— Вандалке страшно, — сказала она. — Так оно и должно быть, полагаю.
Наверное, она перепутала меня с кем-то другим.
— Я не Вандалка, — сказала я ей.
— Что?
— Я не Вандалка. Я Джелиза-Роза.
— Какая роза?
— Джелиза…
— У-гу, — сказала она, кивая. Повторила про себя мое имя, перекатывая его во рту, точно камешек. Потом продолжила: — Ну, вандалка, или как там тебя зовут, ты поняла?
— Нет.
Она сняла с груди руки и сказала:
— Ну и ладно, не важно.
Потом она вздохнула и снова потыкала ногой камни.
Солнечный свет едва просачивался через нависшие облака, а я, пораженная ужасом, сидела на корточках, пальцами касаясь земли, и вдруг почувствовала, что парализовавший меня страх начинает утихать. Не обязательно убегать прямо сейчас, можно подождать немного.
— Пчелы есть?
Я недоуменно пожала плечами.
— Один укус, и наступит паралич, — сказала она. — Один укус, и я, скорее всего, умру.
— Вы же и так мертвая, — сказала я ей.
Женщина-призрак так ахнула, как будто это я ее напугала.
— Это надо же сказануть такое! — возмутилась она. — Что ты за ребенок!
Я снова пожала плечами.
— Ну ладно, увидишь пчелу — или услышишь, — скажешь мне, понятно?
Я кивнула.
— Если пчела меня ужалит и я умру, ты будешь виновата.
Ее митенки взлетели к колпаку, подбирая ткань, натягивая сетку вокруг шлема. Волосы у нее на лбу казались неестественно желтыми; глядя на них, я вспомнила выцветшие уголки хрупких от времени газет, которые отец хранил в своем шкафу, там были такие заголовки: КОРОЛЬ РОК-Н-РОЛЛА УМЕР.
Лицо призрака?
«Не-а», — подумала Классик.
Но она была белая. Кожа розоватая, второй подбородок, выражение лица рассеянное, — а еще ее обветренное лицо было морщинистым, злопамятным и каким-то милым. В ее очках не хватало левого стекла, зато правое было темным и непроницаемым.
— Оставайтесь, где вы есть, — бормотала она, обводя рукой круг в воздухе. — Не творите разбоя здесь.
Я не совсем поняла, о ком она говорит: о нас с Классик или о пчелах.
Она хлопнула в ладоши, один раз. Повертела головой и сплюнула.
— Это их отпугнет на время, — сказала она мне. — Хочешь верь — хочешь не верь, но обычно работает.
Потом она встала на колени и начала изучать произведенный мной беспорядок. При этом подол ее платья надулся и встопорщился вокруг нее, точно опустившийся на землю парашют. Она протянула руку к перевернутым камням, покачала головой и начала складывать кошачьи глаза заново.
— Видишь, у всего свое место, — говорила она, ворочая камни. — Даже у самой мелкой вещички. А когда лезешь не в свое дело –сдвигаешь вещи с их мест, — то получается беспорядок. И тогда исчезает свет. Все превращается в хаос.
Она замолчала, увидев Классик, которая сидела под колокольчиками.
— А это тоже мне?
— Это Классик. Она моя подруга.
Она извлекла Классик из-под куста, зажав ее между большим и указательным пальцами, и отшвырнула в сторону, словно вонючий носок.
— По-моему, тебе надо тщательнее выбирать себе друзей. Держи.
Я протянула руку и аккуратно взяла Классик. А сама не спускала глаз с беспалых перчаток, которые прихлопывали землю, поправляли стебельки колокольчиков, отбрасывали камни.
— Вам помочь?
— Нет, конечно. Вообще-то тебе уже пора. Я все сказала. Ты ослепила кошку на один глаз.
— Но я могу помочь.
— У-гу, ну так иди и помоги. Я хочу сказать — уходи. Так ты мне и поможешь. Ты не здешняя.
Она сощурилась — один глаз на виду, другой спрятался за темным стеклом — и стала похожа на пирата. Потом взялась за край сетки и с размаху натянула ее себе на лицо, точно дверь захлопнула.
Это было нечестно; я ведь и в самом деле могла помочь ей с ее садиком. А она перестала обращать на меня внимание.
— Вы не настоящий призрак, — сказала я, вставая.
— Да уж надо полагать, не настоящий. Пока.
«Чертова старуха», — подумала я.
И я пожалела, что отдала ей радио. Она меня даже не поблагодарила и еще нагрубила Классик. И я ушла. Повернулась и побежала прочь. Но когда я карабкалась по насыпи, она окликнула меня.
— Роза-Джелиза, — сказала она, — а что ты умеешь еще?
Я сделала вид, что не слышу. А когда я оказалась на путях, то выпрямилась, обернулась и, нахмурившись, посмотрела вниз, на ее лужок. Она как раз вытирала перчатки о передник, искоса поглядывая на меня.
