— Никакого коньяка я не пил.
— Значит, он пил, а вы наливали?
— Не был я у Маринова, я вам уже сказал. У Маринова была женщина. Мне показалось, что я слышу голос этой маленькой дурочки — Жанны.
* * *
Жанна. Временно зачеркнутый пункт разработанного мною плана. Пора снова возвратиться к нему — больше нельзя откладывать. Я начисто выбрасываю из головы всякие воспоминания о баранине и опять отправляюсь в путь. Кое-какие версии отпадают, кое-какие проясняются. Есть шанс выпить кофе — очередь коротенькая.
Горячее не в моих привычках. Дожидаясь, пока остынет кофе, рассматриваю пару за соседним столиком. Появись эти двое в «Варшаве», они шокировали бы общество. Грубые свитеры, туфли за 15 левов. Диагональные брюки. Бумажная юбчонка. И это в декабре! Что совершенно не мешает им чувствовать себя прекрасно. Парень близко склонился к девушке. Она смотрит в его глаза. Каких-нибудь два пальца расстояния отделяют их от поцелуя — и от штрафа за непристойное поведение в общественных местах.
Это напоминает мне другую историю, приключившуюся со мной на морском берегу, под корявым миндальным деревом.
Смена ее кончилась. На другой день предстояло расставание, У меня была последняя возможность затронуть некоторые конкретные темы и особенно одну из них.
Я для храбрости закурил и приготовил мысленно фразу, но вместо этого произнес:
— Итак, завтра?
— Завтра…
Дивное море, банальная луна, серебряное лицо женщины… Все требует от инспектора находчивости.
— Может, поженимся? Что ты на это скажешь?
Она засмеялась беззвучно, одними губами.
— Я все думала, скажешь ли ты мне это, и если скажешь, то в какой форме. И решила, что именно так. Как будто речь идет о пустяке: «Может, выпьем бутылку пива?»
— Ладно, допустим, что ты страшно проницательна. Но ты не ответила на мой вопрос.
— И не собираюсь.
— Правильно. Не имеет смысла.
Все было ясно без слов. Ока неожиданно положила мне на плечо руку. Я попытался высвободиться — очень нужны мне чьи-то утешения, но рука ее еще крепче обняла меня, и я почувствовал, как ее губы прикоснулись к моим.
— Ты мальчишка. Большой мальчишка, — сказала ома потом.
— Хорошенький мальчишка — сорока лет.
— Это ничего не значит. Зрелые люди не принимают серьезных решений после пяти прогулок у моря…
— Их было не пять, а восемь.
Девушка снова улыбнулась.
— Знаю. Но это ничего не меняет.
Мы возвращались к своим временным обителям.
— Ты вернешься домой, начнешь работать и, может быть, подумаешь: «К чему все это было нужно?» Я не хочу, чтобы тебе казалось, будто я и море подвели тебя…
— Вовсе не собираюсь ничего такого думать. Все это чистейший вздор.
Обратный путь показался нам слишком коротким. Вот и ее дом отдыха — нам пора расставаться. Но из ресторана доносится мелодия, знакомая нам обоим, и девушка говорит:
— Пойдем потанцуем. Ведь последний вечер.
— Именно поэтому не хочется его портить.
— Тогда просто посидим…
Юноша и девушка за соседним столиком, наглядевшись друг на друга, встают. Кофе мой давно остыл, и я возвращаюсь к мелким заботам сегодняшнего дня, и в частности, к невыполненному пункту моего плана. Выйдя, нахлобучиваю шляпу на лоб, чтобы поскорей сосредоточиться, и направляюсь к ковчегу мертвеца.
Из всех обитателей налицо одна тетя Катя.
— Все еще нету, товарищ начальник… И обедать не приходила…
— А вообще она приходит когда-нибудь домой?
Катя пожимает костлявыми плечами и сочувственно смотрит на меня.
— Все они, нынешние, такие… Калачом домой не заманишь. Ветер в голове — и только. Вот мы, бывало…
— Да, да, мне известно ваше мнение по этому вопросу, — спешу я остановить водопад. — А почему вы скрыли от меня, что Жанна в тот вечер была у Маринова?
— Жанна?! У Маринова?! Кто вам сказал?
Я доверительно шепчу ей на ухо:
— Ваша приятельница Мара! Ужасная болтушка, знаете…
* * *
До конца рабочего дня остается еще два часа. Я решаю зайти в «дирекцию» — может, готовы уже некоторые справки. В кабинете, как и следовало ожидать, ни души. Бросив шляпу на письменный стол, я закуриваю сигарету и подвигаю к себе телефон. Но не успеваю набрать номер, как меня вызывают к начальнику.
