— Пащенко. Сильный спортсмен. Чемпион Краснопресненского района.
— Чего же он в нашем районе делает?
— Переехал с родителями. Теперь у Киевского вокзала живёт.
Алик вернулся на место, сказал Фокину:
— Плохо конкурентов знаешь. Этот рыжий — чемпион.
— Фамилия? — Фокин был лаконичен. Видно, расстроил его последний прыжок.
— Пащенко. Слыхал?
— Приходилось. Он же из другого района?
— Переехал.
— Понятно. Ты не отвлекайся и меня не отвлекай, — сел, уставился на сектор. А там как раз Пащенко готовился.
Не хочет Фокин разговаривать — не надо. Обиделся Алик. Как и Валька Соловьёв, натянул тренировочный костюм, уселся, закрыв глаза: чёрт с ним, с Пащенко, пусть прыгает. Однако не утерпел, приоткрыл один глаз — щёлочкой. Вешалка зачастил в своих полукедах-скороходах, каждый шаг — километр, прыгнул — планка не шелохнулась. И верно — ас. Ишь вышагивает, оглобля рыжая…
— А почему он не в шиповках? — забыв об обиде, спросил Алик.
— Значит, так ему удобнее.
«Может, и мне так удобнее? — подумал Алик. — В шиповках я, чего доброго, и прыгать-то разучусь…»
Соловьёв так и не взял метр восемьдесят — ни со второй, ни с третьей попытки. Невозмутимо оделся, сунул туфли в спортивную сумку с белой надписью «Адидас» — чемпион! — ушёл, не попрощавшись.
— Не заладилось у него сегодня, — сказал Фокин, будто извиняясь за невежливость коллеги. — Случается такое, имей в виду.
«Ну уж фигушки, — решил Алик, — если я ещё от нервов зависеть буду, от погоды или от настроения родителей, то к чему вся эта волынка с даром? Прыгать так прыгать, а переживать другим придётся…»
Установили метр восемьдесят пять. В секторе — уже четверо. Фокин побежал — сбил. Бим Алику машет: твоя, мол, очередь.
И тут Алик принял неожиданное — даже для себя — решение. А может, повлияло на него поведение заносчивого Пащенко, проучить чемпиона вздумал.
Встал, крикнул судьям:
— Пропускаю высоту!
И, ликуя, поймал изумлённый взгляд Вешалки.
Бим вылез из-за стола, направился к Алику.
— Подумал, что делаешь? — даже голос от негодования дрожит.
— Подумал, Борис Иваныч. — Алик — сама смиренность. — Я и так уже в зачёт попал. Возьму я или нет эту высоту — бабушка надвое сказала. А рыжий пусть поволнуется.
Бим усмехнулся:
— Твоё дело.
— Конечно, моё, Борис Иваныч. — Это чтобы последнее слово за ним было, не любил Алик в «промолчавших» оставаться.
Так и есть, верная политика: сбил Вешалка планку. Побежал по футбольному полю — разминается, готовит себя ко второй попытке. А Алик ноги вытянул, руки скрестил, глаза зажмурил. Как раз солнышко выглянуло — тепло, хорошо. Прыгайте, граждане, себе на здоровье, тренерам на радость.
Решил проверить волю: пока все не отпрыгают на этой высоте, глаз не открывать. Мучился, но терпел.
— Опять пропустишь?
Открыл глаза: Вешалка рядом стоит, посмеивается. А в секторе следующую высоту устанавливают: метр девяносто.
— Кто остался?
— Ты да я, да мы с тобой.
— Годится.
— Ну, держись.
— И ты не упади. — Опять последнее слово за Аликом.
Взглянул на Бима. Тот выглядел явно расстроенным, хотя судье и не пристало показывать эмоции. Рано рыдаете, Борис Иваныч, ещё не вечер. Фокин молчит, амуницию свою собирает. Тоже считает, что Радуга подвёл команду. Если бы взял предыдущую высоту — поделил бы первенство с Пащенко. А так — Пащенко на коне, а Радуга, выходит, сбоку бежит, за стремя держится. Да только не знает милый Фокин, лучший друг, что у Алика есть некий волшебный дар, а у Вешалки его и в помине нет.
— Ты на всякий случай имей в виду, что Пащенко — кандидат в юношескую сборную страны, — сказал Фокин, не поднимая головы от сумки, сосредоточенно роясь в ней.
— Ну и что?
— Ну и ничего.
То-то и оно, что ничего. Был Пащенко кандидат, станет Радуга кандидатом. А пугать товарища накануне ответственного прыжка негоже. У товарища тоже нервы есть.
С первой попытки высоту брать или чуток поиграть с Вешалкой? Решил: с первой. Не стоит мучить Бима и Фокина. Разбежался, сильно оттолкнулся и — словно что-то приподняло Алика в воздух, перенесло над планкой: в самом деле волшебная сила! Упал на маты, поглядел вверх: не шелохнётся лёгкая трубка, лежит, как приклеенная.
