заикнулся, что у него предки в пятницу куда-то укатят аж до утра. Сказал — если что, то можно у него зависнуть. Правда, прозвучало это у него не слишком уверенно, а как-то так, расплывчато. Может — да, может — нет. Но даже если и да, то живёт он у чёрта на куличках. До него, не знаю, топать, и топать, и топать. Там, пока дойдёшь, уже ничего не захoчется. А потом ещё обратно. Но не просить же отца подвезти. В общем, надо до пятницы прикинуть, очень ли оно мне надо или не очень.* * *
Сегодня был номер! Застукал в учительской хорошенькую дочку Дракона. Она зачем-то читала наш журнал. Хотя понятно — зачем. Хотела, видать, что-нибудь о ком-нибудь разнюхать. И так увлеклась, что даже не услышала, как я вошёл. Собственно, я это не сразу понял, а только когда встал рядом и посмотрел через её плечо, чем это она настолько увлечена. А она так перепугалась, вздрогнула, чуть не подскочила, журнал отшвырнула и стоит — не дышит. Умора просто.
Не поймёшь её: то ходит с таким лицом, что на кривой козе не подъедешь, а то — само смятение. И кого, интересно, она там высматривала? Хотя догадываюсь, что меня. Иначе с чего бы ей так смущаться? Плюс все эти её слежки. Да и любого другого, если бы ей кто-то нравился, она бы давно уже посмотрела. Иногда мне кажется, что с ней было бы прикольно замутить. В этих неприступных девочках-припевочках есть что-то странно-притягательное, отчего внутри всё играет. А эта к тому же ещё и красотка, и директорская дочка. Надо всё же с ней познакомиться. Или не надо? Не могу решить.
Кстати, сегодня я в какой-то миг усомнился, что она такая уж неприступная, как о ней болтают. Не знаю, как это объяснить, но было в ней что-то такое… не знаю, будоражащее, что ли. Что действует на тебя помимо воли. Мы стояли-то рядом от силы десять секунд, а у меня этот эпизод потом целый урок, да что уж, весь день, из головы не шёл. Я даже представлял себе продолжение той сцены, как, например, целую её. Интересно, какая бы у неё была реакция?
Глава 7. ЭМ
На физкультуре Андрей Геннадьевич выступил с объявлением: в эту пятницу состоится товарищеская встреча со сборной по волейболу третьей школы. Причём даже не с объявлением, а с напоминанием. Оказывается, он ещё на той неделе об этом сообщил. Не знаю, где я была и чем слушала. Ведь такие мероприятия касаются в первую очередь нас троих: меня, Лёшки Назарова и Вики Вилковой, больше в нашем классе волейболистов нет. Кроме того, вчера вечером все уже собирались на тренировку, пока я дома занималась моральным самоистязанием.
Вообще-то, волейбольная секция проходит у нас дважды в неделю, независимо от турниров и соревнований. Но лично я появилась там в этом году всего раз, в начале сентября, а потом всё время придумывала отговорки. Не знаю, почему я так внезапно охладела к волейболу, раньше ведь дождаться не могла очередной тренировки. Это всегда было для меня разрядкой, возможностью спустить пары.
К тому же отец пассивно не одобрял моего спортивного увлечения и при каждом удобном случае попрекал за то, что бросила музыкальную школу, променяв её на «козлиные прыжки». Да-да, папочка в тесном семейном кругу в выражениях не стесняется. Только вот его недовольство наоборот лишь подстёгивало меня. Мне было приятно делать ему хоть что-то наперекор. Этакий мышиный протест, однако ж чувствовала я себя в такие моменты самостоятельной личностью, а не покорной марионеткой.
Но почему сейчас этот запал иссяк? Может, всему виной осенняя депрессия? Надо же на что-то списать свою хандру. Так почему бы не на осень? Читала в книге по психологии, что многие впадают в уныние именно в это время года. Может, и я в их числе. Хотя, подозреваю, причина кроется совсем в другом. Боря меня в упор не замечает, вот и всё.
Всё ещё не могу забыть историю с журналом. А если Шаламов всем об этом растрепал? Хотя, если прикинуть серьёзно, то это такая мелочь, такая ерунда, об этом даже говорить смешно. Но тогда почему меня до сих пор в стыд бросает, стоит только вспомнить?
К Шаламову, кстати, решила проявлять демонстративное равнодушие. То есть делать вид, что ничего такого не было, и скрывать, что при нём готова сквозь землю провалиться, благо притворяться за столько лет научилась я отменно и давно усвоила, что избегать, отводить взгляд, неестественно смеяться и якобы увлечённо разговаривать с подружкой — это всё глупые уловки, шитые белыми нитками. Любому наблюдательному человеку со стороны сразу видны эти представления. В общем, смотреть надо не мимо него, не в сторону, а сквозь, как через стекло или пустое место. И владеть лицом, конечно, нужно уметь. До встречи в учительской я всегда считала, что умею и в совершенстве, но, как выяснилось, не везде и не всегда. Однако я сочла, что всему виной фактор неожиданности. Ну а теперь я готова к любым встречам, взглядам и усмешкам, а потому — холодна и непроницаема.
Не подрасчитала я одного: почти всегда рядом с Шаламовым находился Боря, а подать ему намёк и оставаться в то же время бесстрастной, оказалось невозможным. Да и сам Шаламов усложнял задачу. Например, на следующий же день после случая в учительской он, встретив меня на перемене в коридоре, поздоровался во всеуслышание, нарочито громко. Я лишь равнодушно кивнула в ответ. От внимания девчонок такой момент, естественно, не ускользнул, и как только мы вошли в кабинет, они буквально засыпали меня вопросами:
— Ты что, познакомилась с Шаламовым? — округлила глаза Светка Черникова. — Вы теперь общаетесь?
— Когда успела? — подхватила Настя Куклина.
— А как? — прошептала Наташка Капитонова с придыханием.
— А нам почему не рассказала? — снова Светка, теперь уже с укором.
Я заметила, как Алька, наблюдая за этой сценой со своей пятой парты, состроила презрительную гримасу, что меня несколько покоробило. Ну да, эта троица ведёт себя порой по-идиотски и их совместное навязчивое увлечение Шаламовым напоминает коллективный психоз. Но, чёрт возьми, какое она имеет право их судить? Чем её, тоже, между
