— Слоан? — спрашивает Джеймс, оторвав меня от моих мыслей. Дверь открыта, и Даллас нет, но я все еще стою на крыльце, а Джеймс глядит на меня, стоя в дверях.
— Идешь? — спрашивает он.
Я снова думаю о конуре — символе нормальной жизни, которой у нас не будет, и потом иду в дом за Джеймсом, закрыв за нами дверь. Дверь ведет на кухню, которая выглядит хоть и старомодной, но совершенно нетронутой. В открытых шкафах я вижу кухонные приборы и тарелки. Выглядит как настоящий дом, но здесь мне не очень уютно. Наоборот, он напоминает мне о доме в Орегоне, о родителях, с которыми я не разговаривала с тех пор, как уехала. Может, они сходят с ума от беспокойства? Все ли с ними в порядке?
— Думаю, я хочу прилечь, — говорю я Джеймсу. У меня в груди все сжимается, когда я думаю об отце, который ждет, что я вернусь домой. О матери, которая смотрит в окно и думает, жива ли я. Джеймс спрашивает Даллас, где спальни, и она показывает на лестницу. Я не жду Джеймса и иду туда, замечая, что в стены забиты маленькие гвоздики, но на них не висят картины.
Здесь три спальни, и Джеймс дает мне выбрать, какая мне нравится. Я выбираю ту, где кровать болье всего, и Джеймс кидает на тумбочку наш мешок. В спальне есть мансарда, где стоит стул и маленький столик. Стены серовато-белые, а мебель, хоть и старая, все еще пригодная. Одеяла выглядят прилично, и я ложусь на выцветшее зеленое одеяло. Когда я сворачиваюсь в клубочек, Джеймс ложится рядом со мной и похлопывает меня по спине.
— Мы переживем это, — говорит он, — ты сильнее, чем все, кого я знаю, Слоан. Мы позаботимся друг о друге.
Эти слова пусты — я уверена, что слышала их и раньше. Если мрачные мысли продолжат одолевать меня, боюсь, мне станет плохо. Как будто депрессия всегда здесь, всегда грозится утянуть на дно. Я оборачиваюсь и обнимаю Джеймса, кладу щеку ему на плечо. Он гладит меня по голове — с утешеием и так невинно, но мне этого недостаточно. Я приподнимаюсь на локте и смотрю в его лицо, его дверчивые глаза.
Я целую его.
— Заставь меня забыть, — бормочу я, и моя рука скользит ему под рубашку. Джеймс отвечает быстро — поворачивает меня так, что я оказываюсь сверху, и плохие мысли уходят. Лица — реальные и воображаемые — блекнут.
Я пытаюсь снять ему одежду, но руки у меня так трясутся, а на глазах слезы. Все это просто подавляет, и я не знаю, смогу ли пережить еще одну потерю. Я просто хочу, чтобы все чувства исчезли. Ну почему они просто не могут исчезнуть?
Джеймс держит меня за запястья и останавливает меня, а потом обнимает.
— Сделай так, чтобы это прошло, — всхлипываю я. Джеймс вздыхает, разжимает объятия. Мои руки снова ласкают его тело, но страсть ушла. Когда я смотрю в его глаза. Они отрезвляют меня.
— Я не хочу, чтобы ты была такой, — говорит он, — я не хочу, чтобы мы были такими.
Меня пронзает пустота, кружится у моих ног. Я — черная дыра из сомнений и печали. Я провожу пальцами по подбородку Джеймса, по его губам. Он нежно берет меня за руку и целует ее.
— Мы переживем это, — говорит он, и его вздох разрушает суровость этой фразы. Он ждет, когда я соглашусь, и когда обнимает меня, я просто лежу рядом с ним и жду, когда тьма поглотит меня.
Глава 8
Мы питаемся тем, что удалось найти на кухне заправочной станции, пока через несколько дней не появляется Кас, с полной сумкой продуктов, которые он стянул из пищегого банка (некомммерческая организация, которая занимается сбором пищи и передачи ее нуждающимся — прим. перев.). Даллас пристально смотрит на него, но не спрашивает, где он был. Однако вскоре после его возвращения они начинают надолго — до нескольких часов — уходить, и не говорят нам, куда идут. Учитывая наш с Джеймсом статус особо опасных преступников, нам остается только оставаться в доме и догадываться.
Дни начинают сливаться друг с другом, и мы все больше отдаляемся от внешнего мира, постепенно привыкая к положению вещей. Я думаю о том, что мы и правда могли бы завести собаку, но потом рациональная часть меня напоминает мне, что все это — притворство. По крайней мере, пока.
— Тебе стоит надеть передник, — дразнит меня Джеймс, сидя за письменным столом, пока я домываю остаток посуды. Я никогда не считала себя хорошей домохозяйкой, и если моя стряпня что и доказывает, так именно это. Так что готовит Джеймс, а я убираюсь, а Даллас с Касом строят из себя лидеров мятежников и подшучивают о том, что мы с Джеймсом играем в домашнее хозяйство.
