его жены. Изгнанник черпал в ней уверенность, поддержку, непреклонность. Письма Троцкого Седовой свидетельствуют не только о том, как они были нежны друг к другу, но и сколь огромное значение для Льва Давидовича имело ее отношение к нему, его делу и намерениям{928}. Наталья Ивановна стоически несла все тяготы и беды изгнания и была настоящей опорой мужу. Ей довелось испить самую горькую чашу: пережить обоих сыновей и не иметь возможности похоронить ни одного из них, пережить мужа более чем на полтора десятка лет. Прожив долгую жизнь, Наталья Ивановна Седова многое сделала для упорядочения, сохранения богатого архива Троцкого и передачи его в библиотеку Гарвардского университета.
У Троцкого были две сестры и брат. Участь их тоже горька. Одна из сестер – Елизавета Давидовна Мельман – умерла своей смертью в 1924 году в Крыму, когда Троцкий еще находился в высших эшелонах власти. Другая сестра – Ольга Давидовна Каменева (жена Л. Б. Каменева) – вынесла все тяготы, которые выпали на ее долю как на родственницу Троцкого. Ссылка, арест в 1935 году, тюрьмы и лагеря закончились осенью 1941 года расстрелом. В тот год, вскоре после начала войны, как известно, Сталин распорядился еще раз «почистить» тюрьмы – многие тысячи «политических», ставших, по мнению НКВД, «опасной обузой» в столь грозную пору, без всякого суда были расстреляны. Таких было много, много тысяч…
У Троцкого был и старший брат – Александр Давидович Бронштейн. В 20-е и 30-е годы он работал агрономом на Новокисляевском сахарном заводе в Воронежской области. Как мне рассказывал житель тех мест А. К. Миронов, Бронштейн был знающим специалистом, пользовался уважением у сельчан. Моему собеседнику почему-то запомнилось, что Бронштейн ездил на красивом фаэтоне, запряженном парой хороших лошадей. Когда его знаменитого брата стали шельмовать, исключили из партии и сослали, то агронома заставили публично отказаться от родственника. Он сразу как-то изменился, осунулся, похудел – видимо, от переживаний и угрызений совести. Но отречение не спасло. Летом 1936 года Александр Бронштейн внезапно исчез (был ночью арестован), а в следующем году расстрелян в Курской тюрьме как «активный, неразоружившийся троцкист». Сталинская беспощадная рука достала всех. Но к тому времени у Троцкого еще оставалось два сына.
После смерти Зинаиды у Льва Давидовича и Натальи Ивановны поселился постоянный страх за сыновей, особенно за младшего, Сергея. С отцом он выехать за рубеж не захотел, решив целиком посвятить себя науке. Сергей действительно был далек от политики. В юношестве хотел стать артистом цирка, но затем увлекся техникой, окончил технический вуз, стал преподавателем института. Когда Сергею Львовичу Седову не исполнилось и тридцати лет, он был уже профессором.
…Как я уже говорил, мне довелось познакомиться с очень интересной женщиной, первой женой Сергея Львовича – Ольгой Эдуардовной Гребнер (вторично Сергей женился в ссылке, от второго брака у него осталась дочь Юлия, проживающая сейчас в США). Гребнер – живая, интеллигентная старушка, прошедшая, естественно, сталинские лагеря и ссылки. О Сергее рассказывала увлеченно, но фрагментарно: был озорным парнем, увлекающимся, талантливым человеком. В семье Троцкого больше любили Льва, это было заметно. Поженились, когда ему было двадцать, а ей двадцать два года.
– Когда семью выселили из Кремля на улицу Грановского, – вспоминала Ольга Эдуардовна, – нам стало негде жить. Ютились по углам. Лев Давидович был всегда приветлив. На меня производили особое впечатление его живые, умные, синие глаза. Наталья Ивановна была внешне неинтересной женщиной – маленькая, полная, невзрачная. Но было видно, как они дорожили друг другом. Сергей был, повторюсь, талантлив: за что бы он ни брался – все получалось. Когда высылали Троцкого, Наталья Ивановна подошла ко мне и сказала:
– Береги Сережу…
– Арестовали Сергея 4 марта 1935 года, – продолжала Ольга Эдуардовна. – Казалось, что это трагический спектакль. Пришли пятеро. Обыск длился несколько часов. Забрали книги Сергея, портрет отца. Увезли мужа на Лубянку. Был там два или три месяца. Статей ему насчитали… И шпионаж, и пособничество отцу, и вредительство… В общем, сослали в Сибирь… Он был обречен… – подытожила невеселый рассказ Гребнер.
