— К испытаниям? — Робин даже подпрыгнул на стуле. — Я больше не хочу никаких испытаний!
Беглец инстинктивно оглянулся на дверь, словно собираясь тут же убежать.
— Достаточно они помучили меня!.. Столько дней держали в своём Лазарете, кололи больные уколы, заставляли съедать за обедом сразу по нескольку килограмм ненавистных помидоров… Да ещё я и в палате убираться должен! И при этом никогда ничего мне не объясняли толком… А теперь ещё испытания какие-то!… — горячо возмущался Робин.
— Но слушай-ка, приятель, ведь в конце концов они спасли тебе жизнь, — веско заметил Менделей. — Подумай сам! Ты слишком долго лежал без сознания, потерял очень много крови… Подобрав тебя в лесу, Лоиз и Сысой без всякого сомнения спасли тебя от гибели!
— Верно… — подумав, согласился Робин. — Об этом я как-то забыл. Ты прав, Менделей, жизнь они мне, конечно, спасли. Но… зачем?
— Ну, скорее всего, из обычного человеческого сострадания. Ведь может же такое быть? — предположил сосед.
— Ну да… — с сомнением протянул Робин. — А ещё они из сострадания заперли меня в скучной одиночной палате, и всё это время переживали только о том, как бы я кого-нибудь не заразил.
— Да ведь ты даже не можешь себе представить, дружище, сколько вредоносных бактерий живёт в вашей Пещере. Активных притом!
— Послушай, Менделей, а тут вообще, кроме тебя, Сысоя и Лоиза, есть люди? — поинтересовался Робин, а про себя подумал: «Но петухи-то тут уж точно есть!» Ему вспомнились громкие крики петуха, которые он слышал по дороге.
— Где, здесь? В Деревне-то? Люди? Да есть, конечно, а как же иначе? Кто же тогда хозяйство вести будет? А ведь у нас в Деревне большое хозяйство! Есть лошади, коровы, куры, и даже ручные олени и попугаи.
— И что же, они, эти остальные люди из Деревни, также как и ты, всё-всё обо мне знают? — с тревогой в голосе перебил Робин.
— Не думаю, — задумчиво ответил Менделей. — Нет, что ты! Мне-то ведь положено кое-что о тебе знать, раз уж я твой сосед. Меня сначала спросили, согласен ли я разделить с тобой комнату. Вот потому и рассказали о тебе немного: откуда ты и как прошёл лес, и про Лазарет… Мне и фотографию твою показали. Ну, я и согласился.
— Какую ещё фотографию?
— Да вот эту, — ответил Менделей, доставая из кухонного шкафчика фото Робина. — У меня тут с мебелью не густо, как видишь, так что приходится кое-что на кухне держать…
Робин с любопытством взял фотографию. Она была сделана Лоизом ещё в Лазарете. На ней обитатель Изолятора выглядел крайне неприглядно: цветная фотография отлично передавала болотно-зелёный оттенок его лица — измождённого, со впалыми щеками и заострившимсмя носом.
— Ужас какой! — с отвращением сказал Робин. — По-моему, этот портрет лучше выбросить, — и он быстро отдал фото Менделею.
Сосед тоже взглянул на фотографию, задумчиво покачал головой и заметил:
— Да уж, с тех пор ты сильно изменился! Ничего, пусть полежит в шкафу, для истории.
Он добродушно усмехнулся и к великому недовольству Робина убрал злополучную карточку обратно в шкаф.
— Менделей, а что Сысой и Лоиз обо мне говорят, а? Как они на самом деле ко мне относятся? Я что-то не пойму. Они, когда возились со мной, вроде как повинность какую-то отбывали. Уколы делали, учили читать и как вести себя за столом… Не очень-то похоже, чтобы это доставляло им особое удовольствие…
— Понимаешь, — задумчиво начал Менделей, — Сысой и Лоиз — у нас в Деревне люди не последние… Даже совсем наоборот. В сущности, они у нас главные. Ответственные они, понимаешь? Кроме того, только они из всех жителей Деревни могут лично общаться с жителями Грота. Они — Посредники между Гротом и Деревней. А это кое-что да значит — уж поверь мне! Я думаю, что возились с тобой так старательно, потому что избрали тебя.
— Избрали? Меня? А для чего?
— Для испытания, конечно. Во всяком случае, я так предполагаю.
Робин грустно повесил голову, шмыгнул носом и тихо, покорно спросил:
— Какого испытания?
— Вот уж этого я не знаю! То есть, я хочу сказать, что не знаю, в чём именно будет заключаться твоё испытание, если, конечно, они действительно тебя избрали.
— А мне никак нельзя отказаться? — с робкой надеждой спросил Робин: ничего хорошего от будущего испытания он почему-то не ждал.
— Можно, конечно. Тут двух мнений быть не может! — уверенно заявил Менделей и повторил для большей убедительности: — Отказаться можно.
