Егор бросил курить, как только перешел на работу в «Зодиак», там эта привычка не приветствовалась. Но тут не выдержал и достал из лежавшей на краю стола пачки «Новости», сигарету с угольно-черным фильтром. Сделав несколько затяжек и ощутив забытое туманно-легкое расслабление, он нажал бледно-зеленую кнопку на системном блоке. Пока компьютер по-старчески тяжело и напряжно грузился, сигарета успела отправиться в импровизированную пепельницу из треснувшей суповой тарелки. На жестком диске оказалось всего два файла: «Игры» и папка со странным названием «ГЛИМСКИНД». Предчувствуя очередные неожиданности, Егор решил начать с более понятных игр. Там оказалсся стандартный набор: козел, покер и два вида преферанса. Сыграв три партии в козла и выкурив ещё одну сигарету, Егор, наконец, решился кликнуть загадочного ГЛИМСКИНДА, непонятно почему космически ассоциировавшегося с ГЛОНАССом. Может, отец хранил какую-то секретную информацию со времен своей службы в Германии? Хотя, какие тайны мог знать обычный майор, и кому они теперь нужны? Бред… Системный блок загудел, словно рвущаяся на старт ракета, и выплеснул на экран сильно заторможенную запись камеры наблюдения. Судя по дате, запись была сделана еще шесть лет назад в каком-то крупном казино. Объектив видеокамеры старательно фокусировался на неопрятно-помятом мужчине, непонятно как попавшем в респектабельный игровой зал. Этот странный мужчина играл на VIP-рулетке и делал минимальные единичные ставки в номер.
– Все ясно, – подумал Егор, авансом испытывая странную неприязнь к неизвестному игроку. – Сейчас этот бомжеватый тип сорвет какой-нибудь немеряный джек-пот.
Коваленко хотел закурить еще одну сигарету, но тут в прихожей раздался настойчивый трезвон дверного звонка. Егор машинально выключил отцовский компьютер и пошел открывать. На пороге стояла Ольга, одетая в длинное черное платье и траурный кисейный платок.
– А почему так гарью пахнет? Здесь что, был пожар?
– Нет, это отец сжег какие-то бумаги. Сейчас я тебе все по порядку расскажу.
И Егору пришлось заново вместе с сестрой пережить все события этого страшного дня.
9
Львович объявился только к обеду следующего дня. Егор уже собирался покинуть отмытую до чистых отголосков отцовскую квартиру, когда стационарный домашний телефон разразился протяжным пиликаньем.
– Алло.
– Егор, здравствуй! Отец дома? – голос у Малышева был необычно низкий и хриплый – не то спросонья, не то с похмелья.
– Отец? – от неожиданности Егор растерялся и с трудом выдохнул в задрожавшую трубку. – Его нет. Он умер… вчера.
– Как умер? Ты чего, Егор? Он же… – хриплый голос на другом конце линии задохнулся, а потом разразился тяжелым залпом бронхитно-прокуренного кашля.
– Самоубийство, – уже спокойно и твердо ответил Егор, слегка отстранив от уха гремящую артиллерийской канонадой трубку. – Отец проиграл квартиру и вскрыл себе вены. Он оставил записку и сто долларов за какой-то проигранный спор. Там написано, что вы расскажите, с чего все началось.
Кашель в телефоне затих так же неожиданно, как и начался.
– Господи, а я-то думал, что вчера все, наоборот, благополучно закончилось. Я сейчас приеду.
Через сорок минут Львович уже сидел вместе с Егором за письменным столом со стареньким монитором и траурной фотографией майора Коваленко. На первый взгляд Николай Львович Малышев производил невзрачное впечатление недавно вышедшего на пенсию работяги. Серые брюки, серая рубашка и серая жилетка а-ля Вассерман с множеством карманов и клапанов; серые глаза с красными прожилками и коротко стриженые пепельно-серые волосы. Такие неприметные пенсионеры живут в каждом московском дворе, и только идеально прямая осанка, говорила об армейском прошлом Львовича.
Мешки под глазами, жвачка во рту и явный перебор цитрусового одеколона молчаливо свидетельствовали о недавнем загуле, и Львович, словно оправдываясь, произнес:
– Мы вчера закрывали наше казино. После полуночи хозяин накрыл прямо на игровых столах поляну и поставил отвальную, вот мы и гудели едва ли не сутки. А сегодня просыпаюсь – у меня весь телефон забит звонками от Толика. Его накануне приглашали на закрытие, только он отказался. Чего я, говорит, в вашем казино не видел? Насмотрелся за десять лет. Совершенно спокойный был. А вчера целый день мне звонил, а я спал как убитый. Кто бы мог подумать?
Воспаленные глаза Малышева влажно заблестели.
– Успокойтесь, Николай Львович, это не отец, это я вам вчера звонил.
Егору пришлось в очередной раз рассказать и пережить все события предыдущего дня.
– С чего все началось? – Львович повертел в руках прощальную записку своего друга, отложил ее на стол и достал из внутреннего кармана жилетки сувенирную металлическую фляжку с гербом Советского Союза. – Будешь?
