— Вы полагаете, что инженер был соучастником?
— Вернее всего — исполнителем. Он был весьма заурядной личностью и вряд ли мог действовать самостоятельно.
— Но кто же находился за его спиной?
Карпов стряхнул с сигареты пепел.
— Знаете, товарищ майор, всякий злоумышленник считает себя неуловимым. Но как бы осторожен он ни был, как тщательно не контролировал бы свои поступки, а обязательно оставит после себя след. Пусть совершенно ничтожный на первый взгляд, незаметный, но обязательно оставит. И если след этот обнаружат склонные к глубокому анализу люди — он непременно приведет к разоблачению...
Иногда очень сложные, казалось бы, неразрешимые задачи решаются очень просто. Мне кажется, так получается и в данном случае. Судите сами: кроме улик, оставленных Савичевым, мы не располагаем никакими другими. Савичев умер, и, казалось бы, что вместе с ним умерла его тайна. На это, собственно говоря, и рассчитывал враг. Но на конфетной обертке мы заметили невидимое простым глазом пятнышко — отпечаток пальца.
— Но ведь конфета могла побывать во многих руках: у работницы конфетной фабрики, у продавца, и, наконец, у самого Савичева.
— Не совсем так, — покачал головой Карпов. — Отпечаток оставлен пальцем, слегка испачканным копиркой, обычном копировальной бумагой.
— И это позволяет сделать вывод?
— Да. Перед тем, как попасть к Савичеву, конфета побывала в руках у машинистки. Мы выяснили без труда, что в этот день Савичев встречался с одной машинисткой.
— Кто она?
— Лохова. Сослуживица Савичева. Я сравнил оставленные ею на служебных бумагах отпечатки пальцев с проявленным отпечатком на конфетной обертке.
— И?..
— Отпечатки совершенно идентичны.
— Получается, что убийца — Лохова?
— Во всяком случае, отравленная конфета подброшена ею.
Майор встал из-за стола и прошелся по кабинету. Остановившись перед Карповым, он спросил:
— Как вы решили действовать дальше?
Следователь усмехнулся:
— Давайте поступим так, как рекомендуют герои Библиотеки военных приключений. Арестовать Лохову мы успеем. А пока следует выяснить, какие у нее связи, знакомства. Кстати, я наводил справки об этой женщине. В Южном она недавно, на службу устроилась по протекции Савичева.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Сомов.
* * *
Докладывая своему начальнику полковнику Федченко о принятых мерах, Сомов высказал предположение, что дело это, возможно, большой важности, что налицо — организованная врагом операция.
Федченко согласился.
— В современной международной обстановке, — сказал он, — следует быть особенно предусмотрительными. Маловажный на первый взгляд факт может привести к далеко идущим последствиям. Так, мне кажется, получается и сейчас. Вот, судите сами: начало — встреча в Сингапуре советского капитана с китайцем. Теперь — убийство, и опять-таки из-за ожерелья. И кто знает, что произойдет дальше, если не вмешаемся мы.
Заканчивая доклад, Сомов попросил поручить это дело ему.
— Что ж, вам и карты в руки, — согласился Федченко. — Вы начали, вам и кончать.
23
Неподалеку от порта, в узком переулке, на стене трехэтажного дома висела табличка:
«Ремонт обуви»
Владелец мастерской, угрюмый лысый человек лет пятидесяти, с утра до вечера сидел в тесной клетушке, образованной из загороженного фанерой парадного.
Его заказчиками были жители близлежащих кварталов, но случалось, в тесную каморку сапожника наведывались и моряки со стоявших в гавани судов.
Старожилы этого района помнили, что сапожник Пискун появился вскоре после того, как город был освобожден советскими войсками от оккупантов.
Пискун был человеком замкнутым, и даже постоянные клиенты ничего не знали о его прошлом.
Вечером он переодевался, приводил себя в порядок и, заперев мастерскую, отправлялся в город.
Где проводит ночи Пискун — никто не знал. Да вряд ли мог заинтересовать кого-нибудь этот ничем не примечательный человек.
Утром он снова появлялся на своем месте. И так — изо дня в день.
Однажды, в конце мая, незадолго до захода солнца в мастерскую Пискуна вошла стройная белокурая женщина.
Сапожник исподлобья взглянул на нее.
— Я хотела бы поставить резиновые набойки, — негромко сказала посетительница. — Мне посоветовал обратиться к вам Филимон Евграфович.
Пискун положил молоток на столик:
— Трандофилов?
— Да. Я с ним виделась в субботу.
