поднимает голову и дергает подбородком.
– Тогда уходи.
Мгновение я осмысливаю, что он сказал.
Он подходит ко мне и с ненавистью окидывает нас взором.
– Да покинет это королевство скверна Ревингера, – заявляет он с нескрываемым презрением.
Слейд не тратит времени даром и обращается ко мне и остальным:
– Уходим.
Застыв на мгновение от удивления, я просто смотрю на Мидаса.
Он согласился. Он, как ни странно, согласился.
Я выйду через парадный вход и мне не придется прятаться или сбегать. Я помешала Слейду дать волю его силе и, возможно, не дала остальной Орее развязать с ним войну.
Но мне достается какая-то жалкая доля самодовольного торжества. Потому что в следующий миг стражники Мидаса нападают на Гнев, и между ними вспыхивает мстительная схватка. К несчастью, я слишком поздно понимаю, что это было всего лишь отвлекающим маневром.
Мидас хватает меня и прижимает к своей груди, отчего спина вспыхивает от боли. Перед глазами расплываются черные точки, а следом к горлу прижимают клинок.
– Воспользуйся магией, или я перережу ей глотку!
Я ничего не слышу, глубоко дышу и пытаюсь унять мучительную боль в спине, но, когда черные точки меркнут, вижу, что в паре футов от меня стоит Слейд и на его лице застыло смертоносное выражение.
– Отпусти ее. Сейчас же.
Его голос – это раскол неистовой угрозы, такой холодной, что я начинаю дрожать.
– Останови свою гниль и своих солдат, Ревингер, – угрожает Мидас, и я чувствую, как в кожу впивается острое лезвие. Шиплю от боли, когда клинок вонзается глубже, и чувствую, как по шее что-то стекает.
Зеленые глаза Слейда становятся почти черными.
– Ты покойник.
Я почти ощущаю, как в груди Мидаса гудит удовольствие. Слейд показал свое отношение – показал, что не желает рисковать моей жизнью.
Я царапаю Мидасу руку, пытаясь оторвать ее от шеи, но он держит слишком крепко, а от удара в спину я выгибаюсь от боли. Лезвие вонзается в кожу, прямо над зарубцевавшимся шрамом, в безмолвном приказе не дергаться.
Непроизвольно я перевожу испуганный взгляд на Дигби и понимаю, что мы оба вспоминаем тот день, когда Фульк так же прижимал к моей шее лезвие. Клинок другой и царь тоже, но угроза неизменна. К моему горлу прижато обещание смерти.
Но на сей раз Дигби меня не спасет.
Мидас держит меня крепче, начиная отступать назад, а я, не помня себя, оглядываюсь на стражников, которые его окружают, на напряженных членов Гнева, которые держатся на расстоянии, словно ждут приказ Слейда. На ошарашенного Дигби, переломанное тело которого до сих пор подхватывает фальшивый Рип.
– Уходите, или я перережу ей глотку, – угрожает Мидас.
Тело сковывает от страха. Никто не двигается.
– Ты ее не убьешь, – рычит Слейд. Не знаю, отрицание это или обещание.
– Если она не будет моей, то не будет ничьей, – от холодного, расчетливого тона Мидаса замирает сердце. Потому что я слышу в его словах правду. Он скорее убьет меня, чем позволит уйти. Мидас ставит наши жизни на то, что Слейд не станет рисковать, и он совершенно прав.
– Уходи сейчас же, Ревингер. У тебя тридцать секунд, или я ее убью.
Гнев озадачен. Фальшивый Рип смотрит на меня, и на его лице мелькает ярость.
Но Слейд не сводит с меня глаз.
– Воспользуйся лентами, – убеждает он, и из моего горла вырывается сдавленный всхлип.
– Я не могу.
Мидас притягивает меня еще ближе, с такой силой схватив за талию, что я задыхаюсь – особенно когда он насмехается:
– О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию.
Мидас кивает, и Слейд опускает взгляд на мою левую руку, вокруг которой еще повязана лента.
Лицо Слейда искажается в гримасе ужасной муки, и он снова смотрит мне в лицо.
– Аурен…
Щеки, будто огнем, обжигают слезы, а грудь раздувает от гулкого крика ярости, которая назревает как буря.
– Она беспомощна и полностью в моей власти, а если ты применишь силу, умрет от моей руки.
Мой гнев поднимает голову из-за клубящихся облаков, слово «беспомощна» отдается в них эхом, бренча напряженным буйством.
– Десять секунд, Ревингер, – резко выкрикивает у моего уха Мидас, но я его не слышу. Не слышу, что отвечает Слейд, и не замечаю отчаянного замешательства на его лице, когда закрываю глаза.
Потому что слышу только гром.
Разъяренный, пернатый зверь с острым клювом готовится к шторму, а я готова наблюдать за его буйством. Она расправляет крылья, сверкнув зубами, глаза ее такие же золотые, как у меня. Пронзительный крик, треснувший как молния, раскалывает не море. Он раскалывает меня.
Раскаленная угроза раскрывается во мне, как трещина в земле, и, возможно, Мидас тоже ее чувствует, потому что слегка оступается.
Я открываю рот, сделав вдох, и этот гнев похож на глоток свежего воздуха, которого я себе никогда не позволяла.
Но теперь я вдыхаю его полной грудью, и, оказывается, мне нравится этот привкус.
Я распахиваю глаза, тело раскрывается, в ушах стоит рев терзаемых штормом волн. Я смотрю на свои руки, на огонь, горящий под кожей, и чувствую только нереализованную, неукротимую, дикую силу.
Ночь смогла украсть солнце, а Мидас украл мои ленты, но я не беспомощна.
Я тотчас взываю к магии, которой управляют не солнце и другие, а управляю я.
Потому что каждый позолоченный дюйм, каждый металлический блеск выковала я.
Время замерло, и, наполнив грудь еще одним вдохом, я обмякаю в руках Мидаса, позабыв о клинке. Открываю рот и поднимаю руки, взывая к золоту, которое создала я.
И оно откликается.
Чувствуя огонь в глазах и яростный трепет крыльев в груди, я учиняю золотую расправу.
Пол плавится, стены кровоточат: каждый кубок, ткань, инструмент, стул становятся вязкими и податливыми, расплавленными чистой яростью, которая бушует в моих венах.
Стражники Хайбелла кричат, когда внезапно их доспехи растворяются, и одним взмахом запястья я заставляю их проглотить расплавленный металл. Он выливается им в рот, заглушая крики. Убегающие стражники увязают в полу, который удерживает их, не желая отпускать.
Даже позолоченный клинок, приставленный к моему горлу, тает в одночасье, и Мидас, вскрикнув от удивления, отшатывается.
Я поворачиваюсь, еще раз взмахнув запястьем, и золото за спиной Мидаса начинает отслаиваться от стен, как густая краска. Липкие завитки вмиг вытягиваются и хватают его, оторвав от меня. Тело Мидаса прилипает к медленно закипающей стене, а портьеры стекают позолоченными каплями и обвиваются вокруг его тела, пригвождая к месту.
– Аурен! – кричит он, но я не слышу его голоса. Создание в груди выступает в полную силу и не отвечает ему.
Я оборачиваюсь на топот облаченных