— Девочка, а что еще ты любишь делать, — она показала рукой на кошачьи глаза, — кроме как портить вещи?
Я не знала, как ответить, и потому ляпнула первое, что в голову пришло:
— Я люблю драться с белками. А еще — есть.
Она ненадолго умолкла. Почесала подбородок под сеткой.
— Это хорошо, — сказала она наконец. — Если придешь сюда завтра в полдень, мы с тобой поедим, годится? А теперь иди, иди туда, откуда пришла, к своим. Я все сказала. Приходи завтра, только подружку свою не бери, от нее одни неприятности.
Я тут же просияла.
— О'кей, — сказала я.
По дороге домой я сначала смеялась, потом хихикала. Подбросила Классик в воздух и поймала. Если дух оказался не дух, то тогда он, может быть, друг.
А завтра мы вместе поедим, а может, даже подавим друг на друге яйца.
Но Классик была безутешна. Всю дорогу домой она дулась.
— Она тебя совсем не ненавидит, — утешала я ее. — Ну вот нисколечко.
Но Классик не верила ни единому моему слову. Да и я тоже. В конце концов, от нее одни неприятности.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 11
Классик, дай я расскажу тебе о пикнике с женщиной-призраком и о том, что я видела и делала после. Как жалко, что ты не смогла пойти со мной, потому что еда была ужасно вкусная, гораздо лучше крекеров с арахисовым маслом; женщина принесла замечательное угощение — темное жирное мясо, как будто с куриного бедрышка (хотя я не уверена, что это было оно), на льняной салфетке с круженной оторочкой. И яблочный сок. И половину фунтового кекса. Я съела не так много, но достаточно, чтобы меня начало клонить в сон.
Но подожди, сначала о том, как я ждала женщину-призрака.
Конечно, она никакой не призрак. Ты это знала. Ее зовут Делл, и она живет в дальней мескитовой роще, в домике из серого и красно-рыжего камня. Я проследила за ней после пикника, но она об этом не знает. По крайней мере, мне так кажется.
Но сначала я чуть ли не час ждала ее на лугу, рядом с кошачьими глазами. Было ясно, дул легкий ветерок. Время от времени джонсонова трава начинала шелестеть, как будто кто-то бродил в ее зарослях, но на самом деле это был только ветер. Как ты знаешь, я накрасила губы и нарумянила щеки. Руки у меня были чистые (я помыла их на крыльце из бутыли с водой, поливая себе то на одну ладонь, то на другую; потом я даже провела передними зубами под ногтями, чтобы вычистить из-под них грязь).
И вот, когда я совсем уже решила, что Делл забыла про меня, она появилась из зарослей джонсоновой травы, окликая меня по имени, точнее, по его половине:
— Роза, Роза, Роза!
В одной руке она держала плетеную корзинку для пикника, в другой — клетчатое одеяло.
Из-под колпака раздалось:
— Давно ты тут сидишь? Нет, наверное. Кошачьи глаза на месте. Ничего не испорчено. Так что ты здесь всего несколько минут, я думаю.
Все тот же гортанный голос, будто мужской, и то же квакающее бормотание.
— Скорее, девочка. Нечего зря время терять, у меня еще дел по горло.
И она скрылась там, откуда пришла, в зарослях сорго, так что пришлось мне вставать и догонять ее вприпрыжку.
Скоро я оказалась в совсем неизвестном мне месте, вдали от Рокочущего и от железнодорожных путей. И тут Делл спросила:
— Кто твои родители — койоты? Ты их ребенок? Или ты прямо из-под земли выросла? Откуда ты взялась?
Но я не совсем поняла, о чем это она.
— Я живу в Рокочущем, — ответила я, — а до этого в Лос-Анджелесе, но сейчас нет, сейчас в Рокочущем.
— Рокочущем? Дитя рока, можно сказать. Ты дитя рока.
Непонятно было, шутит она или говорит всерьез.
— Там мой папа, — продолжала я, — а еще Классик, и Джинсовая Модница, и Стильная Стрижка, и Волшебная Кудряшка.
— Ты говоришь чепуху, — сказала она. — По-моему, ты грубая и вульгарная. Мне жаль тебя.
Мы шагали по месту, где молотили, под нашими ногами шуршала побелевшая солома, сухая и колючая.
— Смотри, веди себя хорошо, — сказала она. — Ты на моей земле. Здесь все принадлежит мне, до последнего дюйма.
И она встряхнула одеяло, отчего узор шотландских клеток развернулся перед моими глазами и опустился на землю. Но мне сидеть на нем было нельзя. Так она сказала. Я сидела прямо на мякине, отчего у меня снова зачесались ноги.
Классик, ты помнишь наши чаепития? Я устраивала тебя и другие кукольные головки вокруг бумажного полотенца в палатке у телевизора. А потом делала вид, как будто наливаю чай в ваши крохотные пластмассовые кружки.
