Однако, спустя примерно полторы недели, штурман вдруг доложил, что телескопическими наблюдениями в телесном угле вокруг второй кометы имевшимся на борту пассажиром-планетологом обнаружены какие-то слабо светящиеся объекты, и они ее как будто догоняют. Капитану было не до светящихся объектов – он с инженером по ЯДУ занимался реактором, но все же решил, что надо взглянуть на феномен своими глазами. Этими самыми глазами он действительно увидел светящиеся точки, художественно располагавшие вокруг довольно большого пятна второй кометы, после чего пожал плечами. Да, действительно точки, и что? Но через несколько часов ему доложили, что две точки начали медленно приближаться к их комете, и они подмигивают. Капитан высказался в том смысле, что вблизи этой кометы все подмигивают, но дал указание продолжить наблюдения. А еще через пару суток ему доложили, что на подходе к комете два пока еще не опознанных космических объекта, но судя по миганию позиционных огней, это какие-то суда. Капитан облегченно выдохнул воздух, скопившийся в нем за последние четыре недели непрерывного нервного напряжения, и дал указание включить аварийный пеленг спасательных гулетов. Но только через неделю капитан отдал приказ экипажу и пассажирам занять места в гулетах и сам покинул свой корабль. На достаточно приличном расстоянии от ядра кометы их подобрали два десантных драккара.
Как сейчас понятно, эта последняя неделя ушла на переговоры между, условно говоря, Асеевым и Гирей, Гирей и Асеевым, Асеева с капитанами его судов, и, после некоторого периода недопонимания, между капитанами судов с нашим капитаном. Капитан просил оказать помощь в ремонте и снабдить рабочим телом. Контрагенты же требовали, чтобы он немедленно покинул судно вместе со всеми остальными членами экипажа и бортовой кошкой, если таковая имеется. Далее все переговоры осуществлялись в обратном порядке, после чего осуществлялись переговоры между ГУКом и базой у Нептуна, и уже в прямом порядке между Гирей и Асеевым. Активизировалось и Солнце, сопровождая эти переговоры своими комментариями в виде помех. Впрочем, трудности сопровождали только переговоры, и закончились вместе с ними, поскольку и наш капитан, и капитаны Асеева свое дело знали. Сообщение о том, что инцидент исчерпан, и указание разобраться в деталях я получил уже находясь на борту Челленджера, и вместе с сопровождавшими меня лицами ускоряясь к месту событий. К слову, "в деталях" мне пришлось разбираться гораздо позже, и разбирать эпизод на детали я тогда мог только со слов очевидцев…
Оказавшись на борту одного из подошедших рейдеров, капитан оказался в информационном вакууме. От ответов на его вопросы все, с кем он имел дело, вежливо уклонялись, а информацию о наличии "глаза" на поверхности ядра вежливо выслушали и не то, чтобы не поверели, а скорее проигнорировали. Настаивать на том, чтобы экипажи подошедших судов занялись исследованием феномена, капитан не стал, ибо воспоминания были еще свежи. Спустя сутки, он обнаружил, что судно, на борту которого он оказался, переместилось и легло в дрейф неподалеку от второй кометы. Никаких разъяснений по этому поводу капитан не получил, и оставался в полном неведении до моего прибытия, хотя его личную свободу, как, впрочем, свободу членов его экипажа и пассажиров никто не ограничивал. А спустя еще какое-то время один из его ученых пассажиров по секрету сообщил, что комету сопровождают еще тринадцать судов, причем два КК подошли совсем недавно, а вскоре подойдут еще шесть. И это отнюдь не предел!
Услышав это сообщение, капитан совершенно обалдел, тем более, что вскоре оно подтвердилось. Тогда он обратился к другому капитану с прямым вопросом: что, собственно, здесь происходит? Второй капитан сделал официальное деревянное лицо и ответил, что полномочиями давать какие либо разъяснения по поводу проводимой операции он не располагает, но вот буквально через неделю прибудет лайнер "Челленджер", на борту которого, как ему стало известным, находится лицо, наделенное какими-то чрезвычайными полномочиями, и, тогда, надо полагать, его коллега получит всю необходимую информацию. После этого второй капитан убрал деревянное выражение с лица, улыбнулся и заявил, что кое-какую информацию он сообщить может. А именно: в данный момент обе кометы сближаются с планетой Юпитер. В дальнейшем первая комета войдет в атмосферу этой планеты, а вот вторая проскочит мимо. Он понимает беспокойство коллеги по поводу того, что не предпринято никаких мер для выяснения причин аварии на его судне, но полагает, что на фоне предстоящих событий это – пустяки. Тогда первый капитан, вспомнив про "мигающий глаз", заявил, что это отнюдь не пустяки, и он настаивает… Но, увидев что лицо его коллеги вновь обретает твердость дерева, вежливо откланялся. Оба они были хорошими капитанами, и каждый из них, помимо прочих полезных навыков, умел владеть своим лицом таким образом, чтобы его не терять.
