Однако Эдди Синклер совсем не разделял подобных мыслей. Он был спокойным и неторопливым, предпочитая просто плыть по течению. Каждый раз, когда Эмма заводила разговор о делах, его лицо принимало веселое выражение, и он говорил, что все будет хорошо, если она не забудет дышать.
Она дышала, черт возьми, а его апатичное отношение к жизни нисколько не помогало. И как он только умудрялся держаться на плаву все эти годы? Эмма искренне не понимала. Но это был его выбор. Он позволил ее матери уехать, не пожелал оформить совместную опеку и хоть как-то участвовать в жизни дочери.
Эмма подловила себя на том, что вновь вспоминает старые обиды, которые давно оставила в прошлом. Она изжила их, забыла о них. Она всегда быстро забывала о том, что бередило душу. Но только в том случае, когда ей было чем отвлечься от грустных мыслей. Например работой.
Слава богу, через несколько дней прилетает Спенсер. Эмма очень рассчитывала на то, что приезд коллеги и ближайшего друга хоть ненадолго скрасит ее существование.
Эмма поставила на стол тарелку с запеканкой и принялась бродить по дому. Он был очень хорошо ей знаком, ведь она прожила здесь свои первые шесть лет. Странно, но она прекрасно помнила каждый гвоздь и каждую трещину в полу в трех крошечных спальнях, двух еще более крошечных ванных и кухне. Она помнила, как ее мать готовила здесь ужин…
Печаль, которая, казалось, никогда не покинет ее окончательно, с новой силой охватила ее здесь, в маленькой гостиной отца.
Мать Эммы родилась в Нью-Йорке. Городская жительница до мозга костей, она влюбилась в молодого доктора, читавшего лекции в университете и сопровождавшего студентов в научной экспедиции. В ее отца.
Ослепленная любовью девятнадцатилетняя Сэнди бросила все и отправилась путешествовать по стране. Лишь бы только быть рядом с любимым. Медовый месяц продолжался лишь до первой зимы в горах.
Тогда-то суровая реальность сорвала с глаз Сэнди розовые очки.
Двадцатифутовый слой снега оказался для нее настоящим испытанием, а бесконечно долгие недели, проведенные вдали от людей и цивилизации, довершили дело. Когда же вломившийся в их кухню медведь сожрал чизкейк, с трудом доставленный с Манхэттена, Сэнди всплеснула руками и произнесла:
– Можешь делать со мной что угодно, Эдди, но с меня хватит.
После этого она собрала вещи и Эмму и была такова.
Муж даже не попытался ее остановить.
Вернувшись в Нью-Йорк, Сэнди сняла однокомнатную квартиру и ни разу не пожаловалась на судьбу. Хотя только теперь Эмма поняла, каким трудом доставались деньги ее матери, шестьдесят часов в неделю работавшей медсестрой в больнице.
Эмма подошла к деревянной каминной полке и посмотрела на заключенные в рамки фотографии. Вот она совсем кроха. А вот – в возрасте пяти лет, без двух передних зубов. На третьей фотографии Эмма увидела себя выпускницей колледжа. Именно тогда отец неожиданно решил нанести визит.
Но более всего удивил и поразил Эмму портрет ее матери. Двадцатилетняя девчонка легко и непринужденно улыбалась в камеру. Взяв рамку с полки, Эмма провела пальцем по стеклу, как если бы хотела еще раз дотронуться до матери.
– Я вернулась, – прошептала она. – Вернулась в Вишфул. Кто бы мог подумать, а?
«Что ж, убедись только, что в постели нет пауков, прежде чем лечь спать. Эти огромные твари повсюду».
Тихий веселый голос матери отчетливо раздался у нее в ушах, заставив ошеломленно рассмеяться. Очевидно, она устала гораздо сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Или же ей просто слишком сильно не хватало латте.
Поэтому она решила лечь спать.
На следующий день Стоун сопровождал группу велосипедистов на Сьерра-Пойнт. После его неудачного падения прошло пять дней, и он чувствовал себя значительно лучше. После экскурсии клиенты попросили оставить их в местном баре, где они собирались провести за выпивкой остаток ночи.
Несмотря на то что до утра оставалось всего несколько часов, Стоун ушел из бара и направился к своему грузовику, где обнаружил, что у машины спущено колесо.
Стоун достал инструменты и поменял колесо, умудрившись каким-то образом поранить больное колено ржавым гвоздем. Скорее всего этот же самый проклятый гвоздь пропорол колесо автомобиля. И вот теперь по ноге струилась кровь, а рана горела огнем.
Словно ему было мало недавно полученных ранений.
Стоун полез в бардачок в поисках аптечки, открыл ее и… ничего не увидел.
– Черт бы тебя побрал, Ти Джей.
Ти Джей всегда ленился пополнять собственные запасы медикаментов, предпочитая пользоваться аптечкой брата. Стоун опустил глаза. Из прорехи в любимых джинсах струилась кровь. Проклятье! Впрочем, если он промоет рану немедленно, все будет в порядке. Хм, похоже, в последнее время он только этим и занимается.
Стоуну ужасно не хотелось умереть от столбняка. Он мог потратить двадцать минут на то, чтобы добраться до дома и обработать рану, или оказаться всего через две в клинике.
Раньше Стоуну ничего не стоило постучать в дверь дока посреди ночи. Более того – док дал каждому из братьев Уайлдер по ключу, поэтому Стоун не раз просто заходил в клинику и брал то, что ему нужно, не беспокоя доктора Синклера, за что тот был ему безмерно благодарен.
Понадеявшись, что яблоко упало недалеко от яблони, хотя на деле это было скорее всего как раз наоборот, Стоун завел мотор и направил автомобиль в сторону клиники. Все двери были заперты, а окна утопали в темноте. Прихрамывая, Стоун поднялся по ступенькам, легонько постучал в дверь, чтобы не показаться излишне грубым, и только потом выудил из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Оказавшись в приемной, он включил свет, не желая пугать Эмму, если та вдруг проснется. Док всегда держал на кухне запасы медикаментов на случай, если ее придется использовать в качестве еще одной смотровой. Стоун прохромал к шкафу с лекарствами и включил свет. Он взял пузырек с перекисью водорода, несколько марлевых салфеток и…
– Положи руки так, чтобы я их видела, засранец, иначе надеру тебе задницу.
Стоун поднял руки – медленно, поскольку все тело до сих пор болело, – и развернулся. Эмма стояла в дверном проеме, одетая в шорты и тонкую футболку, и со знанием дела держала в руках бейсбольную биту. Ее слегка спутанные волосы были распущены, а глаза источали холод. Без косметики, с всклокоченными волосами она выглядела невероятно привлекательно. Сердце Стоуна на мгновение замерло в груди, а потом понеслось вскачь при мысли о том, что под футболкой на Эмме не было нижнего белья.
– Это всего лишь я, – спокойно произнес он. – И, к вашему сведению, нельзя угрожать безоружному парню, когда он к тому же стоит к вам спиной.
