Так вот оно что – Монфор. Рантар понял, почему этот дом показался ему таким чужеродным, как прыщ на лице хорошенькой девушки. Барон все-таки приехал с юга, из герцогства. Выходит, память Рантара сохранила больше, чем ему казалось. Приятное открытие. Впрочем, барон не интересовал Рантара. Ему нужен был граф, седое лицо которого становилось все более знакомым. Положив перед собой один из топоров, Рантар взглянул в голубые глаза графа.
– Теперь можно и поговорить.
– Для разговоров есть свое время и место. Мне кажется, нам стоило бы последовать за нашим другом, – ответил граф.
– У меня нет на это времени, я и так оставил слишком много лет позади. Теперь для меня существует лишь этот самый момент. Больше у меня ничего не осталось. Она забрала все.
Он поворочал во рту сухим языком, находя в себе силы спросить:
– Как долго?
Граф понятливо кивнул и откинулся на спинку кресла, вытащив трубку:
– Десять лет.
Рантар кивнул, словно ожидал услышать именно это, хотя ему даже про себя было страшно произнести эту фразу. Десяток лет во сне, в бреду. Десять лет чужой жизни. Фило, должно быть, уже двадцать…
– Ты совсем ничего не помнил? – спросил граф.
– Озарения находили на меня редко. А потом они тонули в этом болоте, – Рантар разглядывал окровавленный платок, висевший на кисти – там, где недавно еще был мизинец. – В голове до сих пор неразбериха. Не могу понять, где моя жизнь, а где бред. Я будто смотрю на все, что было прежде, сквозь темное стекло.
– Тогда спрашивай. Не хотелось бы уйти, получив топор промеж лопаток.
– Я помню, что сбросил своего сына с крепостной стены, – он запнулся, вспомнив, как Фило взглянул на него. Как на лице возник немой вопрос. А еще ужас. – Я кинул его в стог сена.
– Это было как раз десять лет назад, – кивнул седобородый. – Оборона Терéнта. Поражение в войне.
– Мне хотелось спасти его… от чего?
– Правильнее – от кого? – граф выдохнул кольцо дыма и поморщился. – От нее. Меня там не было, но я слышал рассказы о страшной резне в Теренте. Уж кого-кого, а тебя королева-мать должна была убить.
Рантар молча слушал. Все, что он помнил, – страшный жар на своей коже и крики людей, чувствовавших, как их плоть отделяется от тела.
– Ты командовал обороной. Все думали, что ты умер. Сначала. А потом поползли истории.
– Какие?
– Что ты жив. И что служишь ей. Никто бы в своем уме не поверил, хотя пара достойных людей уверяли меня, что видели тебя собственными глазами. А потом и не только они. Вся Истрия уже через год гудела о том, что ее герой ополчился на собственный народ. Скажу честно – проще было свыкнуться с мыслью, что ты умер.
– Только часть меня.
«Важная часть».
– Мне сказали, что, когда положение стало совсем безвыходным, ты сбросил мальчика. Решили, что это жест отчаяния. Никто не удивился такому исходу. Лучше так, чем ей в лапы… Я сразу догадался о том, что двигало тобой на самом деле. Точнее, хотел в это верить. Война заставляет плохих людей делать ужасные вещи, а хороших – вещи ненамного лучше.
– Почему тогда ты так уверен, что мальчик попал к ней, а не… умер?
– Сам-то как думаешь, он жив?
Рантар прикрыл глаза, вспоминая, как бросает сына, как округлились его глаза. Он бросил его точно в стог, и мальчик упал на сено.
– Фило мог сбежать. Или его могли убить.
– Я видел эту женщину пару раз. Королева-мать – жестокий деспот, но лучше убийства людей она умеет только людей использовать. Если у нее был шанс забрать твоего сына, то она им воспользовалась. То, что ты жив, косвенно доказывает, что он может быть в ее руках. Она ведь наверняка думала о том, что может произойти, если ты прозреешь. Ей нужен был рычаг давления. То, что не позволит тебе выступить против нее. Я уверен, что это твой сын.
– Забавно. Единственная моя надежда на избавление строится на человеческой наживе и жестокости.
– Единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, – это дурные намерения людей, – граф развеял рукой сизый дым и, опустив трубку, взглянул на него. – Ты точно не помнишь, как это случилось с тобой?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Думаешь, скрываю? Или тебе кажется, что я мог бы служить ей после всего… что случилось? После того, во что она превратила нашу страну? Всех нас?
