— Глупости, — сказал Меэлик.
И Кярт прыснула,
Но Каур не дал сбить себя.
— Известны случаи в Австралии, — сказал он, — когда «летающие тарелки» оставили на поверхности земли выгоревший след. Значит, и это выгоревшее место распрекрасно может быть следом «летающей тарелки». «Тарелка» приземлилась, и из неё вышло существо. И тоже оставило свой след.
— След точно похож на мой, — сообщил Меэлик, усмехаясь. — Только поменьше.
— Сходится, — сказал Каур. — Существа с «летающих тарелок» примерно такого же роста, как мы. Или чуть меньше.
— Уж не думаешь ли ты, что какой-то марсианин съел землянику? — улыбнулась Кярт.
Каур пожал плечами.
— А почему бы и нет?
— Но послушай! — Меэлик уже начал возмущаться. — Всё имеет свои границы!
— Конечно! — подтвердил Каур. — И границы выгоревшего места как раз имеют контур большой сигары.
Меэлик махнул рукой. Похоже, спорить с Кауром сегодня бесполезно. Лучше пойти дальше вперёд и посмотреть, не повезёт ли им с земляникой где-нибудь в другом месте. Но, делай что хочешь, Каур не соглашался идти дальше. Кауру неотложно требовалось промерить выгоревшее место ногами и высчитать, какова примерно его площадь. И затем ему ещё требовалось основательно исследовать отпечаток ноги неизвестного существа. В интересах науки, как он утверждал.
— Да, — сказал Каур в конце концов, — подозрительно. Дело подозрительнее подозрительного.
Иди знай, что бы он сказал ещё, если бы в эту самую минуту не затрещали кусты и на поляне не появилась тётушка Лена, та самая тётушка Лена, у которой семья Юрнаса ежедневно брала молоко.
— Детки! Милые! — завопила тётушка Лена жалостливым голосом. — Вы, случайно, нигде не видели мою Моони?
Нет, тётушка Лена, Моони они здесь не видели. Но на лицах их разом появилось выражение сильного удивления, а самый маленький — то был Каур, специалист по «летающим тарелкам», — поторопился спросить, не сопутствовали ли исчезновению коровы какие-либо чрезвычайные обстоятельства.
— А то как же, дело, конечно, чрезвычайное, — словоохотливо отвечала тётушка Лена. — Моони всегда послушно паслась на цепи, будь то возле шоссе или где подальше. Но, вишь, сегодня-то пропала. Как в воду канула. Словно её нечистая сила унесла. Такая всегда послушная скотина!..
— Надо помочь найти, — коротко решил Меэлик, чем очень обрадовал тётушку Лену.
За труды она пообещала каждому по большой кружке парного молока. Ведь тётушка Лена ещё не знала, что от Моони могло не остаться ничего, кроме шкуры, копыт и рогов.
Вот так они и пошли — тётушка Лена, зовущая корову, впереди, за нею Кярт и Меэлик, затем глубоко задумавшийся Каур и позади всех Юрнас с велосипедом, который громко бренчал на кочковатой почве. А вслед им с лесной поляны звучал, как в насмешку, голос козодоя.
3
После той почти криминальной истории, когда Рихо подло удрал, бросив маленького Мадиса на произвол судьбы посреди улицы, Пеэтер вёл довольно серую, скучную жизнь. Грозовые тучи, поначалу угрожавшие собраться над его головой, раз-веялись довольно быстро. Спасительная ложь, будто ребёнку в поликлинике вместо прививки дали какую-то противоинфекционную таблетку, не вызвала подозрений, мать не только не искала на теле Мадиса следов прививки, по даже не беспокоилась насчёт того, что может повыситься температура. И когда дня через два слухи о странном случае с маленьким мальчиком, переодетым девочкой, достигли семьи Кольк, родителям и в голову не пришло связать эти слухи с Мадисом. С этой стороны опасность Пеэтеру больше не грозила. Но зато его понемногу начала одолевать скука. По-настоящему играть ему было не с кем. Меэлик, Юрнас и Каур всё время ходили с этой городской девчонкой, но известное дело… После всего, что случилось с Мадисом, ждать оттуда дружбы не приходилось. Слишком плохо всё вышло. А Рихо не только не извинился, но даже не пришёл объяснить, что же случилось на самом деле. Пеэтер считал такое поведение более чем подлым. В конце концов, ребёнок всё-таки не бездушная вещь, с которой можно обращаться как заблагорассудится. Ребёнок, хотя и маленький, всё-таки живой человек, со своим миром мыслей и чувств, его нельзя просто так бросать посреди улицы на произвол судьбы, что бы ни случилось.
Поэтому Пеэтер был далёк от мысли искать примирения с Рихо, несмотря на надоедливую скуку. Однако он хотел бы повидаться с Рихо наедине, чтобы выяснить подробно, что произошло после того, как Рихо отправился с Мадисом в поликлинику, и высказать Рихо прямо в лицо всё, что он, Пеэтер, о нём думает.
