– То есть вы с ним не увиделись?
– Нет. Но я все же приехал на случай, а вдруг он в своей гримерной появится. Мы выехали отсюда с Беатрикс в девять на большом несуразном, сильно грохочущем автомобиле, совсем не таком симпатичном и маленьком, как ваш. В Оксфорд прибыли в половине одиннадцатого. И тут, честно говоря, я пал духом и не решился идти в театр. Побоялся напороться на грубость. Мне как раз встретился приятель, и мы пошли в «Булаву и скипетр» выпить кофе. Где-то в полночь поехали назад.
– И вы все это время с мисс Торн не расставались?
– Наверное. – Маэстро задумался. – Впрочем, я не уверен. Может быть, кто-то из нас куда-нибудь отходил. Не помню. Но, если честно, – прошептал он, поглядывая на дверь, – я совсем не против хотя бы временно с ней, как вы удачно заметили, расстаться. Но это другая история.
– И кто он, этот ваш приятель? – спросил Фен, вздыхая.
– Уилкс, – ответил маэстро. – Очень симпатичный джентльмен. Вы же из Оксфорда, так что должны его знать.
– Да, – грустно проговорил Фен, – этот джентльмен мне знаком и даже больше, чем хотелось бы[9]. – Он посмотрел на маэстро: – Вы сказали, что в мечтах замышляли убийство брата. И как вам это представлялось?
– Я убивал его ножом, – произнес маэстро и сделал театральный жест. – Причем несколько раз проворачивал его в ране, чтобы потом не смогли определить размер лезвия. Подобный прием описан в одном или двух детективных романах. Я, знаете ли, любитель такого чтения.
Фен встал:
– Извините, но нам пора.
– Может быть, вы все же послушаете что-нибудь из «Орестеи»? – спросил маэстро.
Фен пожал плечами:
– К сожалению, нет времени.
– Но в Метрополитен все же должны иметь представление о моей опере.
– Вы забыли, Шортхаус, – вмешался Адам, – профессор Фен не имеет к Метрополитен-опере никакого отношения.
Маэстро грустно покачал головой:
– Очень жаль. Я, знаете ли, с годами становлюсь рассеянным.
Он открыл для них дверь.
– Всего вам доброго. И буду ждать предложений от американцев. Передайте, что мои условия очень мягкие.
Глава 11
Элизабет проводила взглядом автомобиль, на котором Фен и Адам выехали из главных ворот Сент-Кристофер, и, когда он скрылся из вида, почти пожалела, что не поехала с ними. Ведь Оксфорд во время каникул – скучнее места не найдешь. Если кое-где случайно встречались прогуливающиеся преподаватель или студент, то это лишь подчеркивало пустоту. Всюду были развешаны объявления, предупреждающие публику большими черными буквами о временном запрете входить в сад колледжа. В своих сторожках дремали швейцары, теперь их редко беспокоили. А если такое случалось, то они воспринимали это как неслыханную дерзость. В церквях, обычно заполненных во время служб прихожанами, теперь стало тихо. Священник перед немногочисленной паствой уныло произносил проповедь, а те украдкой позевывали.
Все это несколько угнетало, и Элизабет в растерянности стояла, не зная, куда направиться. Можно было вернуться в отель и провести день за чтением, посетить книжный магазин, посмотреть новинки или пойти в кино. Но ничто из этого ее не привлекало, и потому Элизабет неожиданно решила увидеть свою альма-матер, Колледж Сомервилл, и направилась туда по Вудсток-роуд.
Однако здесь ее постигло разочарование. Привратница сообщила, что все преподаватели в отпусках. Наверное, разъехались по курортам, подумала Элизабет, – одни в Швейцарию, другие – во Францию.
Элизабет пошла прочь, теперь уже нисколько не жалея, что не удалось встретиться и поболтать со своими старыми приятельницами. Не очень-то и хотелось. Она зашла по пути в телефонную будку позвонить нескольким знакомым, говорила, пока не кончились монеты, а потом двинулась в сторону университетской библиотеки. Захотелось взглянуть на новую книгу по отпечаткам пальцев автора из Германии. И после этого, что было уже неизбежно, пошла в кино.
Посмотрела два фильма. Один документальный, дико скучный, что-то о тех, кто «живет на земле», выращивает пшеницу, овощи и так далее. Второй художественный, про шпионов времен войны. Очень невнятный. Почти до самого конца она не могла разобраться, кто на какой стороне.
Кинотеатр Элизабет покинула в состоянии черной тоски. Задержалась, чтобы посоветовать пожилому джентльмену, собравшемуся купить билет, не тратить время и деньги.
Затем последовали долгие и нудные поиски виргинских сигарет. Наконец, получив заветную пачку, Элизабет, усталая, замерзшая и раздосадованная, в половине пятого вернулась в отель. В баре за накрытыми белыми скатертями столами сидели люди, в небольшом количестве, и вкушали чай. Среди них она заметила Джоан Дэвис и Карла Вольцогена.
