Документы не уточняют, было ли после постановки Лизюковым задачи какое-то обсуждение предстоящего рейда. Скорее всего, присутствовавшие, для которых услышанное приказание было во многом неожиданным, попытались лучше усвоить боевую задачу, но времени для детального обсуждения задуманной операции было совсем немного. Никакого письменного приказа пришедшие на совещание командиры не получали, все приказания и распоряжения отдавались устно и лишь впоследствии были записаны по памяти.
Почему Лизюков назвал предстоящий рейд «правительственным заданием»? Совершенно ясно, что никакого «задания» на рейд к Медвежьему сталинское правительство ему не давало. Надо думать, командир 2-го ТК сказал это, желая придать особую важность поставленной им задаче и мобилизовать все силы бригад на её выполнение. Не мог он быть уверен и в том, что задуманное им наступление танкового корпуса ночью будет первым в истории Красной армии. Оно было первым в его фронтовом опыте, но, очевидно, не зная других подобных примеров, он хотел вызвать у подчинённых не только чувство ответственности, но и гордость за порученное им дело.
Скорее всего, ко всему этому имел прямое отношение полковой комиссар Ассоров, с подачи которого и возникли в далёкой от правительства придонской степи важное «правительственное задание» и тезис о «первом применении такой задачи для танковых войск Красной Армии». Что ж, дело комиссара воодушевлять людей, что в тот ответственный час он и пытался делать, сгущая краски и придумывая то, чего не было. Но с высоты современности можем ли мы сейчас упрекать его в этом? Вряд ли. Он выполнял свой долг политработника так, как он его понимал, и всеми доступными средствами помогал Лизюкову.
Не вызывает сомнений, что командир 2 ТК хотел, чтобы удар на Медвежье был массированным, с привлечением всех имеющихся сил. С учётом 27 тбр в корпусе к исходу 21 июля было 105–107 танков, из них 24 КВ и 42 Т-34[107]. Если же к задуманному рейду удалось бы привлечь и переправившуюся через реку 118 тбр, то тогда число танковой группировки возрастало бы до 130 с лишним боевых машин. Удар такой массы танков, собранных на узком фронте под Малой Верейкой, мог не только пробить наспех организованную оборону противника, но и привести к беспощадному разгрому ближайших немецких тылов. Более того, в случае, если бы прорыв усиленного 118-й тбр 2-го ТК вглубь вражеской обороны имел успех, его последствия могли стать поистине катастрофическими для всего фронта 7 немецкого АК.
К исходу 21 июля, когда 2-й ТК догнал 167-ю сд и 118-ю тбр на переправах, 1-й и 2-й эшелоны опергруппы Брянского фронта сошлись вместе и теперь имели общую задачу. В этих условиях подчинение корпусу 118-й тбр позволяло бы не только усилить 2-й ТК, но и объединить управление всеми танковыми частями в одних руках.
Однако для этого надо было обращаться к командующему опергруппой, предлагать ему свой вариант действий, убеждать его в целесообразности такого решения.
Хорошо известно, что Лизюков никогда не был безропотным исполнителем, мог не соглашаться с начальством и имел смелость предлагать свой вариант действий, если считал его лучшим. Пример с телеграммой Василевскому 3 июля 1942 г., где Лизюков аргументированно оспаривал решение Генштаба, был тому ярким подтверждением! Казалось бы, в операции опергруппы Брянского фронта и уровень начальства был гораздо ниже и явная выгода объединения очевидна!
Но… обращаться к Чибисову и что-то предлагать ему Лизюков не стал…
Памятуя ли свои прошлые тяжёлые объяснения с ним, или уже не имея ни времени, ни сил на трудные переговоры и убеждения своего властного и несговорчивого начальника.
Переправившись через Большую Верейку, 118 тбр остановилась на ночь и никак не усилила передовую группировку 2 ТК. Поэтому Лизюкову оставалось рассчитывать только на свои танковые бригады. Но из них одна была ещё на другом берегу реки в Большой Верейке и не могла присоединиться к двум головным бригадам вовремя. Получалось, что из четырёх танковых бригад, которые сосредоточились вечером 21 июля в Малой и Большой Верейке, для немедленного рейда на Медвежье Лизюков мог использовать только две, из 130 танков — 76.
К сожалению, никто из присутствовавших на встрече Лизюкова и Ассорова с командованием бригад не оставил воспоминаний, и детали обсуждения, реплики участников и сам ход разговора остались неописанными. Но один из архивных документов сохранил поистине бесценное свидетельство, которое позволяет нам не только представить себе атмосферу этого скоротечного совещания, но и «увидеть» Лизюкова в один из самых драматических моментов его жизни. «После отдачи приказа генерал-майор Лизюков поцеловал всех, пообещав за прорыв наградить всех участников рейда. Сверили часы. Время было 21:50»[108].