Но Рихо словно в воду канул. Он не только не изволил навестить Пеэтера, но и не показывался нигде в посёлке. Может быть, и у него, несмотря на всё, есть совесть, которая вынуждает его прятаться от глаз людских?
А что, если сходить самому к Рихо? Нет и ещё раз нет! Ни в коем случае. Человек должен хоть немного уважать себя. Во всём, что произошло, виноват Рихо, и его долг прийти к Пеэтеру, а не наоборот.
Так Пеэтер находился в полной неизвестности о судьбе Рихо. Мучился скукой. Бесцельно слонялся по улицам. Пытался иногда что-то читать, но тут же бросал. И вот в одно прекрасное солнечное утро, когда Пеэтер решал очень трудную, каверзную шашечную задачу, его позвала с улицы одноклассница Марью.
Пеэтер высунулся в окно.
— Что случилось? — спросил он с надеждой.
Ну и пусть это только Марью! С нею тоже можно предпринять что-нибудь. Пеэтер видел несколько недель назад, как Марью играла на улице с Меэликом, Юрнасом и Кауром в «классы». Почему бы и ему не поиграть с ней в «классы»? Что с того, что «классы» считаются девчоночьим занятием, хотя известно, что упражнения со скакалкой входят даже в программу тренировок боксёров.
— Тебе письмо! — крикнула Марью.
Ах, письмо! Стало быть, Марью пришла в качестве почтальона. Но ведь и письмо всё же какое-то разнообразие в серых буднях. Неизвестно, что это за письмо! А вдруг какой-нибудь приказ явиться в школьный сад на прополку или ещё… Во всяком случае, необходима осторожность. Нельзя позволить подловить себя, как глупого гусака.
— Откуда письмо? — спросил Пеэтер и добавил на случай, если бы действительно речь шла о том, что нужно явиться на прополку в школьный сад или тому подобное: — Я, между прочим, болею.
— Что? — удивилась Марью. — И ты тоже?
— А кто ещё? — поинтересовался Пеэтер.
— Да Рихо. Кинул мне письмо через окно и попросил, чтобы я отнесла тебе. Сказал, что ему до того худо — хуже не бывает.
Ах, Рихо!
— Погоди, сейчас выйду!
Стало быть, Рихо… Очевидно, у него наконец проснулась совесть. Заболел, не смог сам прийти, но хоть написал. Его чёрные дела от этого не посветлеют, вовсе нет, но всё же письмо показывает, что Рихо в какой-то степени способен испытывать раскаяние. Иначе с чего бы он вздумал писать письмо?
Пеэтер выскочил на улицу и взял у Марью письмо.
— А что с Рихо? — спросил он.
— Сказал, красная оспа. Вроде бы это ужасно тяжкая и опасная болезнь, гораздо хуже чёрной оспы.
— Ого! — Пеэтер недоверчиво покачал головой. — Красная оспа… О такой болезни я что-то не слыхал. А он не загнул?
— Да и я не очень-то ему поверила. Ведь против оспы делают прививки, верно? И с виду никакой беды с ним не случилось. Заорал в окно как сумасшедший, когда увидел меня на улице.
— Неясная история, — пробормотал Пеэтер и покрутил конверт в руке.
Вскрывать письмо в присутствии Марью он не хотел — весьма вероятно, оно могло содержать нечто такое, о чём посторонним знать не полагалось. Но Марью явно ждала, когда Пеэтер распечатает конверт.
— А сам-то ты чем болеешь? — спросила она.
— Ах! — Пеэтер махнул рукой. — Высокое кровяное давление. Это не заразно. Только нельзя есть солёного и низко нагибаться.
— А почему нагибаться нельзя? — поинтересовалась Марью.
— Кровь может прилить к голове.
Что можно и чего нельзя при высоком кровяном давлении Пеэтеру было хорошо известно, потому что от гипертонии сильно страдала его бабушка.
— Жуткое дело, если совсем нельзя нагибаться, — посочувствовала Марью.
— Да-а, — согласился Пеэтер. — Кое-чего вовсе нельзя делать. Полоть, например, категорически запрещается.
Марью ещё спросила о высоком кровяном давлении, потом вроде бы собралась уйти, но не смогла побороть любопытства и сказала напрямик:
— Может, в письме Рихо написаны какие-нибудь подробности про красную оспу?
— Может быть… — Пеэтер не возражал, но по-прежнему вертел запечатанный конверт в руке.
— Может, вскроешь письмо?
— М-м-да, — пробормотал Пеэтер и глубокомысленно уставился на жёлтые пуговицы платья Марью.
Он совсем не хотел обижать Марью. Она всё-таки молодец, аккуратно доставила ему письмо. Другая, не спрашивая разрешения, сама прочла бы его и потом снова заклеила. Но Марью была не такой, она была честной. И совершенно естественно, теперь она хотела узнать чуть побольше о страшной красной оспе. Однако, несмотря на всё это, нельзя же прямо при ней…