— Ну, что нового? — спрашивает полковник и, как всегда, указывает на кресло перед самым письменным столом.
— Новости есть… Продвигаемся вперед… По крайней мере в оценке версий… Некоторые отпадают.
— И то хлеб, — улыбается начальник. — Когда количество подозрений уменьшается, решение задачи упрощается.
«Порой настолько, что пропадает охота ее решать», — отвечаю я, но про себя, потому что в служебном разговоре неуместны подобные рассуждения.
Вкратце излагаю новости. Начальник внимательно, с интересом слушает и так же внимательно смотрит на меня своими спокойными светлыми глазами. Потом, по своему обыкновению, встает и, сделав несколько шагов по комнате, опирается с подоконник.
— Да. Ты, по-моему, прав. Улики ведут в одном направлении. Время покажет, верном или нет, но пока все клонится к этому. Хотя, повторяю, не увлекайся. Действуй без предвзятости.
— Нет у меня никакой предвзятости. Даже, откровенно говоря, я иногда задаю себе вопрос: стоит ли из-за смерти такого законченного негодяя, как Маринов, к тому же больного раком, обреченного…
Начальник против обыкновения не дает мне договорить, словно боясь, что я вот-вот ляпну нечто совершенно неуместное. Голос его сух, официален.
— Стоит, нечего и спрашивать. Стоит, хотя и не из-за этого негодяя, а из-за принципа, который тебе доверен и который ты носишь в себе.
Разговор, надо полагать, окончен. Я порываюсь встать. Полковник жестом усаживает меня обратно. Светлые глаза устремлены на меня.
— Кури…
Я закуриваю.
Светлые глаза продолжают изучать меня.
— Ты что-то выглядишь усталым.
— Пустяки! Через мои руки проходили куда более сложные расследования.
— Дело не в сложности, а в отношении.
Начальник опирается о подоконник. Взгляд его светлых глаз меняется. Сейчас он снова неофициальный.
— Вчера мне хотелось тебя предостеречь от лишней мнительности. А сегодня ты ударился в другую крайность… Мнительность и мягкотелость в нашем деле одинаково вредны.
— Я не ребенок, — отвечаю я нервно.
Видно, я и впрямь устал. Полковник ласково улыбается.
— А я и не считаю тебя ребенком. Мы с тобой просто разговариваем. Бывают моменты, — ты их испытал, — когда нам хочется поступать так, как нам подсказывает вкус, наша субъективная оценка. Только мы с тобой, брат, не судьи. А если мы начнем вершить правосудие по собственному усмотрению и желанию вместо того, чтобы вести расследование, не знаю, до чего мы докатимся…
Я, наклонив голову, курю. Все это известно мне не хуже, чем полковнику, хотя у меня на две звездочки меньше. Он угадывает мое настроение.
— Ты, небось, думаешь: и чего это начальнику взбрело в голову читать мне вслух букварь. Но одно дело знать, а другое — в точности соблюдать. Ты просто чуть-чуть устал.
Возвратившись в наш кабинет, я берусь за телефонную трубку и рассеянно смотрю на нее. Устал? Может, и устал. Этот принцип — ведь он порой оказывается довольно увесистым. Порой тебе хочется бросить его, поставить в угол и порасправить плечи… Особенно если молоденькая девушка прижимается к тебе под зонтом, а ты в благодарность делаешь все возможное, чтобы упечь ее на долгие годы… Живая девушка… И мертвый подлец… Ну что же, решай, инспектор.
Я, наконец, вспоминаю о трубке. Да, ведь я собирался куда-то звонить. Задумчиво набираю номер.
— Как насчет сведений о цианистом калии?.. Так что же вы, дожидаетесь письменного распоряжения?.. Немедленно, разумеется!
Я зажигаю свет и произношу свой привычный монолог по поводу похоронно-желтого света. Потом подхожу к окну. Улица тонет в вечерних сумерках. Стайка детей возвращается из школы… Маленькая девочка несет хлеб и, оглянувшись, отламывает горбушку… Несколько человек в ожидании трамвая беззаботно болтают на остановке… Женщины рассматривают витрины… Это не твой мир. Твой другой — со вскрытиями и запахом карболки, ножами и вероналом, мертвыми телами и вещественными доказательствами, пятнами крови, отпечатками пальцев…
Звонок. Я выбрасываю из головы всякие внеслужебные мысли и хватаю телефонную трубку.
— Да, я… Вот именно — отпечатками пальцев… Значит, вы уверены, что это ее… Нет, не к спеху. Когда будут готовы…
Кончив разговор, я присаживаюсь на краешек стола и закуриваю сигарету. Такие-то дела, моя милая девочка… Не знаю, понимаешь ли ты меня…
Затем я снова снимаю трубку и набираю номер.
