Ага, минус тридцать, министр без шапки, в одном тоненьком пальто, а приветствует его почетный караул, причем протокол расписан по высшему разряду — как для министра дружественной страны и стратегического партнера. Зрелище, между прочим, презабавное — перед шеренгой двухметровых хохлов наш министр, который теряется на их фоне.
— Здоровеньки булы, хлопцы! — это наш красавец решил украинцев их родной мовой поразить.
В ответ ему прозвучала тишина.
— Здоровеньки булы, хлопцы! — чуть громче и четче протянул наш. Становилось все интереснее. Причем не только нашей делегации, но и встречающей стороне.
Третий раз министр пожелал здоровья украинцам, уже жалобно глядя в глаза их министра. Реакция последовала незамедлительно — раздался бас их министра, который громыхнул:
— Здоровеньки булы, хлопцы!
— Здравия желаем! — троекратно прокатилось над аэропортом, и уже через три минуты мы были в машине.
Первым вопросом министра был:
— Где начальник протокольного отдела?
— Он решил, что поедет в другой машине.
— Пусть срочно подойдет ко мне, после первой же встречи. Кстати, где у нас сейчас встреча будет?
— По протоколу, первая встреча в министерстве иностранных дел.
— Не произносите при мне слово «протокол». Кстати, кто говорил, что в Киеве солнечная погода?
М-да, солнце, конечно, было. Обратного никто не мог утверждать, но плевок замерзал, не долетая до земли, и это тоже был факт: я уже попробовал поплеваться втихаря.
— Протокольный отдел утверждал, что в Киеве солнечно, господин Министр!
Если бы взгляд на расстоянии способен был убивать, то начальник протокольного отдела уже должен был пасть бездыханным. Как–то косо все пошло в аэропорту, по–видимому, была договоренность, что наш министр что–то другое произнесет, и караул натренировали не на «Здоровеньки булы», а на «Сезам, откройся», например. Вот только начальник протокольного отдела министра об этом забыл предупредить. А почетный караул — это настолько запрограммированные товарищи, что зомби перед ними просто креативные и творческие ребята.
Так, ну, вот, встреча в МИДе, между делом, закончилась. Уже хорошо, все остальное легче. По программе у нас сегодня посещение культурного центра нашей общины, посещение школы при культурном центре нашей общины, посещение библиотеки при школе, банкет, который дает наше посольство для нашего министра, хотя по протоколу они не должны этого делать, и только потом «до дому, до хаты», как сказала бы принимающая сторона.
Вот смех: после каждой встречи министр, грозно глядя на нас, спрашивает:
— Где начальник протокольного отдела?
В ответ звучит: «в культурном центре, в школе, в библиотеке». На самом деле несчастный умудряется соскакивать на место следующего мероприятия раньше, чем у министра дойдут до него руки. Интересно, долго он так бегать будет? Все равно ведь все в гостиницу вернемся.
Ну, наконец, день закончился. Неужели мы возвращаемся в гостиницу? Ни у кого сил не осталось, и ехали в гостиницу так, как будто произнесенное слово способно убить.
Так, вот только провожу министра до его номера, и к себе в комнату, баиньки. О, какие люди! Вот и начальник протокольного отдела перед номером министра стоит, к двери жмется. Понял, что встречу с судьбой дальше оттягивать бессмысленно.
Министр посмотрел ему в глаза долгим пристальным взглядом и произнес фразу, которая поразила протоколиста в самое сердце:
— Ты знаешь, я сейчас так устал, что лыка не вяжу. Будь любезен, завтра в полдевятого перед первой встречей зайдешь ко мне в номер и напомнишь, чтобы я на тебя поорал за сорванную церемонию приветствия. Понял?
— Да, господин Министр!
— Да, и очень быстро расскажи, что произошло, почему хлопцы молчали?
— Господин Министр, вы же сами знаете, что почетный караул — это киборги с отлаженной программой, на этот раз их натренировали на фразу: «Здравствуй, солдат», а вы с ними на их родном языке поздоровались, вот их и глючило пару минут, пока их министр голос не подал.
— А меня предупредить у тебя мозгов не хватило?
— Не хватило, господин Министр.
— Не надо со мной во всем соглашаться, у тебя же есть свое собственное мнение?
— Есть, — как–то очень жалобно и нерешительно протянул наш протоколист.
— А не должно быть, у тебя вместо своего мнения должны быть положения протокола. Ясно?
— Совершенно ясно.
— Ну, а все остальное ты услышишь завтра, сейчас все свободны.
