Но не все исследователи были согласны с таким подходом. С. Рудницкий полагал, что относительное большинство в Крыму составляли именно украинцы[227]. Некоторые украинские националисты аргументировали необходимость присоединения Крыма именно исходя из данных этнографии. Так Л. Шанковский[228] после войны оценивал национальный состав Крыма следующим образом: 35 % украинцы, 30 % русские, 35 % остальные национальности. Он полагал, что «настоящих» украинцев было больше, чем «реальных» (то есть украинцев по последней проведенной в СССР переписи), и многие «украинцы», которые в советской переписи были «русскими», хотели при следующей немецкой переписи переписаться «украинцами»[229]. Как мы видим, реальные этнографические данные вовсе не мешали некоторым националистам считать неэтнографически украинские земли «этнографическими».
После раскола ОУН в 1940 г. на мельниковцев и бандеровцев между ними наметились некоторые разногласия в подходе к определению этнографических границ Украины. Если мельниковцы выдвигали претензии не только на украинские этнографические земли, но также на земли кавказских народов и Нижнее Поволжье, развивая таким образом положения І Конгресса ОУН о желательности обеспечения геополитически безопасных границ Украины, то бандеровцы с началом Великой Отечественной войны стали выступать с лозунгом создания государств на их этнографических территориях ради геополитического переустройства всей Восточной Европы. В 1943 г. с началом вооруженной борьбы УПА и программных изменений в идеологии ОУН эти лозунги получили еще большее звучание.
Между двумя украинскими националистическими организациями ОУН-Б и ОУН-М существовали некоторые разногласия и по поводу территориальной политики на Дальнем Востоке. Так, если бандеровцы хотели создать независимое национальное украинское государство в Зеленом Клину, то мельниковцы планировали возвратить украинцев из Зеленого Клина и других частей России на земли будущего украинского государства для того, чтобы освободить Дальневосточные земли для японской колонизации. Украинцев из Зеленого Клина и Сибири планировалось расселить в Новороссии, Кавказе и Нижней Волге[230] – землях, которые мельниковцы хотели получить с помощью немцев.
Само понятие «этнографическая граница» накануне войны претерпело некоторое изменение. В одном из учебных материалов ОУН-Б по географии Украины, написанном, вероятно, где-то в 1939-1941 гг. «этнографическая граница» определялась так: «в этнографические границы включаем территорию, заселенную 10 % украинцами, и на которую мы имеем историческое либо геополитическое право»[231]. Такое определение не случайно, поскольку позволяло украинским националистам относить к украинским этнографическим территориям и Крым, где украинцы составляли, согласно данным, разделяемым большинством националистов, как раз 10 %. Включение в определение этнографических границ неэтнографических принципов, таких как историческое или геополитическое право, вообще делало этнографические критерии довольно размытыми и позволяло относить к украинским этнографическим границам вовсе не «украинские этнографические территории» (что имело для них особую значимость, учитывая важность не вполне этнографически украинского Крыма)[232].
Отождествление будущих границ Украины с украинскими этническими территориями сохранялось в ОУН до конца ІІ Мировой войны. Действия отрядов УПА не выходили за границы территорий, которые украинские националисты считали украинскими этнографическими территориями. После прихода Красной Армии они стали совершать также пропагандистские рейды в Белоруссию, Румынию и Чехословакию. Изучение этнографических границ Украины практиковалось на политзанятиях в УПА[233].
Во время Второй мировой войны границы УССД, за которую боролась ОУН-Б, а впоследствии УПА, полностью соответствуют тем границам Украины, которые дали С. Рудницкий и В. Кубийович. Украинские националисты стремились распространить свою деятельность на все украинские территории, включая Крым и Кубань. Идея Соборной Украины «вiд Сяну аж по Кавказ» («От Сана вплоть до Кавказа») проникла не только в официальные документы ОУН, но и в песни, начиная от гимна ОУН «Зродились ми великої години»[234] («Родились мы в великий час») и заканчивая песнями УПА[235]. Любопытно, что в песнях нашла отражение программа-минимум украинского национализма, в них присутствует Украина «по Кавказ», Кубань, однако мы, за редчайшими исключениями[236], не найдем какого-либо упоминания Каспийского моря и Астраханщины. Идеи построения Украины вплоть до Каспия на уровне «массовой культуры» УПА развитие не получили.
Стремление украинских националистов воссоздать Украину в границах её «этнографических территорий» мало отличалось от аналогичных попыток создать «великие» национальные государства на Балканах, от планов Болгарии, хорватских националистов. Но, в отличие от многих других межвоенных национальных движений, украинские националисты практически не использовали для обоснования своих территориальных притязаний идеи исторического права. Как отмечают некоторые исследователи, для национальных движений безгосударственных наций было характерно подчеркивание роли культуры, а для национальных движений, имевших за собой долгую государственную политическую традицию, – роль истории и государственной традиции[237].
Примером движения второго типа является усташское движение. Хорватский национализм опирался на концепцию исторического государственного права[238], а также «исторической и национальной территории», где исторические и национальные территории практически отождествлялись. Это приводило к тому, что, как пишет С. Беляков, «все земли, когда-либо входившие в состав хорватского государства (независимо от этнической принадлежности основной массы населения), и земли, на которых проживало сколько-нибудь значительное хорватское население (независимо от «исторических прав» других народов на эту землю), считались хорватскими»[239]. На основании этого исторического права А. Павелич признавал принцип самоопределения наций В. Вильсона бесполезным для хорватов[240].
Другим примером подобного рода является венгерский межвоенный национализм, который базировался на представлении о «тысячелетней» Венгрии и естественной историко-географической венгерской политической нации[241]. Лидер «Скрещенных стрел» Ф. Салаши полагал, что надо создать Карпатско-Дунайскую Федерацию из мадьярских, словацких, русинских, хорватских, словенских и австрийских земель во главе с Венгрией и мадьярской расой. Подобное устройство рассматривалось им как модель для переустройства всей юго-Восточной и центральной Европы и альтернатива империализму[242].
Итальянские ирредентисты перед Первой мировой войной также, стремясь доказать итальянские права на Далмацию, делали акцент не на этнических границах, а на «исторических правах» и «естественных границах» Италии в Далмации[243].
Украинский национализм был ярким примером национализма первого, «культурного», типа выступавшим за создание государства на основании не исторического или политического права, а принципа этнографической территории. В отличие от национальных движений второго типа, украинские националисты практически никогда не выдвигали принцип «исторического права» для обоснования своих претензий на те или иные земли. Для определения будущих украинских границ украинские националисты использовали этнографический принцип. При этом они были достаточно последовательны и не претендовали (за исключением Крыма) на те земли, где не было абсолютного или относительного большинства «этнографических» украинцев, и не прибегали в этих случаях к «историческим» аргументам. Тут стоит отметить, что применение принципа «исторического права» вряд ли могло принести им какую-либо пользу, поскольку территория этнографического расселения украинцев превосходила размеры «исторических» украинских государств. Они также не распространяли этнографический принцип применительно к прошлому, хотя полагали, что в прошлом границы этнического расселения украинцев были много западнее, и относили к ним земли всей Бессарабии (включая современную Молдову), часть Польши по Вислу и Трансильванию[244]. Идея создания государства на этнографическом принципе, без учета «исторического права», была характерна не только для украинского национализма. Последователи белорусского[245], равно как и литовского[246] национальных движений накануне революции также отдавали приоритет этнографическому принципу перед историческим.
