— Сейчас мы выйдем в город, — всё так же на ломаном японском произнёс человек, поглядывая на экран, — спрячьте своё холодное оружие и ведите себя спокойно. До машины идти недалеко.
Они поднялись ещё выше по лестнице. В приоткрытую дверь просматривалась довольно оживлённая улица. Изредка проезжали машины, иногда мелькали фигурки гражданских.
Вдруг земля дрогнула, и донёсся грохот взрыва. Следом раздались звуки клаксонов и сирен, казалось, всё задвигалось быстрей, громко воя двигателем, промчалась машина. Незнакомец быстро прикрыл дверь и повернувшись к Кумэ, тихо прошипел.
— Что бы добраться до безопасного места нам надо пересечь эту улицу, там стоит машина, другого пути нет. Опасность представляет только патруль, в городе военное положение, ищут таких как вы.
Полковник, выглянувший в дверную щель, в свою очередь заметил:
— Проще было поставить машину с этой стороны дороги.
— Что? Не понял, — скривился незнакомец, но быстро сообразив, добавил, — нельзя на этой стороне, запрещает знак. Нежелательно привлекать внимание!
Человек что-то снова набрал на телефоне и продолжил:
— Вот вам пистолет, но прошу вас, ведите себя естественно, спокойно и спрячьте же наконец свой ужасный кинжал. Пистолет на случай проверки, тут уж вам он пригодится больше чем мне.
Выглянув украдкой, он стоял, выжидая ещё минут пять. Видимо потенциальные опасности миновали, и он кивнул на дверь.
— Всё! Идём. — И почему-то по-китайски добавил, — удачи!
Удобно лёгшее в руку оружие, придало полковнику ту уверенность и спокойствие, которое от него просил незнакомец. Они неторопливо пересекли шоссе, справа поднялся чёрный гриб дыма, от недавнего взрыва, и на них никто не обращал внимания, патрулей вообще не наблюдалось. Пикнув сигнализацией, незнакомец скользнул за руль. Кумэ уселся рядом. Пристегнув ремень, незнакомец многозначительно уставился на полковника.
— Пристегнутся надо, — снова сказал он по-китайски. Потом помог завозившемуся пассажиру и плавно тронул машину.
— Я кстати немного знаю китайский язык, — поёрзав и усевшись поудобней, проронил полковник, — но вы европеец, почему помогаете мне?
Ответ прозвучал не сразу, сначала незнакомец включил преемник и стал слушать громкие обрывочные фразы на английском языке и только потом, тщательно подбирая слова, сказал:
— Давайте сначала выберемся, а потом будем задавать друг другу вопросы. Это частота их спецназа, у меня хороший приёмник. Слушая их, я вышел на тебя, — пояснял он, смешивая японские и китайские слова.
Спокойно управляя машиной, незнакомец продолжал слушать радио.
— Они тебя окончательно потеряли. Говорят, ты почти отделение положил.
Навстречу ехала колонна военной техники, пролетали вертолёты, но в их сторону никто не смотрел.
— Ну и шороху вы тут наделали, — улыбнувшись, произнёс человек за рулём на русском языке.
Кумэ не понимающе уставился на него, потом снова на дорогу — его не оставляло навязчивое желание запомнить дорогу по которой его везут.
— Курить хотите? — Снова на китайском языке предложил человек, протягивая сигареты. Кумэ отрицательно замотал головой.
— Я говорю, что давненько американцев так не обламывали, — громко произнёс водитель. Увидев, что японец поморщился, тише продолжил, — извините, когда кажется, что человек тебя не понимает, подсознательно хочешь говорить громче, думая что так сможешь до него докричаться. Психология.
Несколько часов ранее.
А утром мир мой рухнет,И каплями на кухне,Жизнь потихоньку тухнет…
Для Николая это воскресное утро, наверно, как и для многих американцев, стало слишком ранним. Разбудили его взрывы и вой самолётов. Зашторенное окно окрашивалось красными всполохами. Рядом зашевелилось существо, которое будить рано утром не то чтобы не рекомендуется, но вообще иногда чревато разными скандальными последствиями. А «у девушек сон утренний», по заверениям одного русского классика, «так тонок». Но сам бы Николай сказал, что и чертовски крепок, если её не разбудил весьма неслабый грохот за окном.
Поэтому быстро встав, стараясь меньше шуметь, осторожно ступая босыми ногами, Николай прикрыл дверь в спальню и уже в гостиной включил все возможные приёмники сообщений. Поначалу он ничего вразумительного не увидел, кроме предупреждения властей и треска радиопомех. Задействовав некоторые из своих каналов, он примерно полчаса сидел и переваривал информацию.
