Марх напрягся, Авенира прошиб холодный пот. Не хотелось становиться
приятной жертвой для кровавого бога. Пусть даже и готовились к такому – если к
смерти конечно, можно быть готовым.
– Белый камень Ралисту, подарок нашего бога, изъявил свою волю. Эти люди –
его посланники. И один из них примет участие в ритуальной битве.
Раздались радостные вопли, гоготание, забились медные пиалы. Чыдах
возгласил:
– Молодой монах будет биться с Гарудом!
Из толпы вышел рослый, бритый мужик. Круглое лоснящееся лицо,
закрученные усы, каждый кулак размером с небольшой арбуз. У Нира пересохло в
горле.
Марх наклонился к юноше и с азартом прошептал:
– Это твоя первая настоящая битва! Легко завалишь этого жирного кабана, даю
ногу на отсечение. Ты – его худший кошмар.
Чыдах тем временем продолжал речь:
– По правилам ритуала воины бьются нагими. Бой идет до тех пор, пока один
не признает поражения. Проигравший идет в рабство, либо откупается.
Барабаны начали отбивать тревожный ритм. Веселая песнь сменилась
грозными восхвалениями бога степняков-кочевников. Хунн ждал. В висках
молодого волхва стучало не тише барабанов, дыхание не хотело поддаваться, колени бились друг об друга и как-то очень захотелось в отхожее. Пересилив страх
и стыд, Авенир скинул халат.
По толпе прошел одобрительный гул – парень явно тренирован, небольшие, но
точеные мышцы блестят от пота, каждая жилка напряжена. Противник оценил
вероятную угрозу и первым не нападал. Бойцы медленно ступали по кругу, свет
пламени освещал тела – будто два древних зверя готовились к последней схватке.
Не выдержав напряжения, они бросились друг на друга. Верзила схватил юношу в
каменные объятия, зажал. Раздался хруст костей, в глазах потемнело. Авенир
расслабился и выскользнул из тисков, ударил по лодыжкам, стараясь сбить с ног.
Гаруд устоял, стеганул в ответ ногой, но лишь взволновал воздух. Юноша уже был
сбоку и лупил по ребрам. Хунн схватил парня, что есть мочи, кинул в землю. В
глазах пошла радуга, песок забивал рот и глаза, боль пронзила плечо. Авенир
сплюнул кровь. Увидел, как с левого боку на него бежит грузный противник.
Перевел взгляд – Марх делал какие-то знаки руками. Мужик был уже близко.
Юноша резко повернулся и выпрямил ногу. Раздался стон – пятка попала толстяку
как раз в межножье, тот сложился пополам. Авенир поднялся, схватил крупного за
шею и запустил коленом под дых. И еще раз. И еще. Потом откинул хунна на песок
и несильно двинул в кадык ребром ладони – убивать юноша не собирался, да и
опасно это среди озверевших степняков. Толстяк захрипел и поднял руку – сдается.
Гул толпы стих. Тишину разорвал рев восхищенных голосов:
– Да Гаруда раньше… никто!
– Настоящий торб!
– Он достоин своего бога!
– Знатный кулачник вырастет!
Авенир, покачиваясь, доплелся до Марха и рухнул в свое лежбище.
Мальчишки – служки бросились омывали ушибы и ссадины, поить победителя
целебным айраном.
– Монах победил – возгласил Чыдах.
Толпа примолкла. Сотни глаз устремили свой взгляд на хана.
– По закону силы, теперь Гаруд будет рабом чужака. За тобой слово, юноша.
Парень собрался с силами и привстал. Хунн валялся на залитом кровью песке, жадно хватал губами воздух.
– Мне не нужен раб, великий каган. В твоем стане воин Гаруд пригодится
больше, чем в нашем паломничестве – да и не прокормить кочевника. Его страсть к
битвам и мирная жизнь в монастыре станет пыткой. Как выкуп, я заберу муравита, что сидит за плетней. Существо это сильное, в походе пригодиться, сможет и воду
и дерева таскать. А для вашего дела зверь уж больно вялый.
Хан перекинулся взглядом с мудрецами, усмехнулся:
– Да будет так, монах. Воистину, ты служитель своего бога Бадучены. Пусть
продолжиться празднование!
Тулай, словно тень, невесть откуда возник перед путниками, почтительно
шепнул:
– По указу хана, победители будут вознаграждены. Вас проводят в отдельные
шатры, где окажут наивысшие почести.
Скулы Марха дернулись, в голосе чувствовалась сталь:
– Если мы обрели у великого хана благоволение, то хотели бы не разлучаться.
– Воля хана неизменна. Отказ от дара оскорбит повелителя. Если желаете, в
шатры будут приведены юноши.
