косноязычной, как всегда, и, пожалуй, именно в дни Володиных неудач Иван Фомич относился к нему гораздо терпимее. Более того, именно в такие дни Сушенцов бывал просто необходим ему рядом — как успокоение, что самоуверенность все-таки наказуема, и как живой пример того, что он, Иван Фомич, ох как прав в своем понимании науки и качеств, необходимых ученому.
Во все же остальные дни, особенно в дни маленьких студенческих удач Сушенцова, Иван Фомич старался пореже с ним общаться, и, когда Андрей Михайлович, начиная серию опытов для будущей докторской диссертации, попросил у него себе в помощь Сушенцова — каждая лишняя пара рук, даже студенческих, была для него благом, — Иван Фомич охотно согласился.
Парень оказался не только способным, но и очень хватким, понимал Каретникова с полуслова, а почувствовав, что на материале, побочном от докторской диссертации Андрея Михайловича, явно вырисовывается своя собственная кандидатская, Сушенцов с благословения Каретникова стал параллельно и для себя работать, показывая теперь, поначалу к недоумению Ивана Фомича, такую работоспособность и усидчивость, что Иван Фомич даже с удовлетворением стал подумывать, что, выходит, не зря он держал Сушенцова в ежовых рукавицах, научил-таки его правильному, серьезному отношению к науке.
Случалось, Каретников и Сушенцов ночами просиживали в виварии и анатомичке, очень за это время сблизились, и Андрей Михайлович, усвоивший демократичные отношения с тех времен, когда еще серьезно занимался спортом, академической греблей, часто держал себя с Володей почти на равных. Да и то сказать: мальчишка, только-только выпускается из института, а можно уже без особых скидок разговаривать, несколько его статей удалось в сборники научных работ протолкнуть, и кандидатская, по сути, готова, весь материал собран, за год-полтора написать можно. Надо подумать, как теперь в аспирантуре его оставить.
Шеф в принципе не возражал, тоже, как и Андрей Михайлович, симпатизировал Володе Сушенцову, даже по имени-отчеству к нему обращался — Владимир Сергеевич, но и своего ближайшего заместителя не хотел обижать. На кафедру дали лишь одно аспирантское место, а претендентов двое оказалось: от Каретникова — Володя Сушенцов, от Ивана Фомича — Ксения, закончившая институт тремя годами раньше и работавшая у них старшей лаборанткой. Уж хотя бы поэтому, полагал Иван Фомич, она имела больше прав на аспирантуру, чем Сушенцов. Кроме того, Ксения была очень старательной и педантичной, как сам Иван Фомич, и пусть не хватала звезд с неба, но это, по глубокому убеждению Ивана Фомича, совсем не обязательно для их кафедры, — кто-то ведь и исполнять должен, им для генератора идей одного шефа достаточно, а Сушенцова все равно заносить будет. Кому же тогда работать, больных смотреть?
Он пошел к Александру Ивановичу, осторожно убеждал, что брать надо все-таки Ксению, она и к больным тянется больше, чем Сушенцов, и с документацией любит возиться. А как отчет сделала, как в составлении учебных планов помогла!
Шеф, рассеянно глядя на Ивана Фомича, закивал согласно, что бумажная волокита действительно их всех заела. Больными заниматься некогда! А ведь было же когда-то указание, что-то такое обсуждали, решали... Или не было? Разумеется, было, подхватил Иван Фомич, но почему-то бумаг еще больше после этого стало, и вот как раз Ксения, если в аспирантуру ее взять... Но помилуйте, поднял шеф свою челюсть на Ивана Фомича, какой же она, извините, ученый? А вот у Сушенцова уже диссертация почти на выходе. И очень, знаете, толковые результаты у него получились, оживился Александр Иванович. Оч-чень любопытные...
Опасаясь, что тот увлечется, Иван Фомич позволил себе перебить шефа, чего никогда с ним не случалось, и поспешно сказал, что, хотя Ксения в такой степени к научной работе, как Сушенцов, не готова, но у нее ведь будет впереди три года аспирантуры, он, Иван Фомич, ей поможет, а с другой стороны, она активная общественница, к тому же стенгазета на ней, недаром же они первое место взяли на смотре-конкурсе, и в художественной самодеятельности Ксения давно участвует, а скоро как раз от них кого-то надо в профком выдвигать... Да-да, кивнул шеф, хорошо, что общественница, пусть в профкоме и поработает, чтоб на это других, более нужных, не отвлекать. Все резонно, одобрил он своего заместителя.
Но тогда Андрей Михайлович к шефу пошел и удивился — он уже позволял себе вслух удивляться, чувствуя расположение к нему шефа: что как же так получается, Александр Иванович, во что мы кафедру можем превратить? Или нам в основном стенгазета нужна? Так ее, между прочим, всего-то двое больных внимательно читают. Кто? — заинтересовался вдруг шеф, а узнав фамилии, решил с усмешкой, что, значит, они уже вполне окрепли, пора о выписке подумать. А Сушенцов, настаивал Каретников, уходя от шутливого тона, это уже вполне сложившийся ученый. Нет, он понимает, конечно: если они решили больше не заниматься наукой, тогда это не имеет никакого значения и даже выгоднее оставить Ксению в аспирантуре... Тут шеф возмущенно спросил, а чем же они, по его мнению, занимаются, если не наукой, а Каретников, признав, что конечно же наукой, повернул разговор как раз на диссертацию Сушенцова: само собой, ее дооформить еще надо, но это уже дело техники и времени. Всего-то на год работы, жаль, что Сушенцов через пару месяцев уезжает по распределению куда-то в Тмутаракань, и надолго теперь это заглохнет, а то и просто устареет к тому времени, когда он сможет защититься. А говорят, на ученом совете их кафедру и так уже ругали: не растим смену, ни одной кандидатской за пять лет. А кстати, результаты у Сушенцова... Да-да, с увлечением подхватил шеф, я уже говорил об этом Ивану Фомичу. Любопытнейшие результаты, а главное — даже не они сами по себе ценны, а то, что за этим открывается...
Широко, захватывающими мазками шеф набросал перед Каретниковым такие перспективы, что у Андрея Михайловича дух захватило. Не удержавшись, он сам подбросил идею, шефу она сразу понравилась, они тут же прикинули, какими силами можно одолеть это, Андрей Михайлович успешно доказал, что сил явно не хватает, вот если бы Сушенцова подключить... Ну, детали с Иваном Фомичом решите, с досадой отмахнулся Александр Иванович. Если он пока обойдется без Сушенцова — значит, обойдется. А диссертацию можно и в этой, как вы говорите, Тмутаракани дописать. Зато несколько лет Сушенцов настоящей жизни поучится. Словом, сами все утрясите с Иваном Фомичом.
Но Иван Фомич считал, что все утрясено: Ксения остается, а Сушенцов едет по распределению,
