…
— А ты не смейся, — Лиза говорила резко, отрывисто, глядя мне в глаза.
Ее губы уже не улыбались. Она сидела на стуле напротив меня, запахнувшись в длинный до пят махровый халат и закинув ногу на ногу.
— Ведь тебе уже есть двадцать?
— Ну есть.
— И ты девственник?
Вопрос был слишком прямой. Помедлив, я усмехнулся:
— А вы со Светой — лесбиянки?
— Да, — быстро ответила Лиза, не отрывая от меня взгляда. Я заметил, что она, сидя на своем стуле, покачивается.
— Прекрасная откровенность, — помедлив, произнес я. Ее слова почему-то смыли мой стыд, и я уже не краснел.
— И, — добавила Лиза, — я еще люблю кое-кого, например — тебя.
— И за это тоже спасибо, — я поднялся.
— Ты уходишь, Валерка?
— Черт возьми, — я быстро заходил по комнате, — я хочу одолжить у тебя денег, вот и все. Мне нужно заплатить за квартиру, за три месяца, вот и все…
Я обернулся и посмотрел на Лизу. Она сидела согнувшись на своем стуле, ноги, закрытые халатом, расставлены, локти упираются в колени, голова на ладонях и черные волосы рассыпаны по плечам. Она добродушно улыбнулась:
— Извини, я кажется несу чушь. Я просто пьяна, знаешь. Мне надоело все, мне двадцать пять и я все еще учусь и гребу деньги ночью. У меня был муж, знаешь, и кроме него еще двадцать мужчин. Я дрянь?
— Ладно, я потом зайду, — сказал я.
— Не успеешь. Завтра мы переезжаем на две разные квартиры. Я ненавижу Светку и она меня тоже. Все надоело, Валера, иди ко мне.
— Что? — вздрогнув, я замер и посмотрел на нее. Она сидела тихо и смотрела прямо, сквозь меня, не моргая и не шевелясь. Я слышал звук моих наручных часов. Потом на кухне хлопнула дверь — хозяйка вышла из комнаты. Потом снова наступила тишина, а мне стало жарко, горячо, как когда-то давно, в детстве. Ничего не понимая, разглядывая ее лицо, я сделал шаг от двери. Затем второй, третий.
— Стоп! — вдруг крикнула она, расширив глаза. Ее взгляд обезумел, мне сделалось страшно. — Я передумала, — быстро, с отвращением сказала Лиза, опустив глаза, — вали отсюда…
Я медленно повернулся и ушел. Проходя мимо кухни, я заметил хозяйку, мне показалось, что она — это существо из другого мира. Я закрылся в своей комнате и лег спать, а ночью проснулся, вспоминая вчерашнее — но иначе, спокойней. Потом я снова попробовал уснуть. Я не понимал, почему мне не хочется думать о длинных ногах Лизы, скрытых халатом, о том, как она поцеловала бы меня, обняв руками за голову, и о том, что она говорила бы мне — потом, позже. Я смутно чувствовал, что в чем-то неправ, что сделал нечто, за что следовало ударить и больно сказать: «Вали отсюда!»
Утром они уехали. Хозяйка постучалась в мою дверь и, противно улыбаясь, протянула конверт. «От девочек, — шепнула она. — Вам, Валерочка». Я хмуро принял письмо, заперся, забрался в постель и надорвал конверт — выпало двести долларов и короткая записка: «Извини, деньги отдашь, когда сможешь», внизу был написан номер телефона. В тот день я не пошел на лекции, долго лежал в постели и думал о Лизе,
О Лине, о брате, о родителях, обо всем своем мире. Я успокоился, деньги вернули мне уверенность и обычную, приятную лень созерцания. Я поменял доллары на рубли и заплатил хозяйке, она, считая купюры засаленными пальцами, улыбалась и посматривала на меня добродушно. «Я всегда знала, — сказала она, — что вы, Валерий, порядочный юноша. Вы интеллигентный, воспитанный. Люди такой организации не всегда имеют большие деньги, но это ничего. Главное — учитесь. У вас, наверное, прекрасные родители. Вы один в семье?» «Нет, — ответил я. — У меня есть еще старший брат».
Но нужно было зарабатывать, мои картины не покупали.
Я решил попытать счастья на Арбате — когда-то мне неплохо удавались портреты. Возле кинотеатра «Художественный» я спустился в подземный переход, там стояли и сидели несколько замерзших неподвижных художников. Я раскрыл свой этюдник, вытащил складные стулья. Художники не обратили на меня никакого внимания, лишь один — с бородой, в высокой бараньей шапке — повел в мою сторону глазами и сразу отвернулся. Я наблюдал, как они действуют: время от времени, словно очнувшись от забытья, подскакивают к спешащим через переход прохожим и скороговоркой предлагают: «Нарисуем портрет? Нарисуем вас или вашу даму?» Тех, кого удавалось остановить, они рисовали быстро, стоя, держа планшет с бумагой на локте. Подслушав, сколько стоит портрет углем, я стал делать то же, что и они. Один мужчина, высокий, в вишневом пальто, ухмыляясь, посадил на мой стульчик ребенка, девочку лет пяти. «Только побыстрее, — предупредил он, — нам через пятнадцать минут в театр». Когда я начал рисовать, то сразу с ужасом понял, что не только не успею, но и не смогу передать сходство. Все это напомнило мне армию, только там, если не сможешь и не успеешь, могли избить или отправить в наряд, а здесь — не заплатят. Мужчина молча курил за моей спиной. «Ладно, хватит, — внезапно сказал он, положив мне руку на плечо, — время вышло, можем опоздать». Он взял мой рисунок и показал дочери: «Ну как?» «Очень!» — обрадовалась девочка, и я чуть не бросился ее целовать. «Деньги, сейчас будут деньги», — с каким-то странным удивлением понял я. И они появились — несколько мятых купюр легли на мою ладонь. «Спасибо», — поблагодарил мужчина, и они ушли. Я засовывал пальцы в карманы, дышал на них, растирал, но они не отогревались. «Новенький?» — равнодушно спросили сзади. Повернувшись, я увидел художника в овечьей шапке. «Из Питера приехал, — соврал я, — там дело не очень идет». «А-а, — протянул мужчина, — зимой, оно, дело, нигде не идет». И отходя, посоветовал: «Зря вы сидя рисуете, замерзнете быстро». В тот день я сделал еще один портрет, и радостный вернулся домой.
7
Иногда я не зарабатывал ничего. Но, по крайней мере, я знал, что
