И тут премьер произнес первую фразу:
— Большому кораблю — большие пробоины.
У министра спали щеки, он как–то странно дернулся и тем не менее продолжил. Еще полчаса мы слушали о том, как ему нелегко далась незапятнанная репутация:
— И только моя кристальная репутация не позволила Президенту поверить клевете, которую на меня возвели.
Премьер снова открыл рот и сказал:
— Я всегда знал: кому суждена гильотина, того веревка не возьмет.
Это стало последней каплей. Смеялся премьер, хохотал министр, и даже я не пытался удержаться. Нахохотавшись, министр сказал:
— Я так понимаю, что моя автобиография произвела на вас глубокое впечатление, раз вы вспомнили такую малоизвестную пословицу.
— Я бы даже сказал, самое глубокое впечатление.
— Ну, Алексей Тарасович, как мы с вами отношения между нашими странами строить будем?
— А вы не знаете? Как президенты скажут, так и будем строить.
Тут мой министр посмотрел на меня условным взглядом, и я, встав, произнес пароль, после которого мы всегда покидали любое мероприятие, которое переставало быть интересным:
— Господин Министр, нас ждут на следующей встрече.
Уже спускаясь по лестнице, министр спросил у меня:
— Как ты думаешь, он сидел?
— Насколько я могу судить, не раз, и не в качестве «узника совести».
— Ладно, мы на славу поработали, теперь можно и отдохнуть. Чем займешься?
— Выйду в город поискать подарок своей малышке и, конечно, для жены что–нибудь подберу.
Например, саван, промелькнуло у меня в голове.
— Молодец, хвалю, вообще, ты и работник такой хороший потому, что к семье серьезно относишься. Ничего иного я от тебя и не ждал.
Именно поэтому я уже столько лет и не могу развестись, думал я, уже выйдя в город. Ладно, о своей женушке я буду думать завтра, когда вернусь домой, а пока можно Миечке и Ежику что–нибудь в подарок посмотреть. Ну, с Мединой все понятно, ей можно подарить платьице, это ее сделает невероятно счастливой, а вот Ежику… По–моему, она говорила, что любит шоколад. А вот и магазин сладостей и глаза разбегаются от количества сортов шоколада. Ну, и что прикажете делать? Откуда я знаю, что Ежику понравится? После получасовых переговоров с хорошенькой хохлушкой–продавщицей единственное, чего я не понял, выходя из магазина, — как я умудрился купить конфеты в форме сердечек да еще с названием «Любимой». Какой я все–таки редкостный подлец… Ну, может, она и внимания не обратит.
Глава ХV. 21 февраля 2011 г. Понедельник. День пятнадцатый
Черт! Только в семь часов прилетели, а в девять у меня встреча с министром. Правильно, он живет через дорогу от МИДа, а мне на другой конец города переться, чтобы переодеться. Не могу же я в мятых джинсах предстать пред светлы очи министра.
И опоздать тоже не вариант: последний, кто опоздал на встречу с нашим министром, отправился с миссией в Узбекистан. Черт! У меня всего три минуты, а я никак не могу припарковаться.
Черт! Тысяча чертей! Все, что я увидел, это спину министра, заходящего в лифт. Что бы я ни делал, подняться на пятый этаж быстрее лифта я не сумею. А выход? Правильно, у нас так часто вылетают пробки. На этот раз я им помогу вылететь в нужное мне время. Где тут электрический щит? Если я выверну эти пробки, то лифт… Ага, все, лифт остановился между этажами. Ничего, вся королевская рать поможет через минут пять министру оказаться на воле, а я к тому времени буду на пятом этаже. Зайдя в приемную, я подошел к зеркалу и провел расческой по волосам. Черт! Лысею, что ли? Совсем у нас вода ни к черту! Да и нервы сдают, интересно, получится у меня дотянуть до полтинника?
— Здравствуйте, господин Министр!
— Представляешь, поднимался на лифте, и вылетели пробки! Вот только не хватало, чтобы я в лифте застревал, — это все он выдал мне вместо приветствия.
— Возмутительно, господин Министр! Куда только наш обслуживающий персонал смотрит?
— Действительно. Так, что у нас со Съездом?
— Все в порядке. С завтрашнего дня займусь выступающими.
— Обязательно. Нам нужны самые узнаваемые лица республики. И чтоб все было живенько: ни одного доклада больше, чем на полтора часа.
— Я думал, что сделаем регламент в час.
— Я сказал, чтобы все было живенько, а не поверхностно. Что ты сумеешь раскрыть за час? Полтора часа — этого вполне достаточно. Кстати, займись моей речью. И чтоб к началу марта она была готова.
