Мрачные, безмолвные, с опущенными головами и дикими взорами, всадники машинально ехали вперед, не очень ясно отдавая себе отчет в окружающем.
Один только Горацио де Бальбоа с гордо поднятой головой, прямо, уверенно державшийся в седле, казалось, вызывал на бой неукротимую пустыню. Он, как разведчик, ехал на сто шагов впереди всего отряда, а вслед за ним ехали воины-команчи, которых Мос-хо-ке прислал ему в качестве проводников.
Команчи, бесстрастные и холодные, нечувствительные к раскаленным солнечным лучам, смертельно опасным для сопровождаемых ими белых, внимательно следили за приближающимся отрядом индейских всадников, маневрировавших примерно на расстоянии одного лье от отряда Бальбоа.
— Что это значит? — гневно вскричал дон Горацио. — Эти черти собираются атаковать нас?
— Весьма вероятно, — лаконично ответил всадник, ехавший рядом с капитаном.
— Антилопа — умный воин, — вкрадчиво сказал дон Горацио. — Он, наверно, знает этих всадников?
— Почему Антилопа должен их знать? — холодно ответил индеец. — Прерии принадлежат всем краснокожим, кто бы они ни были — команчи, сиу, апачи или пауни.
— Но это воины-команчи?
— Бледнолицый ошибается. Пусть он посмотрит на их щиты, бичи и опахала. Это — апачи Колорадо.
— Но если это правда, начальник, то ведь они наши непримиримые враги?
— В прериях все люди — враги, — саркастически заметил индеец. — Впрочем, чего же боится мой бледнолицый брат? Апачей не более ста человек, а у моего брата в отряде людей в четыре раза больше.
— Это так, — раздраженно пробормотал Горацио, — но они изнурены палящей жарой, падают от усталости и не способны воевать.
Антилопа услышал или, вернее, догадался об ответе Горацио; насмешливая улыбка тронула его губы, но он хранил молчание.
— Что делать? — повторил дон Горацио озадаченно. Апачи тем временем продолжали свое наступление на фланги каравана, потрясая оружием и испуская крики, заставлявшие дрожать от страха испанцев. Испанцы понимали, что схватка с этими страшными врагами становится неизбежной. Тем более, что апачи, производя свои воинственные маневры, все ближе подъезжали к белым и вскоре должны были приблизиться на расстояние ружейного выстрела.
Угроза надвигавшейся опасности заставила солдат выйти из состояния угрюмой апатии, в которую они были погружены. Они гордо выпрямились в седлах, взялись за свое оружие и с живостью и энергией, на которую капитан никак не мог рассчитывать, приготовились храбро выполнить свой воинский долг и дорого продать свою жизнь.
Еще несколько минут — и схватка должна была начаться.
Уже множество длинных коричневых стрел, брошенных апачами, упало почти под ноги лошадей испанцев. Дон Горацио не выдержал.
— Клянусь богом, — закричал он, — эти проклятые язычники думают преградить нам дорогу! Чего ждать? Вперед, друзья!
Антилопа хладнокровно остановил капитана, положив ему руку на плечо.
— Что вы хотите, вождь? — спросил дон Горацио.
— Что думает делать бледнолицый? — спросил, в свою очередь, индеец.
— Атаковать этих мерзавцев, черт побери! — гневно вскричал Горацио.
Индеец отрицательно покачал головой.
— Мой брат не сделает этого, — сказал он.
— Я сделаю это, видит бог!
— Апачи не будут атаковать белых. Пусть мой брат перестанет обращать на них внимание!
— Вы же видите, что они несутся на нас!
— Я это вижу, но повторяю моему брату: они не будут атаковать.
Капитан хотел его перебить, но индеец сделал такой величественный жест, приказывая ему молчать, что Горацио, помимо своей воли, смолк.
Тогда индеец сказал значительно:
— Антилопа — известный в своем племени вождь, у него не раздвоенный язык, и слова, выходящие из его груди, всегда правдивы. Пусть бледнолицый слушает: то, что он должен слышать, чрезвычайно важно для него.
— Говорите, но коротко, прошу вас, вождь! — сказал дон Горацио.
— Мой брат поверит словам Антилопы?
— Да, я знаю, вы — честный человек. Говорите же откровенно и прямо!
— Хорошо. Громадная опасность угрожает сейчас бледнолицым. Против нее нет средств спасения, так как она исходит от Ваконды. Время торопиться! Не пройдет и часа… быть может, меньше, и эта страшная и неизбежная опасность обрушится на прерии. Пусть бледнолицые обретут быстрые ноги ягуаров и бегут, не оглядываясь. Антилопа их проводит до места, где они будут в безопасности, если, конечно, Ваконда позволит достигнуть этого убежища.
— Что это за опасность, вождь?
— Антилопа сказал. Желает бледнолицый умереть вместе со своими воинами?
— Нет! Конечно, нет, если этого можно избегнуть!
— Пусть, в таком случае, мой брат поторопится. Он и так потерял уже много времени.
Вождь команчей произнес эти слова с такой силой убеждения, с такой печалью, что капитан невольно взволновался, хотя и не понимал еще всей силы опасности, на которую намекал индеец. Его сердце сжалось от предчувствия, и, не колеблясь больше, он мгновенно решил последовать совету человека, для которого пустыня не была тайной.
В то же мгновение, в подтверждение предсказаний Антилопы, как бы для придания большего веса его словам, апачи, бывшие уже совсем близко от квадрильи, быстро повернули назад, издав ужасающий вопль, на этот раз бывший уже не воинственным кличем, а скорее рычанием, выражавшим страх, и унеслись прочь во весь опор.
Испанские солдаты были потрясены: они не могли понять, что обозначает это паническое бегство.
— Мой брат убедился? — сказал холодно индеец.
— Да, — ответил пораженный дон Горацио. — Едем, вождь.
Он подскакал к паланкину, который конвоировали несколько команчей.
Отдадим справедливость дону Горацио — первая его мысль была о донье Линде. Он решил спасти ее любой ценой.
— Сеньорита, — сказал он, задыхаясь, — нам угрожает неотвратимая опасность! Скорее выходите из паланкина и садитесь ко мне на лошадь! Быть может, с божьей помощью мне удастся спасти вас от верной смерти!
Донья Линда бросила на него взгляд уничтожающего презрения.
— Нет, — ответила она сухо, — я не хочу быть обязанной спасением вам, сеньор. Я предпочитаю смерть такому позору.
Капитан подавил в себе гнев и отчаяние.
— Во имя тех, кого вы любите, я умоляю вас, сеньорита, примите мое предложение! Всякое колебание грозит смертью вам!
— Повторяю вам: я предпочитаю умереть, — холодно ответила она, надменно отвернувшись.
— Проклятье! — в ярости закричал капитан и так вонзил шпоры, что лошадь его взвилась на дыбы от боли. — Клянусь богом, если вы так безрассудны, я употреблю силу, чтобы заставить вас слушаться!
