При появлении Эльчанинова хозяйка издала восклицание.
- Боже мой! Monsieur Эльчанинов! - сказала она. - Так-то вы исполняете ваше обещание, прекрасно!
- Извините меня, - начал Эльчанинов, не кланяясь Задор-Мановскому, который в свою очередь не сделал ни малейшего движения. - Я не мог приехать, потому что был болен. Но, кажется, и вы чем-то расстроены?
- Ах, у меня горе, Валерьян Александрыч: мой опекун помер.
- Опекун? Зачем у вас опекун?
- Опекун над имением моей дочери; вы не знаете, с какими это сопряжено хлопотами. Нужно иметь другого; вот Михайло Егорыч, по своей доброте, принимает уж на себя эту трудную обязанность.
- Напротив, я полагаю, приятную, - возразил Эльчанинов.
- Может быть, это вам так кажется; для меня ни то, ни другое... Я назначен опекою, - проговорил Задор-Мановский.
- Что ж тут для вас, Клеопатра Николаевна, за хлопоты? - сказал Эльчанинов. - Все равно, кто бы ни был.
Вдова вздохнула.
- Чем вы были больны? - спросила она, помолчав.
- Я был более расстроен, - отвечал Эльчанинов.
- Нельзя ли узнать, чем?
- Я полагаю, вы знаете.
Эльчанинов нарочно стал говорить намеками, чтобы досадить Мановскому, которого он считал за обожателя вдовы.
- Нет, я не знаю, - сказала вдова.
- Ну, так я вам скажу.
- Когда же?
- Когда будем вдвоем.
Задор-Мановский поворотился в креслах.
- Позвольте мне остаться у вас ночевать, - сказал Эльчанинов, - я боюсь волков ночью ехать домой.
- Даже прошу вас.
- Это не предосудительно по здешним понятиям?
- Нисколько... А вы, Михайло Егорыч?
- Ночую-с, - отвечал тот лаконически.
Разговор прекратился на несколько минут. Веселая и беспечная Клеопатра Николаевна была решительно не в духе. Задор-Мановский сидел, потупя голову. Эльчанинов придумывал средства, чем бы разбесить своего соперника: об Анне Павловне... Увы!.. она не приходила ему в голову, и в Задор-Мановском он уже видел в эту минуту не мужа ее, а искателя вдовы.
- Чем же вы занимались в это время? - спросила Клеопатра Николаевна.
- Думал, - отвечал Эльчанинов.
- О чем?
- О том, что наши северные женщины любят как-то холодно и расчетливо. Они никогда, под влиянием страсти, не принесут ни одной жертвы, если только тысячи обстоятельств не натолкнут их на то.
- Потому что северные женщины знают, как мало ценят их жертвы.
- Да потому жертвы мало и ценятся, что они приходят не от страсти, а от случая.
- Я вас не понимаю.
- Извольте, объясню подробнее, - отвечал Эльчанинов. - Положим, что вы полюбили бы человека; принесли бы вы ему жертву, не пройдя этой обычной колеи вздохов, страданий, объяснений и тому подобного, а просто, непосредственно отдались бы ему в полное обладание?
- Но надобно знать этого человека, - сказала вдова, несколько покрасневши.
- Вы его знаете, как человека, а не знаете только... простите за резкость выражения... не знаете, как любовника.
Задор-Мановский, наблюдавший молчание, при этих словах посмотрел на вдову. Она потупилась и ничего не отвечала. Эльчанинову показалось, что она боится или по крайней мере остерегается Мановского, и он с упорством стал продолжать разговор в том же тоне.
- Что ж вы на это скажете? - повторил он снова.
- Какой вы странный, - начала Клеопатра Николаевна, - надобно знать, какой человек и какие жертвы. К тому же я, ей-богу, не могу судить, потому что никогда не бывала в подобном положении.
"Она отыгрывается", - подумал Эльчанинов.
- Жертвы обыкновенные, - начал он, - например, решиться на тайное свидание, и пусть это будет сопряжено с опасностью общественной огласки, потому что всегда и везде есть мерзавцы, которые подсматривают.
- Я не знаю, - отвечала вдова, - всего вероятнее, что не решилась бы.
- Не угодно ли вам, Клеопатра Николаевна, поверить со мною описи, так как я завтра уеду чем свет, - сказал, вставая, Мановский и вынул из кармана бумаги.
- Извольте, - отвечала Клеопатра Николаевна. - Извините меня, Валерьян Александрыч, - прибавила она, обращаясь ласково к Эльчанинову, - я должна, по милости моих проклятых дел, уделить несколько минут Михайлу Егорычу. Они оба вышли.
Эльчанинов чуть не лопнул от досады и удивления.
"Что это значит? - подумал он. - Кажется, сегодня все женщины решились предпочесть мне других: что она будет там с ним делать?" Ему стало досадно и грустно, и он так же страдал от ревности к вдове, как за несколько минут страдал, ревнуя Анну Павловну.