— Конечно, господин Министр. Обязательно будет готова.
— Чудненько, я знал, что могу на тебя положиться, а список выступающих через неделю принесешь и положишь на мой стол.
— Конечно, господин Министр.
Лучше бы мы его в Киеве оставили, сделали бы подарочек украинской дипломатии — как же я ему за неделю список выступающих составлю? Опять все выходные придется на работе торчать.
Выйдя в коридор, я наткнулся на Ильгара, работника управления Тапшзаде, который с озабоченным видом проносился мимо. Увидев меня, он остановился, и схватив меня за пуговицу, спросил:
— Ты мое начальство не видел? — он с жадностью вглядывался в мое лицо.
— Нет, может, отсыпается после поездки?
— Я еще ему домой не звонил, как–то неудобно, а мобильный у него выключен. Его посол России в приемной ждет. У них встреча по поводу наших мигрантов. Причем нужна она нам, а не послу России.
— Ты знаешь, если у него встреча с послом России по такому поводу, то ему не то что домой звонить надо, за ним ехать надо.
— Ладно, сейчас позвоню, — Ильгар с крайне несчастным видом выудил телефон из кармана и набрал номер Тапшзаде.
— Здравствуйте, Тома ханум! Как поживаете? Простите, что беспокою вас так рано, не могли бы вы позвать к телефону… Ах, он еще из Киева не вернулся? Огромное спасибо, еще раз извините.
Ильгар обалдело уставился на меня, я отвел глаза от него.
— Кто–нибудь его видел в самолете? — грозно надвигаясь на меня, спросил Ильгар. Мою пуговицу он завертел еще ожесточеннее.
— Ильгар, выражаясь словами классика, битье — это не наш метод. Сейчас позвоним в Киев и все выясним, — теперь уже я стал лихорадочно набирать телефон нашей гостиницы в Киеве.
— Здравствуйте, проверьте, пожалуйста, постоялец Дадаш Тапшзаде выехал из номера или он все еще там? Спит? Ну, вы его разбудите, минут через десять ему звонить будут, — так, хоть министра мы и забрали с собой, но подарок украинской дипломатии все–таки сделали.
— Как вы могли его забыть? Ты хоть понимаешь, что теперь будет?
— Сам виноват, вместо того, чтобы мне устраивать подлянки и предлагать министру мою кандидатуру для поездки в Киев, надо было кого–нибудь из своих брать. Вы бы его точно не забыли.
Ильгар жалобно посмотрел на меня:
— Я теперь должен звонить ему и сообщать, что его забыли?
— Правильно понимаешь ситуацию. Вперед, и пусть земля тебе будет пухом.
Ильгар понуро помотал головой и двинулся в сторону своего кабинета. Я, глядя ему вслед, покачал головой, где–то мне его стало жалко — работать с таким как Тапшзаде и не получать молока за вредность в высшей степени несправедливо.
Уже вечером, когда я наконец оторвался от бумаг и взглянул на часы, я понял, что пора везти Ежику конфеты. Зайдя в ее забегаловку, первое, что мне бросилось в глаза, это клиент, который пытался убедить Марьям в том, что именно он предназначен ей судьбой.
Подойдя к ней, я демонстративно обнял ее за талию и спросил:
— Дорогая, ты уже закончила? Нам пора.
— Да, милый, я сейчас, только переоденусь.
Клиент взглянул на мою машину за окном. Я понял, что у него едет крыша: где это видано, чтобы за женщиной приезжал мужик в костюме, на служебной машине, а она официанткой работала?..
— Посмотри, что я тебе привез.
— Какая прелесть, они сердечками…
— Умница, заметила. Откроешь сейчас?
— Нет, я их пока открывать не буду.
— Почему?
— Потому что срок хранения — год. А ты же мне еще что–нибудь за год подаришь, вот тогда я и съем эти конфетки.
— Ах, ты ждешь от меня подарков?
— А ты от меня нет?
— Ну, разве что в следующий раз, когда мы увидимся, ты мне сама приготовишь чай, а то в вашем заведении это единственное, что делают отвратительно.
— По рукам: ты мне шоколад привозишь, а я тебе сама готовлю чай.
Уже вернувшись домой, в дверях я столкнулся с тещей, которая уже собиралась уходить. К счастью.
— Арсланчик, а что же ты Асли ничего интересного не привез из Киева? Там такая пушнина!
— Для того, чтобы я ей из Киева привозил пушнину, меня как минимум министром должны назначить, — откровенно говоря, я ей ничего не привез, ни интересного, ни неинтересного.
— Ах так! Это значит, ей никогда не надеть украинскую пушнину?
