Вчера, 29 марта, в половине седьмого утра, Мари вошла в мою спальню.
— Скорее поезжай в Тюильри.
Я посмотрела на нее с удивлением.
— В Тюильри?
— Король Жозеф прислал коляску. Ты должна скорее поехать к Жюли.
Я поспешно встала и оделась. Жозеф назначен комендантом Парижа и пытается спасти город. Жюли подчинилась его приказу не видеться со мной, и мы не видимся с нею уже несколько месяцев. А сейчас такая поспешность…
«Не разбудить ли мне одного из моих адъютантов? Если будить, то которого? Виллата — моего военнопленного, или Розена? Не буду будить никого. Для того чтобы повидаться с сестрой, мне не нужен адъютант», — решила я.
— Я всегда удивлялась, зачем ты таскаешь за собой этого офицера, — ворчала Мари.
Дрожа от утренней прохлады, я ехала по пустынным улицам Парижа. Расклейщики афиш только что наклеили на круглые столбы свежие прокламации. Я остановилась, чтобы прочесть одну из них.
«Парижане! Придите в себя! Поступайте, как ваши братья в Бордо! Призовите на трон Людовика XVIII. Он даст вам мир!» Подписано: «Принц Шварценберг, главнокомандующий австрийской армией».
Двор Тюильри был забит экипажами. Мне пришлось выйти из коляски и пробираться пешком. Я попросила, чтобы обо мне доложили Жозефу.
— Скажите, что приехала его свояченица, — сказала я дежурному офицеру. Он посмотрел на меня удивленно:
— Слушаюсь, Ваше высочество.
Меня еще не забыли в Тюильри!
К моему удивлению, меня проводили в покои императрицы. Когда я вошла в большую гостиную, мое сердце на мгновение остановилось… Наполеон? Нет, нет, только Жозеф, который старался изо всех сил в эту минуту походить на брата. Жозеф стоял возле камина со скрещенными руками и быстро говорил что-то, откинув назад голову.
Императрица, которую теперь называют регентшей, потому что Наполеон оставил ей все полномочия на период своего отсутствия, сидела на диване рядом с м-м Летицией. М-м Летиция накинула на плечи шаль, как крестьянка, в то время как императрица была в дорожном пальто и шляпе.
Мари-Луиза имела вид гостьи, которая только на минуту присела.
Я заметила Менневаля, который был сейчас секретарем регентши, и нескольких членов Сената.
Высокий, стройный, в какой-то фантастической форме, сзади м-м Летиции стоял Жером Вестфальский, младший сын, который в детстве был так прожорлив. Уже давно союзники отняли у него его государство.
Комната была ярко освещена свечами. Их свет смешивался с серым рассветом. В этом печальном освещении комната и все присутствующие казались нереальными, какими-то тенями из сна.
— Здесь, вот здесь все это написано, — Жозеф достал из кармана письмо.
— «Реймс, 16 марта 1814. …не оставляй моего сына и всегда помни, что мне лучше узнать, что он утонул в Сене, чем попал в руки врагов Франции. Судьба Астианакта, пленника греков [20], всегда казалась мне самой страшной. Любящий тебя брат Наполеон».
— Дальше Наполеон пишет, — Жозеф вновь поднес письмо к глазам. — «Держитесь хорошо у стен Парижа. Поставьте по две пушки на батареи у каждых ворот и приставьте к ним Национальную гвардию. У каждых ворот нужно иметь всегда 50 человек, вооруженных военными или охотничьими ружьями, и 100 человек с пиками. Всего 150 человек у каждых ворот».
— Можно подумать, что я не умею считать. Так он пишет мне. И дальше: «Необходимо, кроме того, иметь всегда резерв из 300 вооруженных ружьями или пиками солдат, резерв, который можно быстро перебросить в любую часть города, где будет особенно трудно защищаться. Любящий тебя брат» — подписано — «Наполеон».
Наступило молчание.
— Ну… — Мари-Луиза, спокойная и как будто безразличная. — Ну что же вы решили? Должна ли я уехать вместе с Римским королем или остаться здесь?
— Мадам, — Жером вышел из-за дивана и стал перед ней. — Мадам, вы знаете клятву офицеров гвардии: пока регентша с королем Римским в Париже, Париж не будет сдан!
— Жером, — вмешался Жозеф, — у нас только пики против пушек и почти нет людей, способных сражаться.
— Но гвардия пока еще в порядке.
— Всего несколько сот человек… Но, поверьте, я не могу взять на себя ответственность за судьбу императрицы. Кроме того, народ Парижа… И все-таки, отъезд…
— Как хочешь. Бегство, как ты говоришь, регентши и короля Римского не смогут остаться тайной для народа Парижа, и я боюсь, что тогда… — он не закончил фразы.
— Ну? — спросила императрица.
— Вы должны решить сами, — сказал Жозеф устало. Сейчас он совсем не был похож на Наполеона.
— Я не хотела бы сделать ничего такого, что впоследствии могло бы быть направлено против меня, — заявила Мари-Луиза со скукой в голосе.
М-м Летиция вздрогнула, как от электрического тока. Вот так жена у Наполеона!
— Мадам, если вы покинете Тюильри сейчас, вы можете потерять права свои и вашего сына на корону Франции, — зашептал Жером, наклонившись к ней. — Мадам, отдайтесь под защиту гвардии, доверьтесь народу Парижа!
— Я остаюсь, — сказала Мари-Луиза и стала развязывать ленты своей шляпы.
— Мадам, но письмо Наполеона… Он предпочитает, чтобы его сын утонул в Сене, — почти скулил Жозеф.
— Не повторяйте хоть этой ужасной фразы, — удержалась я от восклицания.
Все лица повернулись ко мне. Это было ужасно. Я стояла на пороге. Я поклонилась императрице и извинилась:
— Простите, я нечаянно.
— Наследная принцесса Швеции в гостиной регентши? Мадам, это невозможная ситуация! — зарычал Жером, делая шаг в мою сторону.
— Жером, я просил Ее высочество приехать, так как… так как Жюли… — бормотал Жозеф.
Я проследила за его взглядом. В глубине комнаты, на диване, угадывались три тонких силуэта. Жюли и ее дочери. Они были такими робкими, такими жалкими!
— Прошу вас, садитесь, Ваше высочество, — любезно пригласила Мари-Луиза.
Я прошла через комнату и подсела к Жюли. Она обнимала Зенаид и гладила пальцы девочки.
— Не волнуйся так, — прошептала я ей на ухо. — В случае беды приезжай ко мне с детьми.
Подошел Жозеф.
— Вы тоже, Жозеф, можете жить у меня, — сказала я ему.
Он покачал головой.
— Может быть, Наполеон еще успеет приехать, чтобы спасти Париж. Я благодарю вас от всего сердца за Жюли и детей, — он поцеловал мне руку: — вас и вашего супруга.
Камердинер провозгласил:
— Князь Беневентский просит аудиенции!
Мы посмотрели на Мари-Луизу. Улыбаясь, регентша повернулась к двери.
— Просите.
Талейран, прихрамывая, быстро подошел к Мари-Луизе.
— Ваше величество, я говорил с министром обороны. У него есть вести от маршала Мармона. Маршал просит Ваше величество немедленно покинуть Париж вместе с королем Римским. Маршал не знает, сколько времени еще он сможет удерживать врага на дороге в Рамбуйе. Я в отчаянии, что вынужден принести вам эту ужасную весть.
