обнаружил писем отца к своей старшей дочери. Возможно, будь они, судьба Зинаиды не завершилась бы трагедией. Черствость души по отношению к старшей дочери оказалась для нее губительной. Какие-то грани психологической несовместимости развели отца с дочерью, создали между ними труднопреодолимый невидимый ров. Но как бы то ни было, в этом душевном разладе отец должен был найти тропу, ведущую двух близких людей друг к другу. Может быть, революция сделала черствым сердце изгнанника? Или, рано оставив своих дочерей первой жене, Троцкий не мог разбудить в себе отцовских чувств к ним? Каждый может сделать свой вывод из этой печальной истории, в которой Троцкий не сумел согреть теплом своего сердца близкого ему человека…
Вскоре после приезда Зинаиды в Берлин последовал непоправимый удар: 20 февраля 1932 года правительство СССР, напомню, лишило советского гражданства не только Троцкого и его жену, но и всех его родственников, бывших в то время за границей… В письме к Елене Васильевне Крыленко 26 февраля 1932 года Троцкий, интересуясь судьбой своей статьи о Сталине, переданной в газету «Форум», писал: «Статья неожиданно стала злободневной ввиду нового декрета, лишившего меня и моих (родных. – Д. В.) права гражданства. Думаю, что любезнейший Николай Васильевич, в качестве юриста, к этому делу руку приложил»{922}. Речь шла о брате Елены Васильевны, Н. В. Крыленко, наркоме юстиции РСФСР, а с 1936 года – и СССР. Правда, в последней должности он пробыл всего лишь два года… Потом его расстреляли.
Зина стала рваться домой, где у нее осталась дочь Александра, где она надеялась на встречу со ссыльным мужем. И несмотря на то что Троцкий смог организовать отправку к дочери ее сынишки – Севы (тоже лишенного советского гражданства!), о котором она сильно тосковала, ее душевная депрессия усилилась. Новый удар она не вынесла: по настоянию советского посольства Зину и прожившего с ней всего неделю сынишку немецкая полиция постановила выслать из Берлина. Куда? У потрясенной женщины теперь не было не только паспорта, но и денег… 5 января 1933 года, отведя сына к соседям, старшая дочь Троцкого открыла газовый кран… Ей было едва за тридцать. Сына Зинаиды, Всеволода Волкова (сейчас он носит имя Эстебан), усыновил Лев Седов.
Через неделю Лев сообщил родителям подробности о случившемся: «Накануне утром Зина мне звонила по телефону: она хотела меня видеть, просила сейчас же приехать (с приездом Севушки некоторое отчуждение наше исчезло). В это утро я никак, никак не мог. Я очень просил ее приехать вечером, днем или на другое утро; очень настаивал, – она отвечала немного уклончиво, но обещала. Больше я ее не видел… Надо написать Платону (мужу Зины. – Д. В.) – он очень любил Зину. Если это выше папиных сил – я напишу, но дайте мне хоть совет…»{923}
Далее сын писал, что «вся мировая печать уже сообщила о гибели и второй дочери Троцкого».
В течение менее чем пяти лет Троцкий лишился обеих дочерей. Их здоровье, психика оказались слишком хрупкими, чтобы вынести поражение отца. Троцкий не без основания считал, что его политическая борьба подтолкнула дочерей к гибели. Потрясен был Троцкий, а Александру Львовну Соколовскую ужасное событие в Берлине сразу сделало глубокой старухой.
Как только Троцкий узнал о трагической смерти второй дочери, он немедленно сел за стол и написал гневное письмо:
«Всем членам ЦК ВКП(б)
Всем членам ЦКК ВКП(б)
Президиуму ЦИК СССР
Преследование… дочери моей лишено было и тени политического смысла. Лишение ее гражданства, отнятие у нее единственной остававшейся надежды: вернуться в нормальную обстановку и поправиться, наконец, высылка ее из Берлина (несомненная услуга немецкой полиции Сталину) представляют политически бесцельные акты обнаженной мести – и только. Дочь отдавала себе ясный отчет в своем состоянии. Она понимала, что в руках европейской полиции, травящей ее в угоду Сталину, ей спасения нет… Я ограничиваюсь этим сообщением, без дальнейших выводов. Для выводов время наступит»{924}…
После смерти Зины Александра Львовна Соколовская взвалила на свои плечи заботу о внучках. Ей было под шестьдесят, но она выглядела, как я уже сказал, глубокой старухой. Александра Львовна не могла забыть одно из последних писем, в котором Зинаида больно упрекала мать, что та не смогла сохранить семью и сделала всех несчастными. Подобные, полные глубокой боли, упреки от старшей дочери довелось выслушать и самому Троцкому. Права была Ольга Эдуардовна Гребнер, жена младшего сына Троцкого, Сергея, когда говорила мне: «Троцкий всем своим родным и близким, независимо от его желания, приносил горе». И внуки его не были исключением. (Внучка Воля, как я уже писал, исчезла после высылки бабушки – видимо, попала в детдом, другая – Александра – достигнув совершеннолетия, прошла через сталинские ссылки и умерла в 1989 г. Внук Всеволод-Эстебан, достаточно вкусивший всех «прелестей» родства с Троцким, живет в настоящее время в Мексике и является хранителем единственного в мире музея своего знаменитого деда.)
