Логика данного парадокса проста. У каждого подчиненного ведомству предприятия имелся свой план -- пятилетний, годовой, план капиталовложений, заказ, лимиты материально-технического снабжения, заданные параметры роста и т. д. И все это было утверждено, за-тверждено в центре. Вот и встает вопрос: мог ли обком или горком сколько-нибудь существенно влиять на политику центра?
При таком обороте дел в руках местной власти, прежде всего партийной, имелся лишь один-единственный рычаг, с помощью которого они решали местные социально-экономические проблемы. Рычаг этот приобрел буквально универсальное значение -- это привлечение новых капиталовложений. Ведь новое строительство так или иначе давало надежду на рост занятости, развитие инфраструктуры и пр. Поэтому, не имея возможности воздействовать на экономику области, края, автономии, каждый вновь избранный секретарь обкома, крайкома незамедлительно отправлялся в столицу -- бить челом могущественным центральным экономическим ведомствам и союзным министерствам, заручаться поддержкой ответработников ЦК КПСС, снова пробиваться в министерские приемные, уговаривать влиятельных лиц в ведомстве. И такими-то путями, с огромным трудом, далеко не в полном объеме как-то решались региональные проблемы.
Одновременно происходил параллельный процесс. Партийный аппарат сращивался с органами хозяйственного управления. Из аппаратов партийных комитетов "уходили" сотрудников с устремлениями на работу с людьми, кропотливый анализ социально-экономических проблем, а их место, зачастую, занимали аккуратные исполнители "руководящих указаний", мастера "текучки" или творцы надуманных починов.
В подборе кадров в полной мере проявлялась технократическая направленность, которая выдавалась за повышение компетентности партийных руководителей. Если в 1971 г. специалистами промышленного и сельскохозяйственного производства являлись около 60 % секретарей райкомов и горкомов КПСС, почти 70 % секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик,
но через 10 лет их было соответственно более 65 и 75 %. Среди инструкторского состава партийных органов от райкома и выше к началу 1983 г. было 37,8 % инженеров, 9,9 % агрономов, зоотехников, ветврачей, 28,7 % педаго-гов, 8,3 % экономистов, 3,3 % юристов. Все это сочеталось с понижением до критического уровня ротации верхнего эшелона кадров и ее ускорением в низовых звеньях административно-командной системы.
После XXIII съезда КПСС (1966 г.) по сравнению с предыдущим пятилетием периодом сменяемость первых секретарей обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик уменьшилась в 3 раза, секретарей горкомов, райкомов, председателей советов министров союзных и автономных республик, облкрайисполкомов -- 1,5 раза. Ежегодно ротировалось не более 10--15 % работников этой категории, причем, как правило, путем передвижения "на верх" или на равнозначные должности.
Энергия и воля значительной части руководящих кадров была устремлена не на напряженную, планомерную работу, результаты которой могли сказаться далеко не сразу, а на получение любой ценой "небывалого рекордного достижения" типа "6 миллионов тонн узбекского хлопка", "1 миллион кубанского риса", "казахстанского миллиарда" зерна, "большой сибирской нефти" и т. д.
Иногда, как бы вспомнив славное революционное прошлое партии или желая отвлечь людей от раздумий у полупустых прилавков, "первые" с неукротимым энтузиазмом принимались организовывать различные "походы". Краснодарскому партийному руководителю С. Ф. Медуно-ву на битву со всевозможными "огуречниками", "арбуз-никами", "капустниками", "цветоводами" удалось поднять широкие массы партийного и советского актива. За 1974-- 1976 гг. по решениям местных советов края у "рьяных любителей наживы" был произведен снос свыше 2 тыс. возведенных на приусадебных участках крупноразмерных теплиц общей площадью 560 тыс. квадратных метров, сокращены и изъяты земельные участки. За допущенные "факты грубого нарушения землепользования" были строго наказаны председатели Анапского, Ейского, Крымского, Темрюкского исполкомов советов. Привлечено к строгой ответственности 175 и исключено из рядов КПСС 78 коммунистов. Снабжение населения и курортников фруктами от этого, однако, не улучшилось. Ленинградский руководитель Г. В. Романов недолюбливал собак и в интересах улучшения ассортимента мясных прилавков организовал
борьбу за сокращение их поголовья. Все это не могло не подрывать и без того не очень высокий авторитет партии и государства. "Деятельность" многих такого рода руководителей после себя оставляла зону экологического и социального бедствия.