Увидев Элизабет, они пригласили ее попить с ними чаю. Она отказалась. Сказала, что очень устала и хочет пойти полежать.
Карл Вольцоген встал.
– Пожалуйста, миссис Лангли, посидите с нами. – Он повернулся к Джоан: – Я как-то сказал ее будущему мужу, что она была бы великолепным Октавианом для вашей маршальши.
Элизабет хотя и повеселела, но все же не была склонна оставаться.
– В другой раз обязательно. А сейчас мне надо переодеться, а кроме того, тут придется долго ждать, пока обслужат.
Карл грустно кивнул:
– Ganz wahr[10]. Но я потороплю официанта. Скажу, что вы приятельница человека, который встречался в Байройте с самим Вагнером, и он все сделает быстро. Вот увидите.
– Сомневаюсь, что официант знает, кто такой Вагнер, – заметила Джоан.
– Не знает, кто такой Вагнер? – ошеломленно воскликнул Карл. – Это невероятно… – Он замолк, чтобы переварить такое жуткое откровение. – Эх, вы, англичане! Недаром ваш поэт Арнолд[11] назвал вас обывателями. А чего стоит номер, где я остановился.
– Карлу не нравится его номер, – пояснила Джоан.
– Ach, ja[12], – мрачно подтвердил Карл. – Там всюду кружева и эти… как вы их называете? Такие зеленые цветы в больших глазированных горшках.
– Фикусы?
– Ja, gewiss[13]. Но ничего не поделаешь, приходиться мириться.
– Ну как, продвинулось ли расследование смерти Шортхауса? – спросила Элизабет.
– А что может еще продвинуться? – удивился Карл. – Он мертв. И это большая для всех нас Божья милость. Будем надеяться, что убийца останется неизвестным.
– Ну, вы зря так, полиция старается, – промолвила Джоан. – Впрочем, Элизабет, скорее от вас мы должны узнать о ходе расследования. Вы же общаетесь с профессором Феном. Я слышала, что Эдвин покончил с собой.
Элизабет отрицательно покачала головой:
– В детективных анналах описаны случаи, когда самоубийцы так обставляли свой уход из жизни, чтобы он выглядел как убийство. Но в случае Эдвина Шортхауса такое маловероятно.
– А у вас самой есть какие-то версии? – спросила Джоан. – Как у эксперта.
– У меня не только версия, – неожиданно вырвалось у Элизабет. – Мне кажется, я знаю, кто это сделал.
Джоан приподняла брови:
– Знаете? И уже сказали об этом в полиции?
Элизабет отрицательно покачала головой:
– Для этого нужны доказательства, а у меня пока их нет.
– Может быть, поделитесь с нами?
– Наверное, не стоит. К тому же не исключено, что я ошибаюсь.
Джоан улыбнулась:
– Правильно, не стоит. Зачем посылать благодетеля на виселицу.
Элизабет понимающе кивнула:
– Конечно, убийство вряд ли можно считать благодеянием, но… А как с постановкой? – Она посторонилась пропустить спешащего официанта.
– Сегодня приезжает Джордж Грин, он будет петь Сакса. Голос у него не такой богатый, как у Эдвина, но зато он прекрасный актер. Премьеру если и отложат, то ненадолго. Джордж хорошо знает материал. Кстати, а где Адам?
– Поехал с профессором в Амершем поговорить с Чарльзом Шортхаусом.
– Если их пропустит эта ведьма Беатрикс. Желательно бы ему поскорее возвратиться, вечером репетиция.
– Вряд ли он догадается, что сегодня назначили репетицию, – сказала Элизабет.
– Но Джордж Грин уже приехал, и к тому же полиция разрешила работу в театре.
– Я пойду, – сказала Элизабет, осознав, что Карл Вольцоген все еще из вежливости стоит. – И большое спасибо за приглашение.
По дороге к лифту она нещадно себя ругала. Зачем ни с того ни с сего ляпнула, что знает, кто убийца. Правда, у нее было смутное подозрение насчет Бориса Стейплтона, но без всяких оснований. И вообще пока было не ясно, убил ли Эдвин себя сам, или кто-то ему помог. Захотелось похвастаться. Элизабет покраснела и прикусила губу. Почему-то вспомнился утренний разговор с метрдотелем. За завтраком с ними сидел какой-то словоохотливый мужчина и все время надоедал разговорами. Она попросила, чтобы метрдотель никого больше к ним за стол не сажал. Он пообещал, слушая ее с насмешливым почтением.
В лифт она вошла в настроении хуже некуда.
Двухкомнатный номер на третьем этаже, который они занимали, был с ванной. Элизабет вначале нашла горничную и заказала чай, затем вошла, сняла пальто, бросила сумку на туалетный столик и тяжело опустилась на диван. Посидела, немного успокоилась и решила, что лучший способ поднять настроение – это принять горячую ванну.
