Анна Эскью
(1521–1546)
В 1539 году Генрих VIII ввел смертную казнь за несоблюдение «шести статей», католического вероучения, от которого король не хотел слишком далеко отходить. С этого момента стали казнить как католиков, отрицавших «Акт о супрематии», так и протестантов, несогласных с «шестью статьями». Анна Эскью, молодая леди из Линкольншира, за свои протестантские убеждения была заключена в тюрьму, подвергнута жесточайшим пыткам и сожжена. Есть основания полагать, что в преследовании Эскью были замешаны придворные интриги, так как она пользовалась покровительством последней жены Генриха VIII Екатерины Парр, и что ее пытались заставить дать показания против своих друзей при дворе, но Анна никого не выдала. Предсмертная баллада протестантской мученицы была напечатана вместе с протоколами допросов в Марбурге (Германия) вскоре после ее казни.
Баллада, сочиненная и спетая Анной Эскью в Ньюгейтской тюрьме
Как рыцарь молодой,Спешащий на турнир,Я выхожу на бой,И мой противник – Мир.
Он смертью мне грозит,Со всех сторон тесня.Но Дух Святой – мой щитИ Ангелы – броня.
Христова мощь сильна,Она не даст мне пасть,Пускай хоть сатанаСвою разверзнет пасть.
Но с верою ОтцовИ с правдою в ладуНа сонмище враговБез страха я иду.
Я веселюсь душойИ не боюсь угроз,Я знаю, что со мнойВ союзе сам Христос.
Стучащим отворю, –Так ты сказал, Господь.Пошли же рать своюЗлодеев побороть.
Несчетно их число,Врагов вокруг – стена;Но не коснется злоТу, что тебе верна.
Что мне их дым и чад?Ведь ты – заступник мой.Не страшен супостат,Пока мой Бог со мной.
Есть якорь у меня,Есть праведный штурвал,Есть крепкая ладья, –Пускай же грянет шквал!
Неловко я пишу,Мой стих не искушен,И все же расскажу,Какой мне снился сон.
Я зрела пышный залИ царский в нем престол,На коем восседалЖестокий Произвол.
Бурлящей лжи потопНевинных поглотил,И сатана взахлебКровь мучеников пил.
Господь мой Иисус!О, как на них падетИх беззаконий груз,Когда твой Суд грядет.
И все же, мой ГосподьДаруй и этим злымПрощения щепоть,Как я прощаю им.
«Нехороший» Тербервиль
Русские темы и образы довольно часто встречаются в английской ренессансной литературе. В ранней шекспировской комедии «Напрасные усилия любви» (1590) есть целая маскарадная сцена с переодеванием в русские костюмы и соответствующей интермедией. И не удивительно. В царствование Елизаветы I Тюдор англо-российские сношения были уже довольно оживленными. Иван Грозный предоставил основанной английскими купцами в 1554 году Московской компании право беспошлинной торговли и ряд других привилегий. Он даже подумывал о сватовстве к английской принцессе.
Среди англичан, писавших о России, особый интерес представляет Джордж Тербервиль, побывавший в Москве в 1568 году с посольством Томаса Рэндольфа, автор любопытных стихотворных посланий из Московии. По свидетельству современника, их было больше, но до нас дошли только три, включенные Ричардом Гаклюйтом в знаменитый сборник документов «Главные плавания, путешествия, странствия и открытия английской нации» (первое издание 1589 г.).
Конечно, Тербервиль – поэт не первого и даже не второго ряда, так что ждать от его стихов особых поэтических красот не приходится. Однако это первый английский поэт, написавший о России как очевидец; тем он нам и интересен. За строками Тербервилевых посланий довольно явственно маячит тень Овидия с его «Скорбными элегиями» и «Письмами с Понта». Это чувствуется в дружеских изъяснениях, в описаниях суровости зим, а особенно – в жалобах на варварство местного населения: Тербервиль полагал между собой и жителем Московии примерно ту же дистанцию, что утонченный римский поэт – между собой и скифом.
Читатель обратит внимание на своеобразный размер – вместо элегичес кого дистиха Овидия Тербервиль использует старинную английскую форму двустишия из 12 и 14 строк, так называемый «колченогий размер». (Иногда его также называют «размер птичницы» (poultry verse), объясняя, что в те времена яйца на базарах продавали дюжинами, а арифметику лондонские торговки знали нетвердо, так что у них выходило по-разному – от 12 до 14 штук. Красочный пример ложной этимологии, основанной на сходстве слов polter, колченогий, и poultry, домашняя птица). К концу XVI века «колченогий размер» вышел из употребления.
Впечатления Тербервиля от России в целом мрачны, тон его желчен. Вряд ли он мог оказаться иным. Посольству Томаса Рэндольфа пришлось испытать настоящие мытарства. Несколько месяцев они добирались из Архангельска до Москвы, преодолевая чинимые русскими властями задержки и препятствия, и потом еще несколько месяцев провели в Москве под суровой, почти тюремной, охраной, не получая у царя желаемой аудиенции. Истинная причина столь строгой изоляции, по предположению русского историка ю. В. Толстого, в том, что Иван Грозный «не хотел, чтобы посол и посольские люди знали, что делается на Москве, где в это время происходили казни, свирепствовали опричники, лишался сана митрополит Филипп». В своих письмах Тербервиль неоднократно намекает, что мог бы поведать нечто и похуже того, о чем он решается рассказать. Понятно, что опасения его были оправданны, письма могли перехватить. И все же Тербервиль не удержался ни от критики деспотии (хотя бы в самой общей форме), ни от осуждения православной религии, которая, с протестантской точки зрения, вероятно, должна была казаться идолопоклонством и пустосвятством.
