Уолтер выбрался из дома — дверь бесшумно закрылась за его спиной. Он надел туфли и крадучись двинулся вдоль по улице… Дом стоял на самом краю деревни, и вскоре Уолтер вышел на проселочную дорогу. На мгновение его охватила паника. Страх, что его поймают и остановят, прошел, и вернулась прежняя боязнь темноты и одиночества. Ему еще никогда не случалось оказаться ночью под открытым небом совсем одному. Мир пугал его. Этот мир был таким огромным, а сам он в нем таким ужасно маленьким. Холодный, пронизывающий восточный ветер дул в лицо, словно толкая назад.
Мама умирает! Уолтер, судорожно сглотнув, подавил рыдание и решительно направился домой. Дальше и дальше шел он, мужественно борясь со страхом. Светила луна, но в лунном свете можно увидеть то, чего нет, и даже то, что кажется непривычным и незнакомым. Когда-то, гуляя поздно вечером с папой, он думал, что не видел ничего красивее залитой лунным светом дороги, пересеченной тенями деревьев. Но теперь тени были такими черными и резкими — они могли взлететь и наброситься на него. Поля делали вид, что не знают его. Деревья больше не казались приветливыми — они словно подстерегали его, собираясь толпой впереди и позади него. Два сверкающих глаза уставились ему в лицо из придорожной канавы, а затем через дорогу перебежал невероятных размеров черный кот. Был ли это кот? Или?.. Ночь становилась все холоднее: он дрожал в своей тонкой курточке, но и холод был бы ему нипочем, если бы только перестать бояться всего — теней, таинственных звуков и неведомых чудищ, что могли рыскать в подступающих к дороге рощах, мимо которых приходилось брести в темноте. Ему хотелось знать, каково это было бы ничего не бояться, как Джем.
— Я… я просто притворюсь, что мне не страшно, — сказал он вслух и тут же содрогнулся от ужаса — таким ничтожным показался ему звук собственного голоса в безбрежности ночи.
Но он все шел и шел — нельзя не идти, когда мама умирает! Один раз он упал — сильно ушиб и ободрал колено о камень. В другой раз, услышав за собой звук колес, он спрятался за дерево и ждал, терзаемый страхом, пока бричка проедет мимо, — неужели доктор Паркер обнаружил его бегство и пустился в погоню? В одном месте, где сбоку от дороги сидело что-то громадное, черное и мохнатое, он остановился, объятый ужасом. Он не мог пройти мимо… не мог… но прошел. Это была большая черная собака… была ли это собака? Но он прошел мимо. Бежать было нельзя, так как она могла погнаться за ним. Он украдкой бросил взгляд через плечо — она вскочила и неслась большими прыжками в противоположную сторону. Уолтер провел маленькой смуглой рукой по лицу — оно было мокрым от пота.
В небе перед ним, рассыпая яркие искры, упала звезда. Он вспомнил слова старой тетушки Китти: когда падает звезда, это значит кто-то умер. Неужели мама? Несколько мгновений назад он чувствовал, что уже не в состоянии передвигать ноги, но при мысли о маме снова двинулся в путь. Он так продрог, что почти перестал испытывать страх. Неужели он никогда не доберется до дома? Прошло, должно быть, много часов с тех пор, как он покинул Лоубридж.
На самом деле прошло три часа — из дома Паркеров он ускользнул в одиннадцать часов, теперь же было около двух. Выбравшись наконец на спускающуюся в Глен дорогу, он с облегчением судорожно вздохнул. Но спящие деревенские дома, мимо которых он тащился, хромая и спотыкаясь, казались далекими и незнакомыми — они забыли его. Неожиданно из-за изгороди на него замычала корова. Уолтер вспомнил, что мистер Джо Риз держит свирепого быка, и в панике бросился бежать вверх по склону холма, пока не оказался у ворот Инглсайда! Он был дома… ах, он был дома!
И тут он резко остановился, весь дрожа, охваченный ужасным чувством безысходности — он ожидал увидеть сияющие теплым, приветливым светом окна, но в Инглсайде не было ни огонька!
Впрочем, в одной из комнат свет все же горел, хотя Уолтер не мог видеть его. Этой комнатой была выходившая окнами на задний двор маленькая спальня, где дремала сиделка, возле кровати которой стояла украшенная оборками корзинка со спящей новорожденной. Однако, по существу, в Инглсайде было темно, как в покинутом доме, и это сломило дух Уолтера. Он никогда не видел, никогда не представлял, как выглядит ночью темный Инглсайд.
Это означало, что мама умерла!
