красненький, другой синенький.
– Умеешь? – киваю я.
– Тут должно быть все просто, – говорит Афанасьев. – Это не истребитель пилотировать.
– Много ты истребителей пилотировал…
– Я на «Сессне» летал!
– Думаю, есть некоторая разница между снегоходом и спортивным самолетом, – замечаю я.
– Сначала надо заправить, – говорит он.
В чем-то он прав. Но мы не находим ни одной канистры с топливом в гараже.
– В подвале что-то осталось? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
– Я все вылил в генератор.
– Молодец!
Сливать бензин из генератора – не самая лучшая идея. Даже если он не работает.
Так что я стою, кусая губы, и думаю, что мы еще можем сделать.
– На лыжах? До администрации? – предлагает Свят.
– Ты знаешь, где та администрация? – спрашиваю я.
– Нет, но найдем!
– Ты знаешь, где лыжи? – снова спрашиваю я.
– Нет, но…
Он замолкает и напряженно размышляет.
– Вывесить яркий флаг на крыше? – предлагает Афанасьев. – Чтобы нас заметили?
– Кто? – саркастически усмехаюсь. – Вороны? Волки? Ведьмы? Гарри?
– Слушай, может быть, просто позвонить в эту администрацию?
– Хорошая идея, – киваю я. – По какому номеру?
– Да сейчас загуглим! – загорается Свят и тут же соображает: – Блин! Интернета нет!
– Ага.
Мы снова смотрим друг на друга, потом молча закрываем гараж и уходим в дом.
Останавливаемся у входа в зимний сад.
Весеннее солнце пробирается сквозь листья пальм за стеклянными стенами, и кажется, что там должно быть жарко и влажно, как в тропическом лесу.
Но когда я туда захожу – оказывается, что там промозгло и душно. Зато густо пахнет сырой землей и мясистой плотью суккулентов, которые и отвечают за большую часть зелени в этом месте. Сквозь стеклянную крышу сюда попадает достаточно солнечного света, чтобы кое-где даже были видны первые крокусы, пробивающиеся из земли.
– Это подснежники? – спрашивает Афанасьев, проникший в зимний сад следом за мной.
Он, не стесняясь, делает несколько шагов по рыхлой жирной земле и наклоняется к чахлым цветочкам.
– Крокусы, – фыркаю я. – Когда бы ты в цветах разбирался.
– А это? – он приседает на корточки, встает и протягивает мне тонкий стебелек с нежным белым цветком на нем. – Подснежник? Держи.
– Дурак ты, Свят, – говорю я. – Обязательно рвать было?
Но все равно беру этот стебелек из пальцев, невольно на несколько секунд касаясь его руки.
Он стоит очень близко, и я сглатываю, а потом поднимаю голову, глядя ему в лицо.
Поймав мой взгляд, Свят медленно наклоняется, оставляя мне шанс действовать первой. Но я смотрю в серое море его глаз и почему-то думаю – если буду давать пощечину, надо подснежник переложить в левую руку, чтобы не помять.
И зажмуриваюсь, когда моих губ касаются твердые губы, когда-то невозбранно путешествовавшие по всему моему телу. А сейчас я даю им всего три секунды. Чувствую давно забытый вкус поцелуя Афанасьева и только тогда делаю шаг назад.
Перекладываю подснежник в левую руку, а правой размахиваюсь и…
11.
Свят перехватывает мое запястье, с силой отводя от своего лица, снова шагает вперед и целует меня еще раз. Глубже, дольше, горячее, так что я мгновенно теряю ориентацию в пространстве и понятия не имею, куда бежать. И надо ли бежать вообще.
Потому что все внутри меня истерически вопит от радости, что я, наконец, вернулась туда, где мне было хорошо. Застарелая тоска тает, разливаясь теплом по венам, и что-то в груди трескается, как весенний лед.
Я и не знала, что так сильно по нему соскучилась.
Даже не подозревала, что вообще соскучилась.
Была уверена, что это все – пройденный этап, ошибки молодости.
Не жалела о нашем расставании ни одной минуты.
Думала, что не жалела.
– Какая же ты охрененная… – Свят отпускает запястье только для того, чтобы обнять ладонями мое лицо и снова приникнуть к губам, словно он еще не закончил, еще не напился. – Горячая, красивая, моя…
– Не твоя, даже не думай! – машинально ерепенюсь я, но больше не делаю попыток сбежать.
Я несколько ошеломлена своей реакцией и не понимаю, что делать.
– Почти стала моей, – говорит он нежно, проводя кончиками пальцев по моим скулам и откровенно любуясь мной. – Как я тебя отпустил?
Ох, лучше бы он не напоминал!
Вслед за тоской по Святу приходит злость на него – и начисто смывает все сожаления.
– Я не спрашивала разрешения уйти, – фыркаю я. – Нахрена мне муж, который еще до свадьбы мне врет?
– Я не врал! – он удерживает меня, когда я хочу отшатнуться. – Тшшшшшш… Тише! Я просто не сказал тебе про повышение на работе. И все.
– И про командировку тоже не сказал!
– И про командировку, – соглашается Свят покорно.
– Длиной в год! – напоминаю я.
– Это уже несущественные подробности.
– Действительно! Ты женишься на мне и бросаешь одну на год! Несущественные!
– Это было необходимо, понимаешь? Это сразу скачок карьеры, это деньги, это потрясающий опыт!
– Прекрасно! Надеюсь, ты все это получил!
Отталкиваю его и выбираюсь из грязи на дорожку, с раздражением отряхивая испачканную обувь. Теперь придется отмывать кроссовки, которые я брала, чтобы ходить в них по дому. В холодной воде, между прочим, отмывать!
– Не получил, если хочешь знать, – вздыхает Свят, даже не пытаясь меня догонять.
– Почему же? – спрашиваю, все еще с досадой пытаясь отряхнуть комья грязи с подошвы.
– В этот проект отбирали только женатых. Ты меня бросила за три недели до свадьбы. Я бы даже фиктивно не успел жениться.
Несколько секунд пытаюсь уложить сказанное в голове.
Резко разворачиваюсь к нему:
– Что-о-о-о? Ты еще и жениться на мне собирался только ради работы?!
– Не только!
– Да, конечно, сейчас можешь врать сколько угодно!
Со вчерашнего дня он умудрился меня несколько раз выбесить, умилить, напугать, успокоить, заставить тосковать о прошлом, привлечь – и снова выбесить!
И сейчас стоит, увязнув в грязи бежевыми лоферами, сунув руки в карманы светлых джинсов, нисколько не заботясь о том, что с ними будет после лазанья за цветочками.
Смотрит на меня наглющими глазами и говорит, как будто вовсе не стесняясь:
– Да что ты говоришь! Я тебя, как увидел – сразу