Тарсянин опешил, лицо посветлело и сжатые губы растянуло в едва заметной
улыбке:
– Нет, спасибо… Э-э-э, мы предпочитаем не отходить от законов Бадучены. Ну, там плодородие, разрешенный союз, э-э-э, юношей не надо. Подчиняемся воле
кагана и Хунея.
Слуга поклонился и исчез среди пировавших. Авенир придвинулся к
тарсянину:
– Чего ему надо?
– Хан оказывает милость. Будем сегодня в разных шатрах, со всеми почестями.
Ну, там – питие, еда, кальян, развлечения, девушки – сам слышал.
На лице юноши скользнула нервная улыбка:
– Так это же хорошо. А что ты так напрягся?
– Подобное дружелюбие может оказаться западней. Напоят, снасильничают и
убьют, пока дрыхнем – чтоб задаром воинов не терять. А ритуальная битва скорей
всего лишь проверка. Если ты силен, значит я – еще сильнее. Значит – Марх окинул
взглядом пиршество, – лучше нас убить быстро и без ущерба для стана. Или яд
подсыпят, или шатер подожгут. А могут и на копьях вознести. Вот тебе и дружеская
борьба между братишками.
Он откинулся на лежбище и осушил пиалу:
– Отдыхай, Нир. Это может быть наша последняя ночь. Бери от наложницы
все, что сможешь.
– Тебе хорошо, а у меня все кости переломаны, брать больно.
Юноша оставил Марха и молча потрусил в шатер. Проходя, кинул взгляд на
плетень. Муравит посапывал, три пары лап поджал под себя, глаза-бусины
подернулись полупрозрачной пленкой. «Ты уж извини, сделал, что мог» – Авениру
до боли было жалко существо. Себя тоже, а еще – страшно. Что там, после смерти?
Без роду, племени, к какому он пойдет богу? Но, может, пожалует Фортуний?
Пока следовал за проводником, руки неумело вправляли кости, внутри что-то
щелкало, юноша всхлипывал, но лечил. Если не убьют, все срастется быстро, по
правилам, ни одна кость не изогнется. Если б умел ладно знахарить, сейчас бы уже
ничего не болело. Тропка уткнулась в покрытый лисой шатер. Парень присвистнул.
Это сколько же понадобилось шкур? Богато, и впрямь как для гостя. В сердце
затеплилась надежда – может и не убьют?
Внутри тускло горели две плошки с жиром, почерневшая смола застыла на
деревянных шестах. Надушено корицей, алоем и смирною, ароматы забивают нос, глаза с непривычки слезятся. Проводник поклонился и исчез в темноте степи.
Авенир прохромал до подушек и свалился. Ребра болели, плечо опухло и горело, как слюна клеврета. Кожей ощутил волнение тягучего, аки мед, воздуха, но остался
неподвижен – что толку дергаться?
Из тени шатра появилась облаченная в алую накидку девушка.
– Отдыхай, мой господин. Я Фатира, подарок великого кагана. Любое твое
желание для меня закон.
Дыхание перехватило. С замиранием сердца парень разглядывал смуглокожую
молодицу. Высокая, ноги в кожаных сандалиях, овязывающих до колена. Пояс, увенчанный золотыми цепочками и монетками, округлая чаша живота с маленькой
ложбинкой над пупком. Небольшие, острые груди, стройные руки. Лицо
худощавое, овальный подбородок, пухленькие, поджатые губы. Пряди волос
спадали на лоб, а зеленые, глубокие как озеро глаза, то устремляли свой взор на
юношу, то стыдливо смотрели в земляной пол.
– Ты… ты очень красива, Фатира. Я еще не видел такой стройной и статной
девицы.
Наложница вспыхнула, на щеках заиграл румянец.
– Подай мне чашу с маисовым настоем. Растолки алоэ и добавь в пиалу. Нужно
наложить повязки со снадобьем на плечо и бок.
– Повинуюсь, господин. Я добавлю тагорский порошок и мумие, чтобы
приглушить боль.
Девушка приготовила мазь и натерла опухшие места.
– Через неделю о боли даже не вспомнишь.
– Откуда ты знаешь искусство целительства?
– Нас многому учат.
– Нас?
– Да. Каганат отбирает девушек из полона для заботы о раненых воинах, гостях, в качестве живого подарка князьям. Мы учимся всему – кухне, разговорам, музыке, целительству… любовному искусству.
– Но ты не похожа на хуннку, и я не встречал таких как ты в этих землях.
Фатира горделиво задрала носик:
– В ханском гареме есть девушки для гостей разных рас и культур. Меня
привели к тебе по цвету глаз. Боги соделали мир таким, что глаза выдают род, племя. Некоторые волхвы даже могут проречь о семье. Девушек своей культуры
хунны не отдают в гарем – они соблюдают чистоту рода, также как и знатные
мужчины во время набегов, и сам великий каган. А для гарема хватает «дани» с
поселений. Я – дочь Турманских земель.
– Спасибо за помощь, Фатира, уже почти не болит.