В голове до сих пор не могли уместиться эти два образа – прекрасной женщины и жуткого тирана. Они спорили, кричали друг на друга, но ни одна не желала сдаваться. Голова пульсировала и не давала как следует сосредоточиться.
– За годы с Истрией случилось очень многое, – сказал граф. – И с людьми тоже.
– Люди не меняются.
– Это меня и беспокоит. Я бы не поверил ни единому твоему слову, если бы час назад не видел, как ты себя ведешь. Что ты собираешься делать? Очередную глупость?
– А что я могу? Вернусь и вырежу ее черное сердце. Но прежде узнаю, где мой сын.
– Ты не смог этого сделать, когда командовал войсками, почему сможешь сделать это сейчас, когда пробыл ее рабом десяток лет?
Рантар хотел ответить, но открыл рот и ни одно слово так и не сорвалось с языка. Молча он рассматривал топор, поглаживая его, словно женщину. Так он мог бы водить по бедрам Доротеи. Рантар вздрогнул, как от удара ножа под ребра.
– Я должен вернуть сына. Это все, что осталось от моей жизни. Что, не веришь?
– Верю, что ты веришь в это, – граф покрутил пуговицу на своем камзоле и положил трубку. – Появись ты лет пять назад, я сказал бы, что это шанс. Что все будут счастливы, если черный тюльпан на твоей стороне.
Черный тюльпан. Когда-то это значило очень многое. И не только для Рантара. Но те времена давно прошли. А он даже не заметил. Вкус горечи во рту стал только сильнее, будто он решил проглотить жабу. Он бы с радостью выпил вина, если бы оно тут стояло. В глубине души хотелось верить, что это очередной сон.
Где-то рядом затопали ноги и послышалась пара окриков, а потом все затихло так же, как и началось. Люди бежали. Они могли убежать, но для Рантара это было роскошью. В груди клокотал гнев, желавший врываться струей обжигающего пламени. Такого, как в Теренте, только чтобы на этот раз пылали его враги. Рантар жаждал действовать.
– А теперь? Что изменилось за эти пять лет? – спросил Рантар.
– Я поумнел. Потери, они, знаешь ли, заставляют о многом задуматься. Например, о том, что еще ты можешь потерять. И что после этого останется от тебя самого.
– Говоришь, как старик.
– Я и есть старик. И я старик, переживший слишком многое. Одно я знаю точно – к королеве тебе возвращаться нельзя. Без обид, но ты похож на ребенка, оторвавшегося от материнской юбки.
Рантар скривился, но пришлось признать, что определенное сходство все же было. Даже сейчас, вспомнив свою прежнюю жизнь и увидев обман, он не мог перестать думать о ней. О взгляде. Прикосновении. Доротея улыбалась ему, запуская пальцы в волосы. Он даже продолжал думать о себе как о Рантаре: Антар будто растворился в прошлом. Передернув плечами, он спросил:
– И что ты предлагаешь? Чтобы я сидел и трепался? После стольких лет?
– Их ты все равно уже не вернешь.
– А я не собираюсь их возвращать. Мне нужно вернуть сына.
Граф сбросил со штанины пару воображаемых пылинок и посмотрел на него долгим взглядом.
– Антар, – при звуках прежнего имени он скривился. Это было имя из давно минувших времен, из жизни другого человека. – Ты уверен, что тебе понравится то, что ты можешь найти? Если она сделала такое с тобой, то неужели ты думаешь, что с твоим сыном могло случиться что-то иное?
– Не важно. Если я смог освободиться, то и он сможет. Я не позволю разрушить жизнь сына. Она и так забрала все, что у меня было. Сына я ей не отдам.
Плотно сжав губы, Рантар следил за морщинистым лицом. Когда-то они хорошо знали друг друга, но это было слишком давно. В другой жизни. В другом мире. Сейчас Рантару нужна была помощь, а не сожаления или наставления. Рантар удивлялся, как еще сидит и разглагольствует. Нужно было бежать, рубить, кромсать. Действовать. На секунду он усомнился в том, чья это мысль, – Антара или Рантара? И есть ли между ними разница? Холодок, пробежавший межу лопатками, ответил, что Рантар не знает ответа на свои вопросы, и это слегка остудило его пыл. Но не решимость.
