Письмо гласило, что приложенным директивам можно верить, а эти директивы требовали полного и текущего перечня войск Конфедерации под командованием генерала Магрудера и особо тщательного доклада о количестве войск, находящихся в городах, гарнизонах и фортах между Ричмондом и Йорктауном.
Поставленный перед фактом обнаружения зашитым в подкладке его куртки письма, Джон Скалли клялся, что купил эти вещи у маркитанта за городом и понятия не имел, что это письмо означало. Он улыбнулся, ведущему допрос майору:
— Мне жаль майор, очень жаль. Я помог бы вам, если б это только было в моих силах.
— К черту твою помощь.
Майор Александер был высоким плотным мужчиной с кустистыми бакенбардами и выражением постоянного возмущения на лице.
— Если не заговоришь, — припугнул он Скалли, — мы тебя повесим.
— Вы этого не сделаете, майор, — возразил Скалли, — учитывая, что я гражданин Великобритании.
— К черту Британию.
— Обычно я бы с вами согласился, да, согласился бы, но в данную минуту, майор, я всего лишь ирландец, который на коленях благодарит Бога за то, что тот сделал его британцем, — Скалли ангельски улыбался.
— Твое британское подданство тебя не защитит. Тебя повесят! — угрожал Александер, но Скалли всё равно не заговорил. На следующий день пришли известия о прорыве янки линий обороны у Форта Монро.
На полуостров прибыл генерал Макклелан, и теперь вся Виргиния знала, откуда грянет гром небесный. Грозная армия продвигалась к слабым укреплениям, протянувшимся от Йорктауна до острова Малберри.
— Еще месяц, — заверял Прайс Льюис Джона Скалли, — и нас спасут. Мы станем героями.
— Если до этого нас не повесят, — ответил Джон Скалли, перекрестившись.
— Не повесят. Они не посмеют.
— Не слишком в этом уверен, — Скалли утрачивал свою решимость.
— Они не посмеют! — настаивал на своем Прайс Льюис. Но на следующий же день в тюрьме был созван армейский трибунал, на который представили карту ричмондских укреплений и письмо, адресованное почетному секретарю Общества снабжения армии Конфедерации библиями.
Улики перевесили все сомнения, которые трибунал испытывал из-за подданства пленников, и менее чем через час после начала заседания суда председатель приговорил узников к смерти. Скалли неожиданно задрожал от страха, а высокий англичанин просто презрительно усмехнулся судьям.
— Вы не посмеете это сделать.
— Увести их! — подполковник, председательствовавший на трибунале, ударил по столу рукой. — Вас подвесят, как собак!
Скалли вдруг почувствовал совсем рядом взмахи крыльев ангела смерти.
— Мне нужен священник! — обратился он к майору Александеру — Ради Бога, майор, приведите мне священника!
— Заткнись, Скалли! — прикрикнул на него Прайс Льюис. Англичанина быстро увели по коридору в камеру, а Джона Скалли поместили в другую комнату, куда майор Александер принес ему бутылку дешевого виски.
— Так не положено, Джон. Но я подумал, это скрасит тебе последние часы.
— Вы не посмеете! Вы не можете нас повесить!
— Послушай! — прервал его Александер, и в тишине Скалли мог различить стук молотков. — Виселицу достроят к утру, Джон, — тихо произнес Александер.
— Нет, майор, пожалуйста.
— Его зовут Линч, — продолжал Александер. — Это должно тебя порадовать, Джон.
— Порадовать меня? — поразился Скалли.
— Разве тебя не обрадует, что тебя повесит другой ирландец? Кстати, старик Линч отнюдь не мастер своего дела. Он слегка намудрил с последними двумя. Один черномазый помирал минут двадцать, и зрелище было не из приятных.
Боже мой, совсем не из приятных. Он дергался и обмочился, а при дыхании издавал такой звук, словно наждаком глотку царапало. Ужас, — покачал головой Александер.
Джон Скалли перекрестился, а потом закрыл глаза и молил Бога придать ему сил. Он будет сильным и не предаст доверия Пинкертона.
— Священник — вот всё, что мне нужно, — настаивал он.
— Если ты заговоришь, Джон, завтра утром тебя не повесят, — искушал его Александер.
— Мне нечего сказать майор, я буду говорить только со священником, — храбро держался своего Скалли.
В ту ночь в новую камеру Джона Скалли пришёл очень старый священник. Впрочем, он сохранил отличную шевелюру, и его длинные белые волосы ниспадали ниже воротника сутаны.