Кто бы сейчас в современном мире мог отважиться широкомасштабно напасть на Америку? Конечно не Россия. Первое на кого он подумал — это Китай. По легальной работе он часто ездил в Китай и воочию видел — эти бы, невзирая на жертвы, смогли. Сообщения о японской агрессии не вписывались в рамки достоверной реальности.
«Скорей всего спутали, — размышлял он, — и те, и те азиаты.» Увиденный в одном из репортажей сбитый самолёт с красными кругами, ввел его в ступор.
* * *
К своим тридцати девяти Николай понял, что люди с годами лучше не становятся.
С младенческих лет бессознательные животные инстинкты подавляются родительской любовью, заботой и строгим «нельзя, это не хорошо». Взираешь с любопытством на окружающее расширенными блюдцами глаз, словно наивный котёнок. Затем «улица» вносит свои, порой довольно жестокие коррективы, но детские и юношеские масштабы смешны, проблемы на уровне потёкшей юшки из разбитого носа. Далее конкуренция приобретает более чёткие осознанные очертания, растёт ответственность, пожирающая нервные клетки, прорезающая первую хмурую складку меж бровями. Набирается жизненный опыт, с ним приходит цинизм, прагматизм. Взгляд на мир, не то что бы без интереса, просто через многое уже прошёл, уже познал. Начинаешь оценивать стoят ли трудозатраты и потраченное время на какое-нибудь предприятие или телодвижение, в которое ещё лет десять назад бросился бы без оглядки. Это экономия ресурсов стареющего организма. Становишься злее, расчётливее.
Можно жить и в спокойные времена, но находить себе приключений на одно место. Первая кровь брызнула в Ростове-на-Дону в вокзальном туалете. Спасла остро заточенная отвёртка. Вид крови ввёл в ступор гопстопников, он и сам был в лёгкой прострации и вырвался скорее в панике. Полгода он на том вокзале не появлялся, сменив студенческий автобусный трафик на электрички. Время затирало память. Той привокзальной босоте ничего хорошего естественно не желал — поделом, но стоило только вспомнить, что отвертка лежала в левом кармане куртки и бил он левой, неудобно в правый бок, вероятно в печень…, тут же начинало нервно потряхивать.
После всего этого стычки на дискотеках выглядели ребячьими и весьма несерьёзными.
Потом была срочная служба в рядах….
Советский Союз ещё не знал, что доживает своё последнее десятилетие. Сначала Николая бросило к южным границам, к иссушенным и пыльным, покрытым верблюжьей колючкой каньонам среднеазиатской республики, граничащей с Афганистаном.
Солдатики в строю выглядели неказисто: выданная расчётливым старшиной вылинявшая бэушная рабочая форма, галифе под сапоги, едва достающие до мозолистых кирзовых ботинок, и даже панамы военной формы Среднеазиатского военного округа своими мятыми полями смотрелись на призывниках совершенно нелепо. Но ни кого это волновало, даже тебя. Это в школе ты на сборах красовался в самопальном камуфляже с деревянным «калашом»… так хотелось в войнушки поиграть.
А тут перемена климата, питьевой воды, вызывающая фактических у всех призывников приступы диареи. «Нехватка» — мало того что молодому организму после домашних харчей просто не хватало калорий, так ещё узбек-повар своей стряпнёй наверно мог не испортить только что примитивную гречку и вареные яйца. Жара, пот, недомыв, от которого гниёшь до дыр.
Плавишься под солнцем на плацу (им разрешалось ходить по территории части раздетыми по пояс), а стоящий за тобой в строю по дружбе мух отгоняет от ранки, набитой автоматом на позвоночнике во время марш-броска.
Таких жирных мух (обычных дрозофил) как там, в этой средней Азии, он нигде больше не видел.
Командует злыдень сержант и уж совсем безразличный «отец командир» — летёха. А выше их забавный комроты — майор. Забавный, потому что матерится от души — честно и смешно. И плевать им на тебя. Три зуба он в армии потерял, потому что не ныл и не настаивал, дескать лечить надо пока не поздно. Так и вырвали их, запустив кариесы, пульпиты и все прочие флюсы.
В Афганистан их принудительно не гнали — пиши рапорт добровольцем. Да и брали не всех, только отличников «боевой и политической». У него с этим было всё в порядке, но на предложение летёхи отказался. Почему?
На территории части иногда стояла техника, выведенная из Афганистана, и он как-то походил, поглазел. Дырки от пуль в «кунгах» и кабинах его не впечатлили и не испугали. Расспросил солдат, сопровождавших технику — не было в той афганской войне никакой романтики. Пыль, антисанитария, плохая еда…, потому и не захотел писать рапорт.