Троцкий знал, что Сталин не остановится. Как заложник семьи в Москве жил его младший сын, Сергей, который не хотел быть политическим скитальцем. И в отношении его в Кремле было принято решение: из Союза не выпускать.
Хотя Троцкий уже привык к жизни на острове, его тяготили «задворки» Европы: трудно было связываться со своими сторонниками, трудно выпускать журнал, трудно, в случае необходимости, исчезнуть, скрыться. Изгнанник чувствовал, что агенты Ягоды все плотнее «обкладывают» одинокую виллу.
Троцкий еще в 1929 году пытался переехать в одну из западноевропейских стран, туда, где не было для него языковых трудностей, где было больше сторонников, где он мог активнее проявить себя. Но еще тогда (и позже) германское правительство отказало ему в визе. Английское правительство – после некоторых колебаний – тоже. Хотя Троцкий в личном письме к канцлеру казначейства Филиппу Скоудену напоминал, что в свое время он принимал Скоудена в Москве. Не помогло… Троцкий обратился во Францию. Оттуда после долгого молчания ответили: постановление о его высылке из страны в 1916 году в Испанию пока не отменено… Был послан запрос в Прагу. Вначале пришел обнадеживающий ответ, а затем внезапно, без объяснения причин – отказ. Безуспешны были также попытки получить право на въезд в Голландию, Люксембург, Австрию, Норвегию…
Троцкий понял: нужно выждать. Многие за рубежом все еще верили, что они со Сталиным затеяли дьявольскую игру: герой русской революции выехал за рубеж, чтобы готовить экспорт революции. Наталья Ивановна, вынесшая с мужем все трагические коллизии необыкновенной судьбы, успокаивала Троцкого:
– Нужно терпеть. Всему свое время. Твой час еще не настал. Будем непогоду пережидать здесь… Успокойся.
– Ты, как всегда, права, – отвечал Троцкий.
Мало кто знает, что Седова-Троцкая активно работала в годы революции и Гражданской войны в отделе искусств Наркомпроса России{925}. В архиве сохранилось много документов, свидетельствующих о ее личном участии в вопросах, требующих ответственности и компетентности. Таких, например:
«Т. Чичерину.
Отдел охраны памятников искусства и старины не возражает против выдачи Финляндии художественных и археологических предметов, не имеющих для России особой ценности.
6 июля 1920 г.
Н. И. Троцкая»{926}.
В то время как под видом революционного переустройства национальное культурное достояние страны растаскивалось, разворовывалось, уничтожалось, ее стараниями многое удалось спасти, поставить под охрану революционного закона.
Вечерами, когда Троцкий уставал от работы, они сидели рядом на открытой веранде дома, слушали дыхание моря, смотрели на огоньки рыбацких фелюг и вспоминали о минувшем, навсегда ушедшем. Однажды Наталья Ивановна без видимой причины вдруг сказала:
– Помнишь, мне, жене Председателя Реввоенсовета Республики, приходилось обращаться чуть ли не на самый верх, чтобы получить чулки. Не забыл, как мы тогда обносились?..
– Помню, конечно…
Действительно, в бумагах Троцкого сохранились копии документов наподобие этого:
«Главпродукт
Учетно-распределительный отдел
Нуждаясь крайне в чулках, прошу выделить мне ордер на три пары.
С товарищеским приветом
Н. Троцкая»{927}.
Для «второй дамы» государства чулки было получить непросто. Такое было время, главными творцами которого были большевики.
Думаю, тому, что Троцкий был тверд в своих убеждениях до последнего дня жизни, в немалой степени содействовала духовная твердость