У него было смуглое лицо, словно он провёл всю жизнь, миссионерствуя в тропиках. Лицо аскета, доброе, не лишенное проблесков абстрактного интеллекта, наводивших на мысль, что помыслы его уже давно перешли в высший и лучший из миров. Он примостился на кровати Скалли и извлек из чемодана потертую мантию.
Поцеловав вышитую узорами полоску материи, он надел ее на свои худые плечи и перекрестил пленного.
— Мое имя отец Малруни, — представился он, — я из Голуэя. Мне сказали, ты хочешь исповедаться, сын мой?
Скалли встал на колени.
— Простите меня, отец, ибо я согрешил, — он перекрестился.
— Продолжай, сын мой, — у отца Малруни был глубокий ясный голос, как у человека, проповедующего грустные вещи в больших залах. — Продолжай, — тихо и утешающе повторил Малруни своим чудным низким голосом.
— Должно быть, лет десять прошло с момента моей последней исповеди, — начал Скалли, и затем его прорвало, он выплеснул весь список своих прегрешений.
Отец Малруни, слушая, закрыл глаза, единственным признаком того, что он не спит, было легкое постукивание одного из его длинных, костлявых пальцев по изящному распятию из слоновой кости на простой железной цепи, висящему на его шее.
Пару раз он кивнул, пока Скалли перечислял свои презренные грехи: падшие девицы, с которыми он предавался пороку, данные им клятвы, украденные безделушки, ложь, пренебрежение церковными службами.
— Моя мать всегда говорила, что я плохо кончу, да, именно так и говорила, — ирландец почти рыдал, закончив свою речь.
— Успокойся, сын мой, успокойся, — голос священника был сухим и тихим, но в то же время успокаивал. — Ты раскаиваешься в своих грехах, сын мой?
— Да отец, о Господи, да, — Скалли принялся рыдать. Он подался вперед, положив голову на руки, которые, в свою очередь, покоились на коленях у священника.
На лице отца Малруни не отразилось никакой реакции на ужас и раскаяние Скалли; он слегка поглаживал своими длинными пальцами голову ирландца и осматривал белую камеру с фонарем и зловещим решетчатым окном.
По лицу Скалли бежали слезы, образовав мокрое пятно на выцветшей и потертой сутане Малруни.
— Я не заслуживаю смерти, отец, — сказал Малруни.
— Так почему же они собираются повесить тебя, сын мой? — спросил Малруни и продолжил гладить короткие черные волосы Скалли.
— Что ты совершил, сын мой? — спросил священник своим печальным добрым голосом, и Скалли рассказал, как Аллен Пинкертон попросил Льюиса и Скалли отправиться на юг, на розыски пропавшего агента, лучшего агента северян, и как Пинкертон убедил их, что являясь британскими подданными, они будут ограждены от всех обвинений мятежников, и тем не менее, несмотря на эти заверения, их приговорили к повешению военным трибуналом.
— Конечно же, ты не заслуживаешь смерти, сын мой, — с возмущением в голосе произнес Малруни. — Всё, что ты совершил, было лишь попыткой помочь друзьям. Разве не так? — его пальцы унимали страхи Скалли.
— А ты смог найти своего друга? — ирландский акцент отца Малруни усилился во время исповеди.
— Да, отец, причиной его исчезновения оказалась болезнь. Он скверно себя чувствует, действительно скверно. У него обострился ревматизм. Он должен был жить в отеле «Баллард Хаус», но переехал, и нам понадобилось дня два, чтобы его разыскать, но бедняга теперь в отеле «Монументаль», и одна из женщин Пинкертона там за ним присматривает.
Малруни успокаивал Скалли, который ужасно коверкал слова.
— Бедняга, — сказал Малруни. — Так говоришь, он болен?
— Едва передвигается. Ужасно болен, просто ужасно.
— Назови мне его имя, сын мой, чтобы я мог за него помолиться, — мягко вымолвил Малруни, но потом священник уловил колебание Скалли и с легкой укоризной похлопал пальцами.
— Это исповедь сын мой, а тайны исповеди уходят в могилу вместе с священником. Всё, что ты здесь скажешь, сын мой, останется в тайне между нами и всемогущим Господом. Так назови мне имя, чтобы я мог помолиться за беднягу.
— Уэбстер, отец, Тимоти Уэбстер. Он всегда был настоящим разведчиком, не то что мы. Мы с Прайсом всего лишь оказали услугу Пинкертону, поехав на его поиски! Вот Уэбстер — настоящий разведчик. Он лучший из здешних агентов!
— Я помолюсь за него, — сказал Малруни. — А женщина, которая присматривает за беднягой, как ее зовут, сын мой?
