Все их внимание с излишней в таком случае сосредоточенностью было поглощено работой, в основном чтобы не думать о каком-нибудь двухсотлетнем мертвеце, посмеивающемся в засаде. Должно быть, с высоким лбом, впалыми щеками, провалившимся носом… таким, как у распростертого рядом на полу мертвеца, если в нем и впрямь течет кровь Ангарнги, добывшего великое сокровище и потом спрятавшего его от всех глаз, без славы и выгоды для себя. Ангарнги, утверждавшего, будто презирает зависть глупцов, и тем не менее разбросавшего повсюду воспаляющие воображение записки, чтобы глупцы узнали и позавидовали, и тянувшегося теперь к ним из пыльной глубины столетий, словно паук, заманивший в свою сеть мошку, летящую с другого края света.
К тому же святой человек говорил, что Ургаан был искусным архитектором, а если он соорудил каменный автомат в два человеческих роста? Серый каменный автомат с огромной дубиной… И надежное укрытие для него - чтобы каменная смерть скрывалась в нем, а потом, сотворив свое дело, пряталась вновь? Нет, это детские бредни, такое невозможно. Лучше побыстрее найти, что таится за камнем с надписью, а подобные думы оставить на потом.
Камень уже легче поддавался кирке. Скоро, навалившись посильнее, они вырвут его.
Но тем временем новое чувство начинало охватывать Мышелова - ужас не ужас, но физическое отвращение. Воздух наполнялся густой отвратительной вонью. Он понял, что ему мерзки состав, консистенция застывшей в трещине смеси, которую он мог сравнить лишь с такими воображаемыми субстанциями, как драконье дерьмо и блевотина бегемота. Он старался не прикасаться к ней руками и тщательно отбрасывал сапогом куски и полосы, скапливавшиеся возле ног. Его мутило, и чувство отвращения уже становилось трудно переносить.
Он пытался сопротивляться, но без успеха. Морской болезни противиться трудно, а его состояние как раз и напоминало морскую болезнь. Голова неприятно кружилась. Рот наполнился слюной. От сдерживаемой рвоты на лбу выступил холодный пот. Он видел, что Фафхрд чувствует себя совсем иначе, и не решился поведать о нахлынувшей дурноте, настолько она была неуместна, словно он запаниковал. Наконец и сам камень стал оказывать на него точно такое же воздействие, что и смолистая смесь, - внушал столь же беспричинное, но не менее сильное отвращение. А потом он почувствовал, что дальше не в силах выносить этого. Кивнув, как бы извиняясь, Фафхрду, он уронил зубило и отошел к низкому окну глотнуть свежего воздуха.
Особого облегчения этот глоток не принес. И он просунул голову в окно. Тошнота до крайности затормозила умственные процессы и как бы отдалила все вокруг. Он заметил посреди прогалины крестьянскую девочку, но смог задуматься о том, что означает это ее присутствие, лишь некоторое время спустя. А когда возможные последствия этой детской неосторожности стали доходить до него, то дурнота немного отступила или же он наконец сумел осилить ее - чтобы внимательно разглядеть ребенка.
Лицо девочки побледнело, стиснутые в кулаки руки были прижаты к груди. Даже на расстоянии он видел на ее лице смесь ужаса и решимости, с которой она глядела в огромный проем. И туда, к этой двери, она шаг за шагом медленно шла, с усилием передвигая ноги, словно не подвластные ей. И тогда Мышелов испугался - не за себя, за нее. Ужас ее был невероятен, но она одолевала его, себя, свой страх перед “серым и страшным гигантом” ради него и Фафхрда. Любой ценой ее следует остановить, подумал он, нельзя подвергать девочку такому жуткому страху, хотя бы еще ненадолго,
Отвратительная дурнота все еще не отпускала его ум, но он понял, что надо сделать. Неуверенным шагом он направился к лестнице, еще раз махнув по пути Фафхрду, и выходя случайно поднял взгляд к потолку и увидел нечто странное. Что именно, он поначалу даже не понял.
Фафхрд не следил за Мышеловом, а знаков его просто не видел. Каменный блок медленно подавался его могучим толчкам. Только что легкая дурнота подкатила к горлу, но, должно быть, целеустремленность северянина не позволила ей подчинить себя. И теперь все внимание его было отдано камню. Они выдвинули его уже на целую ладонь. Крепко обхватив камень могучими руками, он стал раскачивать его, толкая взад и вперед. Темный вязкий состав лип к камню, но с каждым рывком глыба выдвигалась все дальше и дальше.
Борясь с головокружением, Мышелов скатился с лестницы. Под ногой хрустнули кости, пинком он отбросил их в сторону. Что же было на потолке…? Выступ, и он что-то значил. Но девочку надо скорее прогнать с прогалины. Нельзя ей приближаться к дому, а тем более входить.
Руки Фафхрда отяжелели - камень почти вышел из стены. Он был немыслимо тяжелым - почти в фут толщиной. Двумя тщательно рассчитанными рывками северянин закончил работу. Камень пошел вниз. Фафхрд быстро отступил назад. Раздался грохот. В открывшейся полости что-то радужно блеснуло. Фафхрд в нетерпении засунул туда голову.
Серый Мышелов пробирался к входу. Там, где он оставил Фафхрда, на потолке было пятно. Как раз над самым телом святого старца. Как оно попало туда? Ведь старик лежал на полу. Или это брызги крови, разлетевшиеся от удара. Но почему же испачкан именно потолок? Неважно. Девочка. Надо добраться до нее. Он должен добраться. Вон она, почти у входа. Он уже видел ее. Каменный пол покачивался под ногами. Но ведь это просто от слабости, от дурноты.
Подрагивание ощущал и Фафхрд. Но все его мысли затмевало изумление: его глазам открылась полость, до краев наполненная тяжелой жидкостью с металлическим блеском, похожей на ртуть, но в отличие от нее черной как ночь. На этом жидком металле невероятными звездами поблескивали драгоценные камни. Фафхрд даже отдаленно не мог представить себе ничего подобного.
В центре сверкал колоссальный алмаз, ограненный мириадами странных граней. Окружали его два неправильных октаэдра: внутренний - из двенадцати рубинов, внешний -из семнадцати изумрудов. Между ними, соприкасаясь, иногда соединяя камни друг с другом, лежали тонкие и длинные, хрупкие на вид кристаллы хрусталя, зеленоватого турмалина, медового орихалка, багряного янтаря. Все они не утопали в жидком металле, а покоились на нем, собственной тяжестью продавив на поверхности лишь неглубокие луночки, круглые или продолговатые. Кристаллы слабо светились, самоцветы сверкали, Фафхрду почему-то казалось, что это - свет звезд.
Внимание его перешло на жидкий металл… На его черной поверхности, проступавшей между камнями, он угадал искаженные изображения звезд и созвездий, которые можно было бы прямо сейчас видеть над головой, если бы не ослепительный блеск солнца. Благоговейное изумление поглотило его. Он снова перевел взгляд на драгоценные камни. Было что-то невероятно значительное в их сложном взаимоположении, какая-то всеобъемлющая истина проступала в этом нечеловеческом символизме. Более того, в них чудилось внутреннее движение, какая-то ленивая мысль, неживое сознание камня. Так, если зажмурить ночью глаза, видна не тьма, а мельтешение цветных точек. С трепетом, ощущая себя святотатцем, посягающим на мыслящий разум, Фафхрд взял правой рукой алмаз величиной с человеческий череп.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