Я выключаю воду и потом, вместо того, чтобы осушить руки о бумажное полотенце, подхожу к Джеймсу и вытираю их о его лицо, а он пытается отбиваться от меня. Мы смеемся, деремся, и все это явно закончится поцелуем, но тут заходит Даллас и смотрит на эту сцену.
— Как мило, — говорит она, как будто не видит в этом ничего милого. Она спрашивает Джеймса:
— Ты уже починил водонагреватель?
Я сижу у него на коленях и он поворачивает голову, чтобы посмотреть на нее.
— Нет еще. Я не очень-то хороший мастер, — он улыбается. — Мои таланты лежат немного в другой области.
Я хлопаю его по груди, а он смеется и снова поворачивается к Даллас.
— Твой телефон не очень хорошо ловит здесь интернет, так что я не могу скачать видео с инструкцией. А Кас умеет чинить?
— Нет, — сразу же отвечает она. — У Каса больше получается собирать информацию, чем оценивать ее.
Джеймс встает и помогает встать мне.
— Какую информацию? Чем именно вы с Касом занимаетесь целыми днями, и почему не рассказываете нам?
— Мы занимаемся сбором данных, присматриваем за секретными базами, ищем новобранцев. А не рассказываем, потому что не доверяем. Пока вы тут с Слоан прохлаждаетесь, люди продолжают кончать с собой. Разразилась эпидемия, Джеймс, и Программа использует это, чтобы продвинуть свои позиции. И первый шаг — избавиться от всех нас.
— Откуда мне знать, может, именно ты наводишь их на нас, — Джеймс высказывает ей зреющее в нас подозрение.
Обычно спокойное лицо Даллас мрачнеет, она сжимает зубы.
— Хочешь знать, почему я не работаю на Программу? — спрашивает она его. Она закатывает рукава и протягивает руки, показывая широкие светло-розовые шрамы на запястьях, которые недавно затянулись.
— Это из-за ремней, — говорит она. — Я выдергивала себе волосы, так что они привязали меня к кровати. Но из-за этого отбиваться от обработчика стало проблематично.
— Мать твою, — говорит Джеймс, глядя на ее шрамы. По мне пробегает дрожь — я знаю эту историю и от этого ненавижу Роджера еще больше.
— Он сказал, что первая — бесплатно, — говорит Даллас, а ее глаза темны и холодны. — Он засунул таблетку мне в рот и сказал, что нужно сосредоточиться на воспоминании. Я стала вспоминать мать. Едва не захлебнулась собственой рвотой, но он так и не снял ремни. Сказал, что я могу причинить вред самой себе.
Джеймс опирается на стул, чтобы успокоиться, а я смотрю на Даллас с сочувствием и пониманием. Она не может быть частью Программы — после того, что с ней сделал Роджер, она не могла бы работать на них.
— Они держали меня на успокоительных почти три недели, — продолжает Даллас. — И все, что я помню из этих трех недель — его руки на моем теле. Его тело на моем теле. Он говорил, что ему нравятся только те, кто отдается добровольно, но я не думаю, что когда выбираешь между ним и полным уничтожением, этот выбор можно назвать добровольным. Я сдалась. У меня не было выбора. Но он перестал давать мне таблетки, сказал, что мне нельзя вспоминать слишком много, а то в Программе поймут, что он делает. Он обманул меня. Забрал у меня все.
— Как только с меня сняли ремни, я схватила шокер и едва не убила его. Мне хотелось, — ее лицо немного смягчается, настолько, что на сильно подведенных глаазх появляется пара слезинок.
— Я их всех убью, — тихо говорит она, — а то место сожгу дотла.
— Я не знал, — говорит Джеймс, — прости.
И потом, к моему удивлению, он крепко обнимает ее и так нежно гладит по руке, что я не могу не ревновать.
— Мы найдем его, — шепчет Джеймс, — и убьем.
Даллас не смотрит на меня. Она крепко закрывает глаза, обнимает Джеймса в ответ и кладет голову ему на плечо. Она совершенно разбита и, обнажив свои чувства, она начинает плакать, а Джеймс — единственный, кто держит ее на плаву.
— Шш… — он гладит ее по светлым дредам. Через несколько минут я ухожу к нам в спальню, чтобы дать им побыть наедине. Может, я и не доверяю Даллас, но я полностью доверяю Джеймсу.
Зайдя в спальню, я подхожу к шкафу и беру с верхней полки таблетку, где она лежит рядом со старой детской книжкой — историями из Библии. Я тяну за веревочку, включаю свет, сажусь на дно шкафа и гляжу на таблетку в пластиковом пакетике. Как отчаянно мы с Даллас сражались, чтобы сохранить наши воспоминания. Роджер обманул нас. И вот я сижу тут, с ключом, за который бы все отдала.
