— Мехти, если меня будут искать, то я умер или временно недоступен, а еще лучше временно умер.
— Обязательно, Арслан. Причем говорить о вашей смерти я буду самым торжественным тоном, на который способен, чтобы ни у кого не возникло сомнений, насколько это событие печалит весь ваш отдел.
— Мехти, ты с таким удовольствием развил тему моей смерти, что это наводит на грустные размышления.
— Пытаюсь не выбиваться из образа типичного работника МИДа.
— Даже не пытайся, эти лавры уже достались Байраму. И даже если ты станцуешь на моей могиле, это мало что изменит. Все, я побежал.
А вот и Сэнсэй. Стоит у той самой Крепостной стены, которая не то девятого века, не то одиннадцатого. Хорошо хоть погода солнечная стоит, даже как–то на сердце веселее.
— Сэнсэй, простите, не хотел вставать из–за стола, не закончив программу Съезда. Вы давно тут стоите?
— Ничего, я тоже времени зря не терял. Прошелся вокруг Стены, можешь сообщить своему другу из Франции, что она восьмого века.
— Почему вы так решили?
— Потому что вчера осматривал вашу Крепость, которую относят к восьмому веку ваши же ученые, и обнаружил, что у основания такая же кладка, как и в Стене.
— Да, дважды два — четыре, максимум пять. Получается, надо ждать нового распоряжения Кабмина?
— Должно быть, так. Как у тебя дела?
— Не слишком хорошо, вам я не уделил должного внимания, а вы уже завтра улетаете. На работе полнейший завал, ну а дома… Ну вы сами видите, что творится дома.
— Это все из–за того, что ты дома почти не бываешь. Если ты будешь больше времени проводить с женой, то половина ваших проблем исчезнет.
— Да, но чтобы я бывал дома, мне должно этого хотеться. А мне совершенно не хочется делать таких стратегических ошибок.
— Честно говоря, Арслан, может быть, я должен говорить совершенно другие слова и искать другие решения, но то, что я вижу, заставляет меня думать, что для вас обоих наилучший выход развод. Да и для Медины тоже.
— Вы знаете, во–первых, моя жена никогда не даст развод, а во–вторых, мне страшно подумать, как это отразится на карьере.
— Ну, мы вернулись к тому, о чем я говорил несколько дней назад, и я не думаю, что, повторив все, что я говорил тебе тогда, я подтолкну тебя к решительным шагам. Ты должен прийти к этому сам. Кстати, через дорогу стоит девочка, которая машет одному из нас и улыбается. Мне она улыбалась бы так, будь я императором, но я не император, а следовательно, улыбается она тебе.
Оборачиваясь, я уже знал, что это Марьям. Она стояла на обочине и таращилась на меня во все глаза. Какой она все–таки еще ребенок. Черт! Придется знакомить с Сэнсэем. Ладно, морду кирпичом, и вперед. Дипломат стыда не знает.
— Здравствуй, Марьям!
— Добрый день, Арслан!
— А меня ты не хочешь представить этой чудесной леди?
— Конечно. Марьям, это мой учитель, господин Мурасаки. А это моя хорошая знакомая, Марьям.
При слове «знакомая» Ежик вздрогнула. Так, эту пилюлю надо подсластить:
— Надеюсь, в скором времени, мы станем друзьями.
Надо же, она у меня умная девочка, и руки сложила как положено, и поклонилась по–японски правильно. А какой безупречный английский. Молодец.
— Если б я был молод, я бы сделал все, чтобы оспорить право называться ее другом, но сейчас… Ах, почему мы с вами не встретились лет тридцать назад, Марьям?
Ежик смущенно засмеялась:
— Меня тогда еще на свете не было.
— Хочешь с нами пройтись?
— Разве что совсем недолго. У меня через час курсы французского.
Идя и вслушиваясь в болтовню Ежика и Сэнсэя, который явно был ею очарован, я никак не мог избавиться от мысли, как Ежик все успевает: работа, учеба, курсы французского. И явно пытается следить за собой. Плюс ко всему прочему женственность просто ключом брызжет. Если я буду пытаться от нее чего–то добиться, то буду последним человеком на свете. Уже по дороге домой Сэнсэй спросил у меня:
— А Марьям знает, что ты женат?
— Я не думаю, что это имеет принципиальное значение для нее. Она во мне больше друга и наставника видит, чем что–то личное.
— Ты меня обманываешь, себя или ее?
— Сэнсэй, если меня сейчас лишить этой отдушины, я взорвусь. Я ничего не могу с собой поделать, но со временем я справлюсь с ситуацией.