— А зачем это им?
— Что зачем? — не понял Менделей.
— Ну, чтобы я участвовал в этих самых испытаниях. Они что, хотят надо мной поиздеваться?
— Ну что ты! С чего ты взял?.. — чуть не рассмеялся Менделей
— А откуда ты знаешь, что нет?
— Да просто не свойственно им такое поведение — вот и всё. И Сысой, и Лоиз при всех их недостатках — люди определённо великодушные.
На это замечание Менделея Робин лишь пожал плечами, громко вздохнул и, подумав, осторожно задал другой, весьма взволновавший его, вопрос:
— А что со мной будет, если я откажусь проходить Испытание?
— Ну, наверно, тогда так и останешься жить в Деревне. Будешь здесь работать или учиться, как и все остальные.
Лицо Робина сразу просветлело, повеселело.
— Слушай, Менделей, а как ты думаешь, по какой такой причине они могли меня избрать? А?
— Не знаю, — наморщив лоб, задумчиво ответил сосед. — Честно, не знаю. Ну может быть… в тебе тоже есть великодушие?
— Вот ещё… — возразил Робин. — Нет, конечно. Точно — нет во мне никакого великодушия.
— Почему ты так думаешь? — с искренним любопытством спросил Менделей.
— А как же иначе?.. Откуда ему взяться-то у меня? Неоткуда. — Робин задумчиво почесал лоб. — Ну, смотри сам! Из Пещеры я убежал даже не из протеста, а лишь для того, чтобы спасти свою жизнь. Оба леса я преодолел по той же самой причине. Даже гадкие помидоры я согласился есть ради спасения не чьей-нибудь, а своей собственной жизни. Есть ли в этом хоть капелька великодушия? Конечно, нет! Знаешь, Менделей, я ведь за время пребывания в Изоляторе успел прочитать немало книг — и не только сказки, между прочим. Может быть, именно поэтому я прекрасно знаю, что такое великодушие. Так что нет его во мне. Совершенно!
— Нет так нет, — согласился Менделей, но не слишком охотно, видимо, просто не желая спорить.
— Ну и ладно!.. — Робин облегчённо вздохнул и спросил с тайным страхом: — Но, ты это точно знаешь, что от Испытания можно отказаться? Да?
— Можно, — уверенно подтвердил новый знакомый, но тут же горячо воскликнул: — Да только глупо это будет! Совершенно неправильно!
Робин вопросительно посмотрел на него.
— Нелепо отказываться от Испытания, если тебя действительно избрали. Тебе что же — совсем не хочется спасать мир?
От изумления Робин даже поперхнулся чаем.
— Что-что?! — возмущённо заорал он на Менделея, совсем забывшись. — Ты рехнулся, что ли? Какое ещё спасение мира? Ты посмотри на меня внимательно-то! Я ведь из отщепенцев! Я же прибежал из Пещеры!!!
— Ну, тогда не знаю, — спокойно возразил Менделей. — А вообще, перестань-ка на меня орать! Пошли лучше Деревню смотреть!
ДЕРЕВНЯ
Деревня оказалась просторной, щедро украшенной самыми разнообразными деревьями и кустарниками, застроенной аккуратными жилыми домиками и разнообразными хозяйственными постройками. Между густо посаженными деревьями вились узкие тропинки, а все дорожки, ведущие от дома к дому и из квартала в квартал, были усыпаны мелким голубоватого оттенка щебнем.
Вся деревня утопала в зелени. Здесь стояли высокие лохматые кипарисы, скромные клёны, мощные дубы, темнели ели и пихты, украшенные маленькими шишками. Вокруг домов росло много яблонь самых разных сортов. Как потом узнал Робин, яблони здесь были особенные: они вообще никогда не цвели, а по весне вместо цветов сразу же покрывались мелкими зелёными яблочками, которые, наливаясь, приобретали яркий жёлтый или красный цвет, сочность и неповторимый вкус.
Но самые красивые деревья здесь — это, пожалуй, магнолии с редкими, но крупными и нежными цветками. И ещё — каштаны. Каштаны здесь цвели не только белым, но и ярко-розовым цветом, похожим на цвет магнолий. Только, в отличие от магнолий, каштаны цвели более обильно, и цветки у них располагались ровными рядками, образуя настоящие цветочные пирамиды. Казалось, что магнолии и каштаны, растущие, как правило, невдалеке друг от друга, состязаются между собой в красоте.
Самыми распространёнными птицами здесь были, пожалуй, маленькие волнистые попугайчики. Попугаев оказалось так много, что их яркое оперение украшало все нецветущие деревья, делая их похожими на наряженные к Рождеству ёлки с той лишь разницей, что живые игрушки на этих «ёлках» шумели, суетились, сновали с ветки на ветку. Впрочем, на некоторых деревьях попугаев совсем не было видно, зато на них любят садиться певчие дрозды и соловьи.