— Спокойной ночи, господин Министр! — прозвучал ответ хором, на чем мы и распрощались.
Глава ХIV. 20 февраля 2011 г. Воскресенье. День четырнадцатый
Следующий день для нас начался с того, что мы поехали на завод, который наш соотечественник открыл в Киеве. М-да, убеди я его приехать на Съезд, мне вручили бы медаль за настырность, но как бы я Исмаила ни уговаривал и ни уламывал бы, все равно не приедет. С его объемами бизнеса он должно быть, разве что не ночует на работе. На наш Съезд обычно творческую интеллигенцию делегируют. Кстати, наверное, поэтому во всех странах мира главы наших общин сплошняком профессора. Ага! Надо же, нас хлебом–солью встречают, так–так, Исмаил постепенно украинизируется. Это что–то новенькое. Вот и девочка в кокошнике подошла, умничка, озирается, министра ищет. А министр–то в гостинице остался с начальником протокольного отдела разбираться, да и отдохнуть мужику надо, он у нас все–таки в возрасте, давно на пенсию пора в его шестьдесят с лишним лет. Молодец, девочка сориентировалась, поняла, что сегодня у нас главный — замминистра, калиф на час Тапшзаде, и с хлебом наперевес кинулась к нему:
— Добро пожаловать, гости дорогие!
— Нет, спасибо, я уже завтракал.
У меня произошло длительное сокращение скелетной мышцы, проще говоря, на меня нашел столбняк. Пожалуй, такое же состояние поразило и остальных свидетелей этой сцены. Девочка растерянно улыбнулась, уж сколько раз так растерянно улыбался я по милости нашего Тапшзаде. Это и заставило меня сделать шаг вперед:
— Ну, а я не завтракал. Так что с удовольствием попробую ваше угощение.
Малышка благодарно улыбнулась мне и протянула каравай.
Первый, кого я увидел, вернувшись в гостиницу, был потрепанный начальник протокольного отдела. Умеет наш министр подчеркнуть недостатки человека, мягко говоря, а грубо говорить не хочется, самому не раз на орехи доставалось.
— Арслан, тебя господин Министр вызывает.
— Он, вообще, как? Спокойный? Или в клетку без хлыста не заходить?
— Все O. K., он с утра высвободил негативную энергию, так что не переживай.
— Очень досталось?
— Ничего, поделом мне, в следующий раз буду четче следить за его лингвистическими экспериментами.
«Полиглот выискался», — посмотрев в глаза, прочитали мы мысли друг друга.
Министр сидел на диване, увидев меня нерешительно топчущегося на пороге, он кивнул:
— Заходи, Арслан. Тут у нас такое дело, мне надо ехать на встречу с вновь назначенным премьер–министром Украины, и встреча должна пройти при закрытых дверях. И если будет утечка информации в прессу, то нам несдобровать.
«Нам несдобровать» меня насторожило. Боже, неужели наш пытается с украинцами альянс заключить и переворот устроить? Я‑то думал, что эпоха «цветных революций» еще в начале века отгремела, да и по–любому, не та страна Украина, чтобы на геополитику влиять, но чем черт не шутит.
— Нам Президент поручил переговоры с ним провести, вполне возможно, что через четыре года именно он станет президентом, так что считай, что у нас разведка боем.
Приехав на встречу, я понял, что премьер–министр производит какое–то неадекватное впечатление. Во всяком случае, к дипломатической службе человек, который говорит короткими, отрывистыми фразами, отношения иметь не может. Да и наколки заставляют задуматься.
— Здравствуйте, Алексей Тарасович!
— Здрасте, коль не шутите.
Наш от этого «здрасте» аж передернулся. Да, это тебе не рафинированные европейцы, которые три раза поклонятся прежде чем руку пожать. Министр сделал сосредоточенное лицо, я вжался в спинку стула: ничего хорошего его раздувшиеся щеки не сулили. Обычно он такое лицо делал, когда хотел подчеркнуть свою значимость, а для этого он начинал рассказывать о своем нелегком жизненном пути, восхождении наверх, и самая долгоиграющая часть его рассказа — жизнь «наверху». Хорошо это только тем, что в старости мне будет чем заняться, всегда можно сесть за мемуары. Но вот слушать его воспоминания по сотому разу — участь не мальчика, но мужа.
— Вы знаете, у меня недавно такая тяжелая ситуация была, они очернили меня в глазах президента… — на сороковой минуте рассказа он подошел к ситуации трехлетней давности, когда под него стали активно копать, пытаясь с почетом проводить на заслуженный отдых.