После того, как сапожник ответил на пароль, Лохова убедилась, что это именно тот человек, который был ей нужен.
Инструкция Фостера предусматривала встречу с этим человеком. Но лишь тогда, когда возникнут непреодолимые препятствия, либо настанет время действовать.
Теперь, по мнению Лоховой, это время пришло. Ожерелье, добытое Савичевым, оказалось фальшивым. Настоящее затерялось в большом городе.
В душе Лохова не верила, что Пискун сумеет разыскать его. Но вынуждена была использовать все имевшееся в ее распоряжении.
Она подумала, что Фостер переоценил возможности Пискуна. Уж слишком непригляден был этот человек.
Сапожник, снова принявшись за работу, внимательно выслушал Лохову. Узнав, что необходимо найти ожерелье, он, не переставая орудовать иглой, проговорил:
— Хорошо. Попробую. Зайдите через три дня.
Лохова удивилась, однако ничего не сказала.
Пискун задумался. И тут он вспомнил, что совсем недавно один из его постоянных клиентов — моряк с «Востока» рассказал об утерянном в троллейбусе ожерелье.
...В полночь Пискун постучал в дверь маленького домика на окраине города.
Ему отворила горбатая старуха в темной шали. Разглядев при свете лампы лицо позднего гостя, она посторонилась и проговорила:
— Тимофей Карпович...
Пискун спросил глухо:
— Сенька Свист — у тебя?
— У меня, родимый, у меня... Пожалуйста.
Пискун шагнул в сени. Здесь пахло плесенью и квашеной капустой.
Старуха затворила дверь.
Очутившись в небольшой комнате с завешанным тряпкой окном. Пискун огляделся.
В углу, на деревянном топчане, широко раскинув руки, спал накрытый пальто Сенька.
Пискун бесцеремонно растолкал его.
Сенька раскрыл глаза и негромко выругался.
— Ну, тише, ты... — грубо проговорил Пискун.
Сенька Свист вскочил на ноги.
— Это со сна я, Тимофей Карпович, — заискивающе произнес он.
Пискун прошелся по комнате. Убедившись, что никто не подслушивает, он проговорил, вплотную приблизившись к Сеньке:
— Срочное дело есть. На днях, в троллейбусе кто-то из ваших стянул у моряка ожерелье. Янтарное. Расшибись в лепешку, но узнай — кто.
На худой, ястребиной физиономии Сеньки появилось недоуменное выражение:
— Тимофей Карпович, — начал он.
— Знать ничего не хочу, — оборвал Пискун. — Ты что, забыл, кто тебе паспорт сработал?
— Как забыть, Тимофей Карпович. Если бы не вы..
— То-то и оно. Так что, будет дело?
— Какой разговор, раз надо...
— Так бы сразу, — недовольно проговорил Пискун. — Ну, бывай... Завтра зайду.
Сенька проводил его до двери.
— Черт. Вот черт... — пробормотал карманщик, когда шаги Пискуна затихли вдалеке.
24
Весь день Сенька Свист метался по городу. Он побывал на рынке, в универмаге, в закусочных и ресторанах.
Всюду, встречаясь с собратьями по профессии, он пытался выяснить, кто обокрал ехавшего в троллейбусе моряка.
Но карманщики будто сговорились: они в один голос отвечали, что к этому делу непричастны.
Наконец, утомленный жарой и хлопотами, Сенька очутился в пивной на центральной улице.
Пристроившись у стойки, он с жадностью тянул прохладный, прозрачно-желтый напиток.
Внезапно кто-то хлопнул его по плечу:
— Здоров, Свист!
Сенька оглянулся. Перед ним стоял Женька Шарманщик, выбритый и улыбающийся.
— Ты откуда взялся? — поинтересовался Сенька.
— Из санатория. Год отсидел, день в день.
— А теперь что?
— Меняю квалификацию. Хватит по чужим карманам шнырять...
— Что так? — удивился Свист.
— Время не то. И вообще... противно.
— Ну, ну, — покачал головой Свист.
Он поставил пустую кружку на прилавок и собрался уходить.
Но Женька удержал его:
— Подожди. Еще по одной. Я плачу.
— Давай, — не отказался Сенька.
Когда кружки были наполнены вновь, Свист поинтересовался:
— Ты что, разбогател?
Женька смутился.
— Да нет, понимаешь. Сунул одному руку в карман и вытащил вещичку. Ну, уж это в последний раз.
— Последняя у попа жинка, — саркастически резюмировал Свист.
— Это ты зря... Я ведь с характером.
