— Вы говорили с ним, Виллат?
— Да. После. После поражения, мадам.
— Победы, полковник Виллат, победы! Не искажайте событий! — Розен почти кричал.
— Как он выглядел, Виллат? Я хочу сказать… после?
Виллат пожал плечами и уставился на масляную лампу, горевшую на столе.
— Виллат, как он выглядел?
— Он поседел, мадам.
Кофе был горьким. Я забыла сахар. Я стала искать его в шкафу. Мне было стыдно, что я не знаю, где он хранится. Потом я нашла сахар и поставила сахарницу на стол.
— Ваше высочество сварили прекрасный кофе, — сказал Розен с чувством.
— Так же всегда говорил мой муж. Раньше я варила ему очень крепкий кофе, когда он работал ночью. Расскажите мне все, что вы знаете, граф.
Розен рассказывал, а Виллат поправлял его, когда ему казалось, что Розен очень уж преувеличивает успехи союзников и умаляет достоинства французов. Потом рассказывал Виллат.
— Наши войска пытались отступить в сторону Эльстера. Их преследовали казаки.
— А император?
— Император надеется удержать фронт по Рейну. Если это не удастся, он попытается защитить Париж.
Виллат помолчал.
Я облокотилась о стол и закрыла руками глаза. Фронт по Рейну… Как прежде, когда они все взялись за оружие, чтобы удержать фронт на Рейне. Когда они его удержали, Жан-Батист стал генералом.
— Тысяча чертей! Кто это хозяйничает на кухне? О, простите, Ваше высочество… — мой главный повар постепенно переходил от гнева к удивлению. Служанка открыла ставни. Серый рассвет вползал в окна. Я задрожала от озноба.
— Ваше высочество, чашечку шоколада, — предложил повар. Я отказалась. Кто поддержал меня, когда, встав со стула, я пошатнулась? Это Виллат, мой пленник.
— Ступайте в ваши комнаты, господа. Вы найдете их такими, какими оставили, — предложила я моим героям. Затем я потребовала тряпку для вытирания пыли. Растерянная служанка с реверансом подала мне крахмальную салфетку. Видимо, так она представляет себе тряпку для вытирания пыли у наследной принцессы. Я взяла салфетку и пошла в комнату Жана-Батиста.
Когда здесь в последний раз вытирали пыль? Я смахнула пыль с зеркала и поразилась, какой необитаемой выглядела эта комната. Уже давно Жан-Батист попросил меня выслать в Стокгольм все портреты, все бюсты и все, что ему было дорого. Сейчас в этой комнате не осталось ничего милого его сердцу. Я открыла окно. Сад был такой, как обычно.
«Этот день такой же, как другие, — подумала я. — А русские, пруссаки и австрийцы перешли Рейн. Русские, пруссаки, австрийцы и шведы…»
— Не стой в капоте перед открытым окном. Ты простудишься. Что ты здесь делаешь? — спросила Мари.
— Я убираю комнату к приезду Жана-Батиста. Франция побеждена. Войска союзников идут к Парижу. Жан-Батист возвращается домой, Мари.
— И ему не стыдно? — процедила она сквозь зубы. Она сказала это чуть слышно, но я все-таки расслышала.
Мой дорогой всадник из сна! Мой бедный всадник на белой лошади!
Глава 46
Париж, последняя неделя марта 1814
У булочника говорят, что казаки насилуют женщин, даже старух. Это сообщила Мари.
— Они даже предпочитают старух, — уверяла она. — Эжени, не смейся надо мной!
— Нет, что ты! Казаки, вероятно, думают, что старухи приносят счастье.
— Какие глупости!
Я продолжала дразнить ее:
— Ты должна бы это знать, Мари!
Она рассердилась:
— Кто тебе это сказал?
— Виллат.
Она наморщила лоб.
— Эжени, спроси у шведского графа, правда ли это? Он ведь воевал вместе с казаками, он должен знать.
— Но мне неудобно его об этом расспрашивать. Наследная принцесса не должна знать, что значит «насиловать».
И в этот момент мы впервые услышил далекий гром.
— Гроза в марте? — удивилась Мари. Мы смотрели друг на друга.
— Пушки вблизи города, — прошептала я.
Прошло два дня. Пушки возле стен Парижа не умолкали ни на минуту. Город защищает корпус Мармона. Когда-то Мармон делал мне предложение… Что мне когда-то говорил о нем Наполеон? В Марселе. «Умница! Хочет сделать карьеру под моим руководством». Нет, Мармон не защитит Парижа, даже под руководством Наполеона.
Дрожит пол, пушки бьют так близко! Буду продолжать писать и, главное, не думать о Жане-Батисте! Жан-Батист продвигается вперед, как будто он не на войне, а на прогулке. Жан-Батист воюет с Данией, которая по приказу Наполеона все-таки объявила войну Швеции.
Из Киля Жан-Батист послал ультиматум королю Дании. Он предложил Дании отказаться от Норвегии, а взамен предложил компенсацию в миллион риксдалей.
Присланный из Киля пакет на имя графа Розена дошел к нам контрабандой. Дания уступила Швеции Норвегию, исключая Гренландию, Фарерские острова и Исландию. Что касается миллиона риксдалей, король Дании отказался от них. Он не продает Норвегию.
— Наследный принц Швеции и Норвегии, — задумчиво сказала я Розену. Я взяла карту и посмотрела, где Норвегия.
— А Гренландия? — спросила я. Розен показал большое белое пятно на карте.
— Ничего, кроме снега и льда, Ваше высочество.
Я очень рада, что датчане сохранили для себя Гренландию. От Жана-Батиста можно было ожидать, что он заставит меня жить на этом совершенно белом пятне…
Я записываю все это лишь для того, чтобы скрыть свое беспокойство. Жана-Батиста уже нет в Киле. Я не знаю, где он теперь…
Он исчез уже три недели тому назад. Он, кажется, был где-то в районе Рейна. Но он его не перешел. Его след можно проложить по карте до Льежа в Бельгии, Он был там, и граф Браге был с ним. А потом они исчезли. Никто не знает, где они. Многие говорят, что Наполеон, обескураженный и потерянный, обращался к Жану-Батисту за помощью. И что он поспорил с царем, который не хотел признавать границы Франции 1794 года. Парижские газеты пишут, что Жан-Батист сошел с ума. Мари и Иветт, правда, прячут от меня эти газеты, но кто-нибудь из прислуги постоянно приносит эти газеты в гостиную.
В одной статье даже говорится, что отец Жана-Батиста умер, сойдя с ума, что его брат тоже не в своем уме, нет… я просто не хочу повторять это! Тем более теперь, когда я не знаю, где мой Жан-Батист и что он делает.
Из Льежа пришло письмоот камергера графа Левенштейна. Он спрашивает меня, не знаю ли я, где Его высочество.
«Я не знаю, господин камергер, но могу себе представить. Он вернулся из своего добровольного изгнания, мой Жан-Батист. Он вернулся на свою бывшую родину и нашел руины. Я не могу ответить вам, господин камергер, и прошу вас, имейте терпение. Его высочество ведь тоже человек. Оставьте его в покое на несколько дней, таких мрачных дней его жизни, и на несколько таких же мрачных ночей».
