вступается за него.
«Эко чем же опоил его Михалыч?» – подумалось Афанасию.
Меж тем владыка глубоко вздохнул, закинув голову вверх.
– Стало быть, нет среди братьев моих возлюбленных ни измены, ни разладу? – произнёс Иоанн, и великий покой отдавался в его глубоком выдохе.
Фёдор мотнул головой да пожал плечами.
– Афанасий Иваныч был мне просто заместо отца родного. Не ревнуйте, батюшка, – с улыбкой молвил юноша.
Басман-отец усмехнулся. Воевода подошёл к князю да хлопнул дружески по плечу. Сам Афанасий всё пребывал в смятении. Всяко же нельзя было и скрыть той радости, которая наполнила душу Вяземского, когда царь отпустил всех жестом.
* * *
Крестьянка отворила дверь ногою, ибо руки её были заняты кадкой с горячею водой. С поклоном она поставила её на пол.
– Изволите чего? – спросила она, вытирая лоб рукой, а то и вовсе прятала взгляд, преисполнившись девичьей стыдливости.
– Ступай себе, – молвил Фёдор, лёжа в длинной кадке с водой, что принесли в его покои.
Немец сидел на низком табурете подле головы Басманова. Генрих так же отрицательно мотнул головой, и девчушка тотчас же покинула их. Фёдор глубоко вздохнул, вновь откинув голову назад и прикрыв глаза. Немец осторожно обхватил лицо друга рукой и принялся брить его. Генрих тихо мычал себе под нос мелодию, которой Фёдор не знал, – стало быть, то нерусская была.
Обрив правую щёку, немец ополоснул лицо Фёдора тёплой водой. Сам того не ожидая, Басманов резко подался вперёд, едва-едва не напоровшись на лезвие в руке Штадена. Немец бросил бритву на пол и резко заломил Фёдора, придавив ему шею, зажав в локте. В обуявшем приступе Басманов точно пытался вырваться из хватки немца, но тот сцепился намертво.
– Федь, Федь! – крикнул Штаден прямо на ухо Басманова. – Федь, глянь, где ты?!
Юноша не оставил попыток вырваться, и немец тряхнул Фёдора, не отпуская его из своей хватки.
– Эй! – вновь воззвал Генрих. – Федя!
Штаден придавил шею Басманова, чувствуя, как юноша бьётся головой, силясь вырваться. Наконец то короткое мгновение безумия стало стихать. Немец то понял по дрожи, которую ощутил.
– Тише, тише… – молвил Генрих, чуть ослабив хватку.
Фёдор уткнулся лицом в локоть немца, переводя сбившееся дыхание. Плечи юноши лихорадочно вздымались, но вскоре Басманов отпрянул от своего друга. Шмыгнув носом, он отвёл взгляд да прикрыл рукой лицо.
– Нынче всё позади, Федь, – молвил Генрих, положив руку на плечо друга.
– Ежели молвишь кому – прибью, – отозвался Фёдор, вскинув голову вверх.
Зрачки юноши сузились, будто бы смотрел он на ясный свет. Взгляд его отзывался жуткой тревогой, истинным ужасом. Он поднёс кулак к губам, сдерживая внутри злостный рык, который всё же вырвался, пущай сквозь стиснутые зубы.
– То пройдёт, – молвил Штаден, поднимая бритву с пола.
– Откуда знаешь? – спросил Фёдор, глядя в пустоту пред собой.
– Меня в тюрьме как токмо не отделывали, – молвил Генрих, промывая бритву водою. – Потом всюду бесновался от любого шуму. Но свыкся.
– Посадили тебя с чем? – спросил Фёдор, обернувшись через плечо.
– Да пустяк – в семинарии повздорил с другим учеником, – пожав плечами, ответил Генрих.
– По коему же поводу? – молвил Басманов.
– Поводу уж не припомню, да припомню, что вогнал ему шило в руку, да насквозь, – просто ответил Генрих.
Немец жестом просил Фёдора податься назад, дабы продолжить бритьё. Басманов глубоко вздохнул да исполнил то.
* * *
Фёдор возвращался в свои покои. Осторожная поступь его предупреждала резкую боль али судорогу, которой могли разразиться его ноги. Всяко же в Басманове была поразительная воля к исцелению. То стремление могло затмить всякую боль, всякий недуг. Юноша уж свыкся с тем, как глубокий вздох отдавался огнём где-то под сердцем, свыкся и с тем, как вывихнутая рука могла от любого шевеления отозваться накатом боли. Спина пошла на лад – синяки постепенно сходили – покой, пущай и обеспеченный отравою, – всяко дал закрыться шрамам. Всяко юноша мог сам ходить – пущай и держался он ближе к стене али иной опоре.
Царь строго-настрого запретил пускать Басманова к конюшням. Фёдору польстило то, и сам он не был настолько сумасброден, чтобы пускаться вскачь в таком состоянии. Наконец он был гладко выбрит, вымытые волосы касались плеч, да по ним стекали капли. Заметил Фёдор ещё из коридора, что дверь в его опочивальню открыта. Не успел он подойти к ней, как завидел, как из покоев выходит Вяземский.
– Афанасий Иваныч! – улыбнулся Фёдор, ступая к нему. – Как ваша рука?
– Славно, славно, – усмехнулся Афанасий, пропуская Басманова в его покои. – Вот, к тебе наведаться решил.
– Вот же любо, с чем же? – спросил Басманов, рухнув на кровать.
Дело не в том было, что Фёдор сильно уж утомился. Всяко ему было спокойнее вести толки, тем паче с Вяземским, ежели мог дотянуться до оружия. У Басманова под подушкою извечно было припрятано чего, ежели кто нагрянет. По виду князя юноша и не думал и впрямь браться за кинжал, но всяко так много спокойнее.
– Гляжу, тебе много лучше, – молвил Вяземский.
Фёдор указал ему на кресло близ своей кровати, но Афанасий отмахнулся.
– Не, я на миг зашёл. Право, Федь, не было на то приказу царского – просто явился молвить тебе, что уж подивил ты меня, – произнёс Вяземский.
Басманов пожал плечами.
– Уж не думал я, что вступишься за меня пред государем, – продолжил князь. – Не ты – так не избежать мне опалы.
– Да на кой мне чёрт твоя опала? – усмехнулся Фёдор. – Отныне ты в долгу у меня.
Вяземский глубоко вздохнул.
– Это ещё с какого чёрту? – спросил князь, скрестив руки на груди. – Ты ж всю только правду и сказал!
– А мог бы и не говорить, – произнёс Басманов, пожав плечами. – То-то мой батюшка да государь всё бы верно истолковали али как?
– Полно, Басманов! – отрезал Афанасий. – Вот алчный же ты подонок, ишь! Долг у меня перед ним! Чем же ты обделён, что в должниках меня видеть хочешь?
– Уж не серчайте, Афанасий Иванович, – молвил Фёдор, потянувшись. – Но я малость утомился, и пытки, коими я подвергся, будучи, к слову, под вашим покровительством…
– Полно! – вновь рявкнул князь, закипая уж от злости. – Ты сам повинен в том, уж мне не ври, Басманов!
– Пущай и так, – молвил Фёдор. – Ты ступай, Афонь, да поразмысли на досуге – нужна ли тебе вражда со мною. Да хорошенько поразмысли.
Афанасий сплюнул на пол.
– Откуда в тебе столько дури? – с презрением бросил князь. – Неужто Алёша попускает тебе, покуда позоришь его?
– Поди у него и спроси, – равнодушно ответил Фёдор.
Вяземский отмахнулся да пошёл вон, ибо чувствовал, как поднимается в нём страшный