Через полчаса вдова и Мановский возвратились. Клеопатра Николаевна была в окончательно расстроенном состоянии духа и молча села на диван. Мановский спокойно поместился на прежнем месте.
Эльчанинов, не могший подавить в себе досады, не говорил ни слова. На столовых часах пробило двенадцать. Вошел слуга и доложил, что ужин готов. Хозяйка и гости вышли в залу и сели за стол.
Эльчанинов решился наговорить колкостей Клеопатре Николаевне.
- Отчего вы, Клеопатра Николаевна, не выходите замуж? - спросил он.
- Женихов нет, - отвечала та.
- Помилуйте, - возразил Эльчанинов, - мало ли есть любезных, милых, красивых и здоровых помещиков!
- Вот, например, сам господин Эльчанинов, - подхватил Мановский.
- Я не считаю себя достойным этой чести; вот, например, вы, когда овдовеете, - это другое дело.
- Типун бы вам на язык, у меня жена еще не умирает, - сказал Мановский.
- Потому что вы, видно, бережете ее здоровье; это, впрочем, не в тоне русских бар, - заметил Эльчанинов.
- Да, из боязни, чтоб, овдовев, не перебить у вас Клеопатры Николаевны.
- Господа! - сказала она. - Вы, стараясь кольнуть друг друга, колете меня.
- Что ж делать, - отвечал Эльчанинов, - мы не можем при вас и об вас говорить с господином Мановским без колкостей; в этом виноваты вы.
- Не знаю, как вы, а я с вами говорю просто, - проговорил Мановский.
- Прекратите, бога ради, господа, этот неприятный для меня разговор, сказала Клеопатра Николаевна.
- А мне кажется, он должен приятно щекотать ваше самолюбие. Вам принадлежат нравственно все, а вы - никому! - возразил, с ударением на последние слова, Эльчанинов.
Вдова не на шутку обиделась; но в это время кончился ужин.
- Покойной ночи, господа, - сказала она, вставая из-за стола. - Я прошу вас переночевать вместе, в кабинете моего покойного мужа.
Эльчанинов очень хорошо заметил, что при этих словах Мановский нахмурился. Оба они подошли к руке хозяйки.
- Вы ужасный человек; я на вас сердита, - сказала она шепотом Эльчанинову.
- Что для вас значит этот человек? - спросил он тихо.
- Многое!..
Вдова ушла.
Два гостя, оставшись наедине, ни слова не говорили между собою и молча вошли в назначенный для них кабинет. Задор-Мановский тотчас разделся и лег на свою постель. Эльчанинову не хотелось еще спать, и он, сев, в раздумье стал смотреть на своего товарища, который, вытянувшись во весь свой гигантский рост, лежал, зажмурив глаза, и тяжело дышал. Грубое лицо его, лежавшее на тонкой наволочке подушки и освещенное слабым светом одной свечи, казалось еще грубее. Огромная красная рука, с напряженными жилами, поддерживала голову, другая была свешена. Он показался Эльчанинову страшен и гадок. "Так этому-то морскому чудовищу, - подумал он, - принадлежит нежная и прекрасная Анна Павловна. Когда я, мужчина, не могу без отвращения смотреть на него, что же должна чувствовать она!" Ему хотелось убить Задор-Мановского. "Зачем это она поехала к графу? Видно, женщина при всех несчастиях останется женщиной. Когда и как я ее увижу? Но отчего же мне не приехать к ним? С мужем я уже знаком".
Мановский повернулся.
- А что, вы скоро свечу погасите? - проговорил он.
- Вы, верно, рано любите ложиться спать? - спросил Эльчанинов.
- Гасите, пожалуйста, поскорее, - сказал вместо ответа Мановский.
- Я еще не хочу спать, - возразил Эльчанинов.
Задор-Мановский, не отвечая, повернулся к стене.
"Черта с два, познакомишься с этим медведем", - подумал Эльчанинов и лег, решившись не гасить свечу, чтобы хоть этим досадить Мановскому. Истерзанный душевным волнением, усталый физически, он задремал. Уже перед ним начинал носиться образ Анны Павловны, который как бы незаметно принимал наружность вдовы. Этот призрак улыбался ему, манил его и потом с громким смехом отталкивал от себя. Голова его закружилась, сердце замерло, он чувствовал, что падает в какую-то пропасть, и проснулся. Окинув глазами комнату, он увидел, что Задор-Мановский, вставший в одной рубашке с постели, брался за свечу.
- Что вы делаете? - спросил он.
Мановский, не отвечая ни слова, погасил свечу и опять лег на постель.
Эльчанинов видел необходимость повиноваться.
"Этакая скотина", - думал он, и досада и тоска не давали ему спать.
Прошел уже целый час в мучительной бессоннице, как вдруг ему послышалось, что товарищ его начинает приподниматься. Эльчанинов напряг внимание. Задор-Мановский действительно встал с постели, тихими шагами подошел к двери, отпер ее и вышел; потом Эльчанинову послышалось, что замок в дверях щелкнул.