Что касается лица, наделенного полномочиями, то, вероятно, им был не кто иной, как я. Уже в полете, иследовав свои сопроводительные документы, я понял что мои полномочия простираются очень далеко. Но в бумагах я обнаружил только сами полномочия, и не обнаружил никаких указаний относительно того, когда и как их следует применять. Вероятно, Петр Янович, по своему обыкновению, положился на мою "сметку и трезвый расчет". Их я и проявил, стараясь не соваться, куда меня не просят, до тех пор, пока не призойдет нечто экстраординарное, и никто не будет знать, что нужно делать, а чего делать не нужно. Тогда мне, волей-неволей, придется опять проявить сметку и трезвый расчет, но, возможно, все и так обойдется.
Так и случилось. То есть, мои надежды полностью оправдались – никаких экстраординарных событий не произошло. Никто нигде ни с кем не столкнулся, никто не разгерметизировался и не сделал попытки выйти в открытый космос без скафандра. Ни один реактор не взорвался, и даже ни один не вышел на закритический режим. Возможно, кто-то и уснул на вахте, но его сновидения не привели к трагическим последствиям.
С одной стороны, это, конечно было отнюдь даже не плохо, но, с другой стороны, я испытал некоторое разочарование. Какого черта меня гнали в такую даль? Понятно, что здесь делают все эти люди, но я-то даже пальцем о палец не ударил. Впервые в моих руках были значительные полномочия, а я не имел возможности их применить. Они никому не понадобились.
Своим огорчением я поделился с Бодуном, который оставался на "Челленджере" и тоже бил баклуши, почти непрерывно обыгрывая Эндрю Джоновича и его орлов в двумерные шахматы или в трехмерный бильярд – на выбор. Бодун зевнул и сказал, что я чрезмерно привередлив. Быть может именно мое присутствие здесь и привело к тому, что ничего плохого не случилось, а не будь меня, мало ли что могло произойти. Это меня несколько приободрило, и я с удовольствием проиграл ему две партии. Одну белыми, а другую – всухую.
Почти каждый вечер мы выходили на открытую палубу и любовались на закат Юпитера. Разумеется, вечер был бортовой, закат обеспечивался корпусом "Челленджера", да и "выходили" мы весьма своеобразно, зато уж Юпитер и звезды были просто великолепны. Но им не хватало разнообразия. Уж не знаю, о чем в такие минуты думал Бодун, я лично думал именно о разнообразии. Мне его явно не хватало, но у меня впереди маячила хоть какая-то перспектива сменить обстановку. А у Бодуна и его компании впереди было одно только бесконечное однообразие при полном отсутствие видимой космологической перспективы и какого либо горизонта событий.
Я поделился своей мыслью. Сергей хмыкнул и, подумав, сказал, что есть по крайней мере один способ борьбы с отсутствием разнообразия и видимой перспективы: нужно мыслить лозунгами. Например: "Будущее светло и прекрасно!" – это, безусловно, основополагающий. "Мы унесем в наших сердцах светлый образ Матери-Земли к звездам!" – это вспомогательный. В запасе имеются следующие: "Мы первыми твердо встали на путь к звездам, и пройдем его до конца Вселенной!", "Только смелым покоряются моря вакуума!", "Придет время, мы покорим и пространство!", "Твердой поступью по Млечному Пути!", и, наконец: "Даешь Галактику!".
"Все это лирика. – сказал я. – Не приведет ли она вашу компанию к поголовному помешательству?"
"Нет, – возразил он, – все это романтика, а всякая романтика есть базис новых свершений".
Еще Бодун выдвинул такой тезис: когда разнообразие приедается, оно превращается в свою противоположность. А по существу, в одной капле воды ничуть не меньше разнообразия, нежели во всей Вселенной. При одном, разумеется, условии: если там имеется какая-то жизнь. Он, Сергей Бодун, ничуть не хуже капли воды, и в борьбе с помрачением рассудка крепко рассчитывает на свое внутреннее разнообразие, при умеренной поддержке со стороны коллег, разумеется.
Капитан "Челленджера" уже знал меня по эпизоду на Первой лунной. Был он намного старше, выглядел солидно и строго, всегда был одет по форме и в общении держал дистанцию. Как только я прибыл на лайнер, он сразу же дал понять, что именно я теперь старший на борту, подчеркнуто соблюдал субординацию, все радиограммы, адресованные мне, передавал лично, и при входе в мою каюту салютовал приложением руки к козырьку фуражки – я даже не всегда успевал вскакивать. Мне становилось страшно неудобно, а в глазах капитана мелькали какие-то искорки. Мол, знай наших, штафирка! В общем, это был настоящий космический волк. Он был осведомлен о том, что ему предстоит сдать судно на орбите, и гонял экипаж, требуя, чтобы на борту был идеальный порядок. Похоже, он знал также, кому именно сдаст лайнер, и с какой целью, но от разговоров на эту тему вежливо уклонялся.