Уолтер проковылял к парадной двери по дорожке, лежащей в мрачной, черной тени дома. Дверь была заперта. Он слабо постучался — дотянуться до дверного молотка ему не удалось, — но отклика не последовало, да он и не ожидал отклика… Он прислушался — в доме не было ни звука жизни. Стало окончательно ясно, что мама умерла и все ушли.
К этому времени он был слишком замерзшим и измученным, чтобы плакать, и, обогнув дом, побрел к сараю, чтобы взобраться по приставной лестнице на сеновал. Он уже ничего не боялся, ему просто хотелось спрятаться куда-нибудь от этого леденящего ветра и полежать до утра. Может быть, тогда кто-нибудь вернется — после того как они похоронят маму.
На сеновале к нему подобрался и замурлыкал холеный полосатый котенок, которого кто-то подарил доктору. Уолтер радостно схватил его — от него приятно пахло скошенным клевером, он был таким теплым и живым. Но по полу пробежала маленькая мышка, и услышавший это котенок не захотел остаться… Через пыльное, затянутое паутиной окошко на Уолтера смотрела луна, но она не могла принести утешения, эта далекая, холодная равнодушная луна. Огонек, горевший внизу, в долине, в одном из домов Глена, был больше похож на друга. Пока этот огонек горит, он, Уолтер, будет держаться.
Спать он не мог — слишком болело колено и было холодно, да еще это странное чувство в животе. Может быть, он тоже умирает. Он даже надеялся, что это так, раз все остальные умерли или ушли. Всегда ли кончаются ночи? Все прежние ночи кончались, но, может быть, эта не кончится. Он вспомнил слышанную им однажды страшную историю о том, как капитан Джек Флэгг заявил, что не даст солнцу встать, если когда-нибудь по-настоящему разозлится. Что, если капитан Джек наконец разозлился по-настоящему?
Затем огонек в Глене погас — Уолтер почувствовал, что не может вынести этого. Но не успел слабый возглас отчаяния сорваться с его уст, как он понял, что наступило утро.
10
Уолтер спустился с сеновала по приставной лестнице и вышел во двор. Инглсайд лежал в странном, безвременном свете едва занявшейся зари. Над верхушками берез в ложбине появилось чуть заметное серебристо-розовое сияние… Возможно, ему удастся войти в дом через боковую дверь. Сюзан иногда оставляла ее открытой для папы.
Боковая дверь оказалась незапертой. Со счастливым всхлипыванием Уолтер проскользнул в переднюю. В доме все еще было темно, и он начал тихо и осторожно подниматься по лестнице. Он ляжет в постель — в свою собственную постель, и, если никто так и не придет, он сможет умереть там, и пойти на небеса, и найти там маму. Только… Уолтер вспомнил, что сказала ему Опал. Небеса за миллионы миль отсюда. Вновь охваченный отчаянием, Уолтер забыл об осторожности и тяжело наступил на хвост Заморыша, мирно спавшего на повороте лестницы. Страдальческий вой огласил дом. Только что задремавшая Сюзан была неожиданно пробуждена от сладкого полусна этим душераздирающим кошачьим воплем. В постель она легла около двенадцати, чувствуя себя измотанной после долгого и напряженного дня, чему способствовала Мэри Мерайя Блайт своим «колотьем в боку», начавшимся именно тогда, когда напряжение было наибольшим. Она потребовала, чтобы ей подали горячую грелку, натерли бок мазью и в довершение всего уложили в постель, покрыв глаза мокрым полотенцем, так как приближалась «одна из ее головных болей».
В три часа ночи Сюзан проснулась с очень странным ощущением, что кто-то отчаянно нуждается в ее помощи. Она встала и на цыпочках прошла по коридору к двери миссис Блайт. Там было тихо — она могла слышать Анино легкое, спокойное дыхание. Сюзан обошла весь дом и возвратилась в постель, уверенная в том, что странное чувство было всего лишь отголоском дурного сна. На всю оставшуюся жизнь ей предстояло пребывать в полной уверенности, что она испытала именно то, над чем всегда насмехалась и в чем Эбби Флэгг, защищавший спиритизм, видел так называемое физическое переживание. «Уолтер звал меня, и я его слышала», — утверждала она.
Сюзан встала и снова вышла в коридор. Она была одета лишь в старую фланелевую ночную рубашку, севшую от повторных стирок, так что из-под нее виднелись костлявые щиколотки, но бледному дрожащему маленькому существу, чьи полные отчаяния серые глаза смотрели на нее с лестничной площадки, она показалась чудом красоты.
— Уолтер!
