– Откуда видеозапись? – спросил он Копаева.
Тот молча повел его в глубину зала – вдоль закругленного ряда подсвеченных зеленым сиянием «Снегирей»-исполинов; ряд живописно топорщился пальцами обтянутых металлизированными перчатками великаньих рук, знакомо отведенных чуть назад и в сторону. Андрей шагал за Копаевым и думал, что каждая встреча с бронзовоухим блондином неизменно сопровождалась какой-нибудь неожиданностью.
Середина зала, двухместный диван с подлокотниками. Сели.
– Откуда это у вас здесь? – Андрей обвел глазами великаний ряд «Снегирей».
– Содержимое твоего видеомонитора, – сказал Аверьян. – Неужели не узнаешь?
– Узнаю. Но видеомонитор я потерял.
– В твиндеке, – пояснил Аверьян. – Примерз к грузофиксаторам, едва отодрали.
– Понятно… Никогда бы не подумал, что бытовой видеомонитор способен дать такое высокое качество изображения в широкоугольном режиме работы.
– Это не он способен, – возразил Аверьян. – Это я способен. Не без помощи, правда, видеокорректорных устройств. Пришлось повозиться, но зато – результат! И тебе будет легче.
– В каком смысле?
– Но ведь все это нам объяснять собираешься? Или нет?
– А что я должен объяснять? Все это мои глаза видели там совершенно так же, как теперь здесь видят твои.
– Мои глаза видят толпу твоих эфемеров, – заметил Копаев, – и мне интересно было бы знать, как тебе удалось такую массу их наплодить!
– Это мои эфемеры?.. Ты уверен?
– Великое Внеземелье! Ну не мои же! У каждого – индекс и номер твоего скафандра: АН-двенадцать ДКС номер один. Отсюда видно.
– А как быть с названием корабля? Почему «Лунная радуга»?
– О «Лунной радуге» там, наверное, думал?
– О «Лунной радуге» невозможно не думать. Особенно там. – Андрей перевел взгляд на светло-зеленую башню двадцатипятиметрового гиганта. – Аверьян, ты лучше меня разбираешься в генеалогии эфемеров…
– Хочешь спросить, чей облик был скрыт под стеклом гермошлема?
– Да.
– Расскажи, при каких обстоятельствах поднялась на врага эта грозная рать.
Андрей рассказал.
– Ясно… – протянул Копаев. Но тут же сам себя поправил: – Ясно только одно: твой единственный нормальный эфемер – назовем его Н-эфемером – попал в какую-то воспроизводящую среду, которая сыграла роль множительного агрегата. В результате – армия производных. Назовем их П-эфемерами.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Тут возможны два варианта: в скафандре могла быть либо копия Николая Асеева, либо – твоя. Неужели имеет большое значение – кто?
– Не имеет, – сухо произнес Андрей.
– Ты слишком многого от меня хочешь, – проговорил Аверьян. – Лично я склонен отдать предпочтение второму варианту. Иначе с чего бы это чужое пространство, не стесняясь, громко, на всю Галактику, можно сказать, обсуждало интимные факты твоей биографии? Убедительно?
– Нет. Почему источником интимных фактов обязательно должна быть копия? Почему не оригинал? Побывать в чужом пространстве довелось, как ты теперь знаешь, и мне самому.
– Ты слишком многого от меня хочешь, – повторил Аверьян.
Андрей посмотрел на него. За восемь с половиной лет Копаев внешне как будто не изменился, и трудно было сразу определить, чего недоставало теперешнему Аверьяну по сравнению с тем, прошлым, который там, на парапете бассейна, с ловкостью дельфина умел обойти любой логический риф… Но чего-то явно недоставало.
– Теряешь гибкость функционера МУКБОПа, – вслух подумал Андрей. – Теряешь форму.
– К МУКБОПу я давно никакого отношения не имею.
– За что же это тебя?.. – Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.
– За то же, за что теперь и тебя… – Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. – Подальше от пилот-ложемента. Категорически и навсегда.
– Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек… простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.
Глаза Копаева настороженно сузились. «А ведь сразу учуял, – подумал Андрей. – С чутьем у него по-прежнему все в порядке».
Стереоизображение плотного строя эфемеров-богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато-фонарного сооружения – границы зала словно раздвинулись куда-то в залитую голубым сиянием бесконечность.
– Громадина, – с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. – Просто не верится, что состоит она из одних… Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть, из чего она состоит?
– Да. Скопище эйвов.
– Как? Как ты их называешь?
– Эйвы, – повторил Андрей. И объяснил почему.
Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:
– Марту рассказывал? Что он об этом думает?
– Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.
– А что об этом думаешь ты?
– Мне было бы легче тебе объяснить, чего я не думаю.
– Хорошо, – мгновенно среагировал Копаев. – Чего ты не думаешь?
Андрей поморщился, но, взглянув Аверьяну в глаза, понял, что отложить разговор на «когда-нибудь потом» не удастся. Ответил:
– Я не думаю, что эйвы могут быть носителями Разума. Их «интеллектуальный» уровень вряд ли превышает «интеллект»… ну, скажем, вируса гриппа.
– Вот как? Примитивная, значит, форма жизни?..
– Знаешь, я… не совсем уверен, что это – форма жизни. В нашей, конечно, интерпретации понятия «жизнь». Не думаю, чтобы способ существования эйвов был сродни способу существования белковых тел.
– Да, пожалуй. – Аверьян покивал. – Он скорее сродни способу существования электроконденсатора. Или, скажем, электроаккумулятора.
– Нет, этого я тоже не думаю.
– Позволь, но… если здесь не подходит даже такое понятие, как «примитивная форма жизни»…
– …то есть смысл заменить его понятием «сложная форма преджизни», – перебил Андрей.
– А что такое «преджизнь»?
– Нечто уже не мертвое, но еще и не живое в нашем понимании.
– М-да-м… – промямлил Копаев.
Андрей спросил:
– Когда ты возился с коррективами видеозаписи… ты заметил там хоть что-нибудь похожее на планету?
– Нет.
– Я тоже. Напрашивается рабочая гипотеза: эйвы – продукт эволюции внепланетной преджизни. Скудость запасов околозвездного вещества, на которых «паслись» колонии первобытных эйвов, и щедрость потоков энергии привели к необычному повороту эволюции протоэйвов. Позволим себе немного пофантазировать… Вот, скажем, в силу каких-то гравиокинематических причин колония протоэйвов перешла из стадии хаотического скопления в стадию змееобразно вытянутой стаи. Дальше – больше: змееобразная форма преобразовалась в спираль. То есть налицо основной компонент геометрии темпор-прогиба. А что такое темпор-прогиб с интересующей нас точки зрения? Дальнодействие. А практическое дальнодействие – это самый экономичный вид переноса материи из одной области Пространства в другую. И когда свернувшаяся в спираль колония протоэйвов нежданно-негаданно вдруг получила солидную инъекцию нужного ей вещества, развитие колонии пошло по пути закрепления этой полезной привычки. Привычки сворачиваться в спираль. Таким образом протоэйвы сначала высосали все «бесхозное» вещество из окрестностей своего светила. Затем принялись за окрестности светил чужих. Вот в первом, так сказать, приближении… голая схема. Фролов с этой схемой в основном согласен, хотя его буквально ужасает ее примитивизм. Но дискутировать, как я уже говорил, нам было некогда.
– Я понимаю, – сказал Аверьян. – Для вас куда важнее было обсудить во всех подробностях идею Внешнего Приемника…
– А ты откуда знаешь? – полюбопытствовал Андрей.
– Ну… кое-какие навыки у меня еще сохранились.
– Во всех подробностях… За полчаса даже превосходной двусторонней связи идею эту подробно не обсудишь.
– Вот именно! Мы за семь лет идею эту как следует переварить не можем. С какой же стати Март сразу выкладывает тебе план организации Первой Звездной посредством Внешнего Приемника?
Андрей не ответил. Обводя глазами стереоизображение голубых фонарей УФС, он чувствовал на себе пристальный, колкий взгляд собеседника.
– Можешь не отвечать, – сказал Аверьян. – Теперь и младенцу понятно: Внешний Приемник выдал первый сигнал готовности к работе в режиме дальнодействия. Я угадал?
Андрей опять промолчал. Не потому, что собирался скрывать от кого бы то ни было полученную от Марта свежую информацию, а лишь потому, что перед дальней дорогой не было настроения говорить о дальней дороге. Даже если эта дорога звездная. Раньше о полетах к звездам он и мечтать не мог – пределом мечтаний было Дальнее Внеземелье, – и предложение Марта возглавить Первую Звездную экспедицию застало его врасплох. Внезапное предложение Марта ошеломило его: он не знал, радоваться или огорчаться. Но, с другой стороны, уже было ясно, что участвовать в Первой Звездной ему придется независимо от собственного желания. И остальным экзотам придется – все уже понимали, что в целях безопасности человеческой цивилизации Земля не может, не должна принимать в свое лоно шесть с половиной сотен экзотов…
