И это завораживало. Она его завораживала. Такая элегантная и утонченная, но совсем не чопорная, как он думал раньше.
– Ваш малыш, – напомнила Эмма. – Мучения не пройдут даром, потому что в конце вы получите приз – очаровательного ребенка. Так что давайте это сделаем.
Стоун завороженно наблюдал, как Лайла вздохнула, перестала рыдать и кивнула.
– Хорошо, – произнесла она. – Давайте сделаем это.
Эта перемена поразила Стоуна. Эмма не имела привычки сюсюкать. Мягкость и уговоры были совсем не в ее духе, но сейчас она действовала чрезвычайно мягко и добилась результата.
В этот момент в душе Стоуна шевельнулось что-то странное. Не страсть, нет, но что-то, что могло оказаться хуже.
Гораздо хуже. И это непременно причинит неудобства.
– Ребенок, – хрипло произнесла Лайла, целуя подругу. – Я почти позабыла о нем.
Рассмеявшись сквозь слезы, Нили отерла лицо Лайлы и принялась гладить ее по ногам и дышать вместе с ней.
– На счет «три»! – скомандовала Эмма. – Раз, два, три!
Лайла потужилась, закричала, снова потужилась, и Стоуну показалось, что она сломает ему запястья. Но затем она осела и уперлась спиной в его разрывающуюся от боли грудь, судорожно ловя ртом воздух. Осознав, что его собственная боль не идет ни в какое сравнений с болью Лайлы, Стоун решил молча терпеть.
– Отлично справляетесь, – произнес он в надежде, что так оно и есть и что после этих экстремальных родов у него уцелеет хотя бы несколько ребер.
– Головка показалась, – произнесла Эмма, помогая младенцу появится на свет. – Тужьтесь! – приказала она.
– О господи…
– Вы сможете, Лайла. Я уже вижу личико вашего малыша. А теперь сядьте и тужьтесь!
При звуке этих слов Стоун мысленно сжался, попрощался с последними целыми ребрами и устремил взгляд в небо, когда Лайла выпрямилась и начала тужиться.
Все это сопровождалось криками и болью в запястьях и груди. Краем глаза Стоун видел брата, развернувшегося к происходящему спиной и разговаривавшего по телефону. Мерзавец. Ему-то ребра не переломают.
– Смотрите, – неожиданно закричала Нили. – О господи, смотрите!
Стоун опустил глаза и увидел…
Господи Иисусе! Он увидел кровь, и слизь, и натянутую до предела кожу, и ему стало дурно.
Эхом отозвавшийся в его голове крик, казалось, издало его собственное тело, и если бы он сейчас стоял на ногах, то непременно рухнул бы на землю без чувств. Лишь руки Лайлы, больно впивающиеся в запястья, заставляли его оставаться на плаву.
– Я ее держу! – радостно произнесла Эмма. Она стояла на коленях, поспешно вытирая ребенка полотенцем и одновременно прочищая нос и рот. Она ловко заменила мокрое полотенце сухим, и ребенок заплакал. – Чудесная девочка, – объявила Эмма, кладя ребенка на живот Лайлы.
Малышка испустила истошный вопль.
Стоун с благоговением взирал на крошечное, покрытое липкой субстанцией существо.
Эмма проверила показатели новорожденной, дыхание и мышечный тонус, а когда пережала пуповину и переключила внимание на плаценту, у Стоуна закружилась голова.
Еще ни разу в жизни он не видел ничего более завораживающего, а когда поднял взгляд на Эмму, ее глаза показались ему подозрительно блестящими и затуманившимися от каких-то неясных эмоций.
А потом произошло нечто совершенно неожиданное: она улыбнулась.
Да, эта женщина обладала несгибаемой волей, была цинична, резка и зачастую даже жестока.
И вот теперь она плакала при виде новорожденного.
Лайла и Нили смеялись и плакали одновременно. Когда Эмма сказала, что с матерью и ребенком все в порядке, братья перенесли Лайлу в джип Ти Джея. Вскоре автомобиль направился в сторону дома сестры Нили, работавшей акушеркой в больнице Южного побережья.
Эмма и Стоун остались наедине.
Стоун подошел к тому месту, где она стояла, устремив взгляд на расстилавшийся у подножия горы луг.
– Вы в порядке?
– Всегда. – Эмма одарила Стоуна очаровательной, исполненной тепла улыбкой, которая осветила ее лицо, придала губам соблазнительный изгиб и пошатнула мир стоящего перед ней мужчины. – А как вы?
С губ Стоуна сорвался низкий смех.
– Признаюсь, я едва не упал в обморок. До сих пор колени дрожат.
Эмма снова улыбнулась, и от этой улыбки Стоун окончательно лишился способности мыслить здраво. Черт возьми, эта улыбка смягчила ее черты. Заставила казаться более нежной. Ласковой. А ведь он считал, что Эмма напрочь лишена этих качеств, которые он так ценил и любил в женщинах, поэтому сейчас сердце принялось подавать сигналы тревоги, а пульс участился…
О черт…
Необходимо отойти назад на несколько шагов. Или вообще развернуться и уйти, пока это не составляет труда. Но разве он искал когда-нибудь легких путей? Проклятье, нет! Стоун всегда выбирал из всех дорог самую трудную и ухабистую, поэтому подошел ближе.
Улыбка Эммы стала шире, и на какое-то мгновение Стоун подумал, что наконец-то дождался слов благодарности. И когда Эмма наконец произнесет их, он пожмет плечами и ответит, что был рад помочь, и тогда Эмма, возможно, обнимет его или даже…
Поцелует.
Да, она накроет его губы в неспешном жарком, исполненном благодарности поцелуе, от которого кровь быстрее заструится по жилам и…
– Стало быть, вы не только боитесь уколов, но и падаете в обморок при виде крови, да? – весело поинтересовалась Эмма.
Она не собиралась его благодарить. Она над ним смеялась. Причем открыто. Стоун попытался обидеться, но, черт побери, разве это было возможно, когда она так улыбалась? Просто удивительно.
Она необыкновенная.
– Вот как? – Губы Стоуна изогнулись в глупой улыбке. – Вы действительно хотите надо мной посмеяться?
Продолжая улыбаться, Эмма кивнула.
– Да.
– Это жестоко. Очень жестоко.
– Извините.
«Извините»? Да уж, конечно. Эмме совсем не было совестно. На ее губах играла широкая насмешливая улыбка, которая должна была ранить Стоуна в самое сердце. Только вот Эмма была такой обворожительной, когда смеялась над ним.
– Я заметила, что вы несколько раз собирались упасть в обморок, – произнесла она.
– Вы должны меня простить, поскольку я еще ни разу не видел женскую вагину с такого ракурса.
Услышав это признание, Эмма рассмеялась и потрепала Стоуна по руке, как четырехлетнего малыша, а потом направилась к автомобилю.
Однако они еще не закончили разговор, поэтому Стоун последовал за ней.
– К вашему сведению, я так и не лишился чувств. Стойко продержался до конца.
Эмма остановилась.
– Продержались. За что я вам очень благодарна. Но у вас так дрожат колени, что, может, за руль стоит сесть мне? Нужно поспешить. – Эмма взглянула на часы. – У меня напряженный график.