Аплодисменты на трибунах. Интересно, кому? Вскочил, понёсся, высоко подняв руки, как настоящий чемпион, — видел такое в кинохронике, по телику. А стадион аплодирует, орёт. Фокин сбоку вынырнул — куда обида делась? — обнял, зажал лапищами.
— Сломаешь, медведь… Погоди, ещё рыжий не прыгал.
Рыжий потоптался на старте, пошёл на планку… Нет, звенит она, катится по земле.
— Сломался соперник, — заявил Фокин.
— У него ещё две попытки.
— Поверь моему опыту, вижу.
И Бим улыбается во весь рот, опять забыв о своей должности. Не рано ли?
Нет, не рано. И во второй раз планка летит на маты. Рыжий подошёл к судьям, что-то сказал. Бим встал, объявил:
— Пащенко, пятнадцатый номер, от третьей попытки отказывается. Соревнования закончены.
— Подождите. — Алик сорвался с места. — Я ещё хочу.
— Может, хватит? — с сомнением спросил Бим.
— Почему хватит? — В разговор вступил какой-то мужчина в тренировочном костюме, куртка расстёгнута, под ней — красная водолазка, а сверху секундомер болтается. Алик до сих пор его не замечал, видно, недавно подошёл. — Участник имеет право заказать следующую высоту.
— Факт, имею, — подтвердил Алик.
— А возьмёшь? — улыбнулся мужчина.
— Постараюсь, — вежливо ответил Алик.
Стадион замер. Даже метатели к сектору для прыжков подтянулись, стояли, держа в могучих пятернях литые ядра. Судьи с других видов тоже здесь собрались: соревнования подошли к концу, один Алик остался. Скажешь отцу — не поверит, опять придётся к свидетельству Фокина взывать.
Давай, Алик. Сосредоточься, построй в воображении крутую траекторию, нарисуй в воздухе гипотетическую кривую — уравнение прыжка. Икс равен ста девяноста пяти сантиметрам…
Пошёл, как выстрелили… Рраз и — на матах! Ах ты, чёрт, задел планку второпях… Ну, подержись, подержись, родная… Стадион молчит, замер — тоже ждёт… Лежит, лежит голубушка… Наша взяла!
Что тут началось! Фокин с матов встать не дал, прыгнул сверху, навалился, норовит поцеловать, псих ненормальный. Еле выбрался Алик, соскочил на землю, а тут Бим навстречу:
— Поздравляю, Радуга.
— Не ожидали, Борис Иваныч?
— Честно — не ожидал.
— А я знал: точно буду первым. Всегда первым буду!
— Не торопись, Радуга.
— Наоборот, Борис Иваныч, поспешать надо.
— Парень верно говорит: поспешать надо…
А это кто такой в разговор встрял? Тот же мужик в красной водолазке. Ему-то что за дело?
— Давай познакомимся. Тебя Александром зовут? Значит, тёзки. Я — Александр Ильич. Тренер юношеской сборной по лёгкой атлетике. Давно прыжками занимаешься?
Держитесь, Александр Ильич, не падайте…
— Уже неделю.
И глазом не повёл. Решил, что шутит Алик — пусть глупо, но что не простишь новому чемпиону района?
— Солидный срок. На каникулы куда собираешься?
— На дачу, наверно.
— А может, к нам, на сборы?
— Не знаю…
— Подумай. Я ещё о себе напомню.
И ушёл, помахивая секундомером на длинной цепочке. Пообещал конфетку и скрылся. Интересно, не забудет?
— Ну, Радуга, считай, повезло тебе, — сказал Бим.
— А ему?
— Не знаю, — засмеялся Бим. Он уже перестал обращать внимание на мальчишескую задиристость Алика. — Ему, надеюсь, тоже… Давай, давай, пьедестал почёта ждёт чемпиона, на самом верху стоять будешь.
И началось награждение победителей.
10
Когда награждали, вручали хрустящую грамоту со множеством витиеватых подписей, а также звонкий будильник, красивый будильник в полированном деревянном футляре, когда по-взрослому жали руку и поздравляли с победой, не до того было.
А потом вспомнил.
Бим подошёл, по плечу похлопал, сказал:
— Так держать, Радуга.
А Сашку Фокина, занявшего третье место, обнял за плечи, увёл в сторону, и они долго сидели прямо на траве, на футбольном поле, о чём-то говорили. Бим блокнот вытащил, рисовал в нём какие-то штуки. Так долго сидели, что Алик не стал дожидаться Фокина, переоделся, влез в троллейбус и прибыл домой — с победой.
Всё было, как положено: ахи, охи, кило сомнений и тонна восторгов, обед в столовой, а не в кухне, сервиз парадный, «гостевой», скатерть крахмальная, отец по случаю победы от сухого вина не отказался, и Алику домашней наливочки из летних запасов предложили, но он-то — спортсмен, чемпион, «режимник», сила воли плюс характер — отверг с негодованием нескромное предложение.
Как сказал поэт: «Радость прёт, не для вас уделить ли нам? Жизнь прекрасна и удивительна…»