Поцеловал всех…
Не часто генералы обещают наградить всех участников предстоящего боя. Ещё реже они их целуют. Должно происходить что-то экстраординарное, чтобы командир отбросил в сторону армейскую субординацию и порывисто шагнул навстречу своим подчинённым — не просто пожать им руку, но обнять и расцеловать. Это было особенное, глубоко личное, почти отцовское напутствие, которое для кого-то из них могло стать (и, увы, стало!) прощанием навсегда.
Я не мог без волнения читать строки этого последнего сохранившегося в документах свидетельства о генерале Лизюкове. Свидетельства, по силе и яркости образа достойного художественного произведения, и вместе с тем совершенно достоверного. В этой лаконично описанной сцене совсем немного слов, но сколько всего она выражает! В тот час ещё ничего не случилось, но, словно предчувствуя недоброе, Лизюков не стал сдерживать себя и, дав волю нахлынувшим на него чувствам, спешил выразить благодарность и уважение своим сослуживцам. При жизни. Перед лицом смерти.
Он посылал их в трудный бой и возлагал на них все свои надежды. Они не должны были его подвести.
После получения приказа командир 148 тбр подполковник Михайлин приказал начальнику штаба бригады майору Михалеву собрать командиров и комиссаров батальонов и рот для отдачи боевого распоряжения. На разработку плана действий у командования бригады оставалось буквально 20 минут. В 22:10 командиры собрались и комбриг поставил им следующую боевую задачу:
«1. Бригада продолжает выполнять поставленную задачу, к утру 22.7.42 выходит в район Медвежье, где производит дозаправку ГСМ и боеприпасами.
2. Маршрут движения: южная окраина Большая Верейка, дорога 195,8, 187,9, 181,5, Медвежье. Район сбора роща восточнее Медвежье. Порядок движения: ГПЗ (головная походная застава. — И. С.) — взвод КВ 260 тб и взвод Т-60 от 89 тб. Начальник ГПЗ майор Михалев. Выступить в 23:00.
3. Главные силы: 89 тб, 260 тб, малые танки следуют за каждым танком КВ.
4. Я в голове 89 тб. Головные машины идут с полным светом. Задачу довести до каждого члена экипажа. Связь по радио. Здесь для организации штаба и тыла остаётся майор Ильченко»[109].
После захода солнца (21:56) быстро стемнело, приближалась ночь. Как ни торопились в бригадах с подготовкой к рейду, но выступление всё больше задерживалось. Надо было подвезти горючее, заправить танки, пополнить боекомплект. Судя по всему, горючее и снаряды в первую очередь повезли к танкам головной походной заставы (ГПЗ), которая должна была выступать менее чем через час после отдачи приказа. Остальным экипажам пришлось ждать своей очереди.
На начальника штаба бригады майора Михалева была возложена ответственная задача: он, как командир ГПЗ, должен был не только предварять движение главных сил бригады, но и точно вывести её ночью в район Медвежьего. Готовясь к выходу, Михалев ещё и ещё раз изучал карту. Почти весь путь до Медвежьего шёл по равнине без каких-либо заметных ориентиров. Только в первой его части можно было держаться дороги на Сомово, с поворотом же бригады на восток ей предстояло двигаться по обширным многокилометровым полям. Правда, задача Михалева облегчалась тем, что после поворота с просёлка маршрут движения бригады оставался почти неизменным и только с подходом к цели немного отклонялся к югу.
ГПЗ выступила по маршруту бригады с 10-минутным опозданием: в 23:10[110]. Головной КВ включил полный свет фар и, возглавляя группу из 3 КВ и нескольких Т-60, двинулся на высоту. Но едва танки вышли из мёртвого пространства долины, как по ним был открыт огонь (в документе написано «сразу же, через 100 метров»[111]). Правда, по танкам стреляли не из орудий, а из стрелкового оружия, не причинявшего экипажам вреда. Тем не менее первыми же пулемётными или автоматными очередями фары головного КВ были разбиты и танк встал[112]. Видя это, майор Михалев обошёл остановившийся КВ и повёл ГПЗ дальше, став в ней головным. Танки стали обстреливать со всех сторон, пули барабанили по броне, ГПЗ чуть ли не сразу после выхода зашла в боевые порядки немцев. Но артиллерийского огня не было…