— Со временем ты создашь ситуацию. Мы уже почти приехали, я хочу пройтись пешком.
Это означало, что Сэнсэй пребывает в крайнем раздражении и ему хочется побыть одному. Ну вот, теперь и старика расстроил. К чему бы я не прикоснулся, все — рушится. Хорошо, хоть МИД стоит.
— Арслан, у нас проблема.
— В чем дело? Штаты нам объявили войну?
— Нет, а вот Казахстан может.
— Там же глава нашей общины вполне приличный человек. Что произошло?
— Сначала Тарана всех обзвонила и говорила, естественно, по–русски, а потом я отослал приглашение по факсу. На английском языке.
— Мы всем отсылаем приглашение на английском языке. Пока трагедии не вижу, все идет по сценарию.
— Он был последним из стран СНГ, кто не ответил, и я решил позвонить.
— Это ты молодец, Таране работу облегчил, перестань оттягивать момент, когда ты мне сообщишь в чем проблема.
— Позвонил ему на работу, и его помощник сказал, что раз в две недели приходит переводчик и переводит им все документы на русский язык. Но сейчас он болеет и не известно, когда выздоровеет. Так что если мы хотим, чтобы нам ответили надо приглашение отослать на русском. Или ждать.
— Так отправлять документы не на английском за границу мы не имеем права, так что подождем. А почему у тебя лицо вытянутое?
— Потому что глава нашей общины в Таможенном комитете Казахстана работает, третье лицо.
— Да, таможенник, не знающий английского, это круто. Об этом доложить министру я не могу. Звонишь им и пересказываешь текст приглашения на русском. Пусть назовут это дело телефонограммой. Добро пожаловать в тридцатые года прошлого столетия.
Уже вечером Мехти мне сообщил, что в Казахстане телефонограмму приняли, зарегистрировали и пообещали в течение трех дней ответить.
Глава ХII. 18 февраля 2011 г. Пятница. День двенадцатый
— Сэнсэй, эти пять дней так промелькнули, вы уже улетаете, а мы так и не успели пообщаться толком.
— С таким графиком, как у тебя, это самое малое, что ты упускаешь в жизни. Однако, совсем я постарел, все чаще за собой ворчание замечаю. Просто я очень беспокоюсь за тебя.
— Все будет хорошо, Сэнсэй. Это я за вас должен беспокоиться, обещайте, что позвоните, как только прилетите.
Уже зайдя в свою камеру, я вдруг вспомнил, что так и не попросил Сэнсэя разыскать в Японии главу нашей диаспоры и провести с ним политико–воспитательную работу, значит, действительно к нему привязан, раз даже не пытаюсь использовать его в своих целях.
— Арслан, тебя Дадаш Тапшзаде вызывает.
Интересно, а этот чего от меня хочет? Он — замминистра, который курирует соседское управление. Учитывая, что все министерство называет его, разбив его имя на две части «Да? Дашь?», можно понять с каким уважением все к нему относятся. К тому же их управление не переваривает нас, а мы терпеть не можем их. Так что если счастье во взаимности, то все счастливы. Зайдя к нему в кабинет, я в очередной раз убедился, что в нем умер Лоренс Оливье: стоя перед зеркалом, он репетировал приглашающий жест левой рукой, когда у него выскакивали часы циферблатом вперед.
— Арслан, доброе утро.
— Здравствуйте, вы меня вызывали?
— Да. Ты, конечно, удивлен? Но все очень просто. Тут мне на глаза телефонный справочник попался, и там очень странно список наших работников выстроен. Вот фамилия господина министра стоит, конечно же, на первом месте, как и должно быть; на втором месте стоит фамилия заведующего хозяйственной частью, что меня где–то возмущает. А моя фамилия стоит на сто восемнадцатом месте, что вообще никуда не годится. Мне сказали, что в прошлом году именно ты занимался составлением этого справочника.
— А кто вам сказал, что ваша фамилия стоит на сто восемнадцатом месте?
— Я сам посчитал.
— Понятно. Дело в том, что когда мы составляли эту телефонную книжку, то располагали имена не по служебной иерархии, а в алфавитном порядке, а так как фамилия министра Абасов, то он оказался на первом месте. А фамилия завхоза — Аббасов, поэтому он оказался на втором месте… Так что все претензии к братьям Кириллу и Мефодию, ведь у вас русская версия справочника.
— Кто отдал такое идиотское распоряжение составить справочник в алфавитном порядке, без соблюдения служебной субординации?
— Господин Министр.
— Да? Ну, где–то это, конечно, справедливо. В конце концов, именно так во всем мире составляются любые подобные документы. Надеюсь, этот разговор останется между нами?