В соответствии с постулатами административно-командной системы о примате политики над экономикой и политики как концентрированной экономике осуществлялось регулирование партийных рядов. Во всех случаях полагалось обеспечить преимущественный прием в партию лиц, занятых в сфере материального производства, особенно из отраслей промышленности, определяющих технический прогресс. Поэтому, если в 1971--1975 гг. общее число коммунистов в коллективах промышленности выросло на 6,4 % то в электронной отрасли рост составил 30 %, в автомобильной -- 26,5, на предприятиях приборостроения, средств автоматизации и систем управления --25,4, нефтяной--15,6, угольной--11,6, в энергетике и электрификации -- 10,5 %. Логика такого "регулирования" явно находилась в противоречии с требованиями повышения качества партийного пополнения, ибо быстрый рост прогрессивных отраслей индустрии обеспечивался преимущественно за счет молодежи, которая не прошла длительной фабрично-заводской выучки, едва успела окончить ПТУ или школу.
Другим принципом, который неуклонно соблюдался, несмотря на решение ЦК КПСС "О серьезных недостатках в работе Харьковской областной партийной организации по приему в партию и воспитанию молодых коммунистов" (июль 1965 г.), была разнарядка на повсеместный подбор и вовлечение в партию рабочих. Принять в ряды КПСС служащего, интеллигента (а любую мало-мальски значительную должность могли занимать лишь члены КПСС) можно было только после выполнения этой разнарядки. К тому же к категории рабочих относили лиц, занятых преимущественно физическим трудом, изменения в составе рабочего класса под воздействием НТР учитывались слабо. В результате такой политики доля рабочего класса в партии искусственно повышалась. Если в 1966--1970 гг. в числе принятых в партию она составляла 52 %, в 1971 -- 1975 гг. -- 57,6 %, то в 1982 г. она возросла почти до 60 %.
Для демонстрации демократического фасада системы на все лады пропагандировалось полновластие Советов. В реальности все обстояло по-другому. Верховный Совет
СССР, например, ежегодно принимал законы о государственном бюджете и утверждал отчеты об его исполнении. И каждый раз в этих законах, проекты которых предлагал министр финансов, говорилось о превышении доходов над расходами. Лишь в разгар перестройки страна узнала о существовании длительное время крупного дефицита государственного бюджета. Следовательно, высший орган государственной власти сознательно держался в неведении, но никто не понес за это ответственности. А ведь бюджетные комиссии палат Верховного Совета, призванные по Конституции проверять правильность исполнения бюджета, должны были вскрыть такие факты.
Манипулируемый высшей партийной номенклатурой Верховный Совет принимал законы о бюджете, в которых содержались лишь агрегатированные показатели: общие доходы и расходы на главные отрасли, т. е. оборону, государственное управление, народное хозяйство, социальные нужды и т. д. В силу этого Верховный Совет не мог контролировать расходы собственно министерств и ведомств (как это делалось парламентами всех цивилизованных стран). Именно такая бесконтрольность и позволила, например, Минводхозу "закопать" в землю сотни миллиардов рублей без сколько-нибудь видимого эффекта для народного хозяйства. Вопросы о целесообразности "строек века" (типа БАМа) даже никому в голову не приходило поставить на обсуждение Верховного Совета, и их финансирование велось без его специальной санкции. Точно так же помимо Верховного Совета СССР принимались и другие, нередко судьбоносные для страны решения.
Верховный Совет был практически устранен от контроля деятельности правительства. Имелась конституционная норма о периодической отчетности Совета Министров перед Верховным Советом, но какова ее регулярность --умалчивалось. Отсутствовало юридически и практически положение об ответственности правительства или его отдельных членов, иных высших должностных лиц за ошибки в управлении, повлекшие тяжелые последствия. Не определялось право Верховного Совета по отчету правительства выразить ему в целом или отдельным министрам недоверие, что должно было вести к их отставке. Отсутствие таких норм порождало безответственность высших должностных лиц, скрывавших свои провалы и злоупотребления под завесой секретности. Более того по таким важнейшим направлениям, как оборона, государст