Егор отрицательно помотал головой.
– А я помяну, а то у меня язык к нёбу прилипает. Пусть земля Толику будет пухом.
Малышев поднял испещренные красными прожилками глаза к потолку, сделал несколько мелких дрожащих глотков прямо из горлышка, утер ладонью губы и, аккуратно завинтив фляжку, положил ее обратно в жилетку.
– Все началось с Миши Глимскинда. В девяностые годы этого городского сумасшедшего знали во всех казино Москвы. Говорят, он начал играть еще в восемьдесят девятом, когда в гостинице «Ленинградской» легально открылась первая в Советском Союзе рулетка.
Услышав фамилию Глимскинд, Егор непроизвольно напрягся.
– Его отец – знаменитый академик – еще на заре перестройки понял, что в России больше делать нечего и вместе с женой и дочерью свалил в Штаты. А Миша остался здесь дописывать диссертацию по теории вероятностей. Ну и дописался до зеленого сукна. Говорили, что он еще в школьные годы рассчитал беспроигрышную систему игры в Спортлото. Пять цифр из тридцати шести он, конечно, не угадывал, но, по крайней мере, всегда оставался в небольшом выигрыше или, хотя бы, при своих. А тут официально появилась настоящая рулетка, вот у парня крышу и сорвало. Когда я пришел на работу в казино «Коралл», Миша уже был конченым «запойным» игроманом. Он проиграл все что мог: и квартиру, и дачу; и жил в загородном доме у модного в то время астролога Буянова. Что их связывало – астрология, или какая другая магия – я не знаю, но наши таксисты после проигрышей всегда отвозили его именно туда. А проигрывал Глимскинд немало: однажды за вечер просадил почти десять тысяч баксов. Правда, потом исчез куда-то на целый год, а когда снова появился, стал играть намного аккуратнее. Мог растянуть две тысячи на двое суток. Сядет за дешевый стол и ставит в номер по минимуму – он всегда играл только straight (ставка на один номер). Никаких сплитов, стритов, каре и линий не признавал (ставки на 2, 3, 4 и 6 номеров). Сидит так час-два, потихоньку спускает по полтинничку в рублях, а потом – бах! – сразу пятисотенную или тысячу! И всегда мимо! После этого Миша обычно шел в бар, брал стакан сока, доставал блокнотик и начинал в нем что-то строчить. А через полчаса снова за стол, и так пока деньги не кончатся. По два дня ничего не ел – только сок апельсиновый пил. Миша был настоящей достопримечательностью нашего клуба. У игроков существует поверье, что если подержаться за рукав неудачника, то тебе в этот день повезет. Многие постоянные клиенты даже специально просили сообщать им, когда играет Глимскинд, чтобы его рукав потрогать. Поэтому Миша всегда был желанным посетителем в любое время и в любом виде, на него даже никой дресс-код не распространялся. Он всегда был какой-то мятый и неухоженный. Другого бы в таком виде и к порогу не подпустили, а у Миши это воспринималось как фирменный стиль, типа математик-неудачник.
– А где же он брал такие деньги на игру? Если я правильно понимаю, Глимскинд нигде официально не работал, – озадаченно перебил Львовича Егор.
– Не знаю. Казино – не налоговая инспекция, чужими доходами не интересуется. Впрочем, Миша играл не так уж и часто – всего пять-шесть раз в год. Может, он у Буянова по дому работал. Скопит жалованье за несколько месяцев, и в казино. Хотя какой из этого чудака работник? – Львович недоуменно развел руками. – Казалось, что так будет всегда: Миша приходит, проигрывает и уходит, а через пару месяцев возвращается и снова проигрывается до копейки. Но шесть лет назад произошло невероятное – Миша выиграл! Это был настоящий шок – неудачнику повезло! И как повезло – у него сыграли три пятитысячных ставки за VIP-столом! Выигрыш – чуть больше полмиллиона! В тот вечер Миша впервые пил в баре вместо сока шампанское и его, естественно, развезло. По правилам казино постоянного клиента с крупным выигрышем отвозит домой не обычный клубный шофер, а кто-нибудь из охранников. В тот вечер дежурным извозчиком был я. Глимскинд был нетрезв, возбужден и очень весел. Около метро он купил огромный букет цветов и всю дорогу нес какой-то вздор про Паскаля, и ханаанейское шестеричное счисление. Лез обниматься и говорил, что теперь его рабство кончилось, и он, наконец-то, женится на какой-то Стелле. Я про ханаанейскую систему запомнил, потому что «Москву – Петушки» почти наизусть знаю. Помнишь там ханаанейский бальзам из денатурата и политуры? «Выпить стакан ханаанейского бальзама – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того метафизический намек», – с откровенным удовольствием и удивительной точностью процитировал Львович легенду советского самиздата. – Было такое ощущение, будто Глимскинд сам в ту ночь полстакана этого бальзама тяпнул. А возле дома он, не глядя, выгреб мне из кармана целую охапку чаевых и… навсегда исчез.