Фрагмент карты Русского государства, созданный по эскизу царевича Федора Годунова. Нач. XVII в.
Насколько верны его этнографические сведения? В основном верны, поскольку они совпадают с тем, что известно нам из других источников, в частности из книги папского посла в России Сигизмунда Герберштейна «Записки из Московии», на которые и сам поэт ссылается («В том Сигизмундов загляни, там правду ты найдешь»). Для нас послания Тербервиля ценны своим колоритом, подлинностью времени, места и самого рассказчика. Любопытно, как явно предубежденный, «нехороший» Тербервиль, ругая в Московии все и вся, не может удержаться от похвалы, описывая устройство русской избы, например. Забавно, когда заносчивый бритт по степени варварства ставит московитов на один уровень с «ирландскими дикарями». Мне как переводчику древней ирландской поэзии приятно всякое сближение между русской и ирландской культурой, даже такое парадоксальное. За давностью лет обидное превратилось в занимательное, банальное – в редкостное; и только поучитель ное осталось в какой-то степени поучительным до сих пор. В какой степени – судить читателю.
Конный воин-московит. Из книги С. Герберштейна «Записки о Московии», 1556 г.
Джордж Тэрбервиль
(1544?–1597?)
Происходил из старинного рода графства Дорсет. Учился в Оксфорде, но не получил степени, затем – в одной из лондонских юридических школ. Переводил Овидия и Горация, подготовил для печати три поэтические книги. В 1568 году в составе английского посольства приехал в Россию и оттуда слал друзьям стихотворные послания, три из которых сохранились. Известна также книга о соколиной охоте Тербервиля, изданная в один год с «Благородным искусством псовой охоты» Гаскойна (1575).
Эпистолы стихотворные из Московиимистера Джорджа Тербервиля,секретаря мистера Томаса Рэндольфа,посла ее Величества к Императору в 1568 году,с описанием сказанной страны, ее людей и обычаевI
Моему особливому другу мистеру Эдварду Дарли
Мой друг! Едва начну перечислять, скорбя,Далеких лондонских друзей и, прежде всех, тебя,Так станет невтерпеж, так сделается жаль,Что брег я променял на бриг и радость на печаль.Беспечный человек, я бросил край родной,Чтоб землю руссов увидать, узнать народ иной.Народ сей груб весьма, живет как бы впотьмах,Лишь Бахусу привержен он, усерден лишь в грехах.Пиянство тут закон, а кружка – старшина,И самой трезвой голове раз в день она нужна.Когда зовет на пир гостелюбивый русс,Он щедро уставляет стол питьем на всякий вкус,Напитков главных два, один зовется Kvas,Мужик без Кваса не живет, так слышал я не раз.Приятно терпок он, хотя и не хмелен.Второй напиток – сладкий Myod, из меда сотворен.Когда идет сосед соседа навестить,Он на закуску не глядит, лишь было бы что пить.Напившись допьяна, ведет себя, как скот,Забыв, что дома у печи его супруга ждет,Распущенный дикарь, он мерзости творитИ тащит отрока в постель, отринув срам и стыд.Жена, чтоб отомстить, зовет к себе дружка,И превращается в содом дом честный мужика.Не диво, что живут в невежестве таком,Божков из древа состругав теслом и топором.На Идолов кадят, а Бог у них забыт,Святой Никола на стене им больше говорит.Считается у них за грех и за порок,Коль нету в доме образов – покрашенных досок.Помимо тех досок, на стогнах тут и тамСтоят дощатые кресты, и бьют челом крестам,И крестятся на них, и бьют челом опять:Такого пустосвятства, друг, нигде не отыскать.Тут ездят все верхом – и господин, и раб,И даже, что для нас чудно, немало дев и баб.В одеже яркий цвет предпочитают тут,Кто побогаче – в сапожки на каблуках обут.Все женщины – в серьгах, и в том тщеславье их,Чтобы украса их была украснее других.Осанкою важны, на лицах – строгой чин,Но склонны к плотскому греху, к распутству без причин.Средь них, кажись, никто и не почтет за грехЧужое ложе осквернить для собственных утех.Зато презренный тот невежа и грубьян,Кто денег не дает жене купить себе румян –Румян, белил, помад и дорогих мастейДля щек немытых, для бровей, для губ и всех частей.И честная жена (коль можно честных женМеж них сыскать) не отстает, хоть людям и смешонИзвестки на щеках чуть не в два пальца слой:Блудница грязь, не поскупясь, замазала сурьмой.Но те, что половчей, весьма изощрены,Хоть слой белил на коже их не меньшей толщины,Так намалеван он хитро, не напоказ,Что может обмануть легко и самый острый глаз.Дивился я не раз, какая блажь, Бог весть,Их нудит лица залеплять, живьем в духовку лезть,Когда и без того, хоть в будничные дни,Как в Пасху или под венец, разряжены они.Сдается, русский муж имеет свой барышС их гордости: в таком плену с чужим не пошалишь!Здесь, Даней дорогой, кончаю я писать,Мужчин и женщин сей земли хотел я описать.О прочих же вещах (какие видел сам)Позднее расскажу тебе или другим друзьям,Дам честный я отчет про весь Российский край;Засим расстанемся, мой друг; будь счастлив – и прощай!
II