В январе 1937 года в «Правде» появилась статья «Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих генераторным газом». На митинге в кузнечном цехе Красноярского машиностроительного завода мастер Лебедев говорил: «У нас в качестве инженера подвизался сын Троцкого – Сергей Седов. Этот достойный отпрыск продавшегося фашизму отца пытался отравить газом большую группу рабочих завода». Говорили на митинге и о племяннике Зиновьева Заксе, их «покровителе» директоре завода Субботине… Судьба этих людей подобными обвинениями была тут же предрешена.
– Сергей Львович Седов-Троцкий вскоре был осужден. Где-то летом получила открыточку, – вспоминала Ольга Эдуардовна, – которую сумел передать на волю несчастный сын великого отца: «Везут на Север. Надолго. Прощай. Обнимаю».
Ходили слухи, что его расстреляли в 1941 году где-то на Колыме. Но Ольга Эдуардовна не знала: Сергей прожил еще меньше – 29 октября 1937 года он был расстрелян. Единственная вина молодого профессора состояла в том, что он имел несчастье быть сыном главного еретика.
Родители были в долгом неведении о судьбе младшего сына. В последнем письме, которое Наталья Ивановна получила от Сергея (отец ему не писал, чтобы не усугублять положение), он вскользь писал: «…общая ситуация оказывается крайне тяжелой, значительно более тяжелой, чем можно себе представить…»{929} А вот июньская 1935 года запись в дневнике Троцкого: «Сережа сидит в тюрьме, теперь это уже не догадка, почти достоверная, а прямое сообщение из Москвы… Он был арестован, очевидно, около того времени, когда прекратилась переписка… Бедный мальчик… И бедная, бедная моя Наташа…»{930} Получив это сообщение, Наталья Ивановна с помощью мужа написала обращение к общественности, деятелям культуры, в котором призывала «создать интернациональную комиссию из авторитетных и добросовестных людей, разумеется, заведомых друзей СССР. Такая комиссия должна была бы проверить все репрессии, связанные с убийством Кирова; попутно она внесла бы необходимый свет и в дело нашего сына Сергея». Далее Седова продолжает: «Неужели же Ромен Роллан, Андре Жид, Бернард Шоу и другие друзья Советского Союза не могли бы взять на себя инициативу такой комиссии?»
Седова пишет, что «Сережа стоял за последние годы от политики так же далеко, как и раньше… Да и власти, начиная со Сталина, очень хорошо осведомлены об этом; ведь Сережа, повторяю, вырос в Кремле, сын Сталина бывал частым гостем в комнате мальчиков; ГПУ и университетские власти с двойным вниманием следили за ним, сперва как за студентом, затем как за молодым профессором…»{931}
Но все было тщетно. Сергей навсегда сгинул, как растаял… Чудовищная машина репрессий сжигала в своей топке все новые и новые жизни. До самой смерти у отца теплилась надежда, что сын жив, находится где-то в далеком лагере, «без права переписки». Были минуты, когда Троцкий говорил жене: «Может быть, моя смерть спасет ему жизнь?»{932}
В ноябре 1935 года, не дождавшись активной общественной реакции на письмо жены, Троцкий, уже из Норвегии, шлет письмо одному из своих друзей с просьбой:
«Дорогой друг!
Прилагается в 3-х экземплярах письмо Н.И. о Сергее. Помимо всяких агентств, газет и проч., следовало бы послать письмо Ромену Роллану, Андре Жиду, Мальро и др. именитым ”друзьям СССР“ заказным порядком, с оплаченной обратной распиской»{933}.
Жена Троцкого еще раз обратилась к мировой общественности через печать: «В продолжение последних трех месяцев я посылала на имя жены сына банковским переводом очень скромную денежную сумму, чтобы облегчить ей, если возможно, помощь Сергею… Но получен ответ: адресат не найден… Таким образом арестована и жена сына… Нельзя отделаться от мысли, что пущенный советскими властями слух о том, что сын мой ”не в тюрьме“, приобретает в связи с новыми обстоятельствами особенно зловещий и непоправимый смысл. Если Сережа не в тюрьме, то где же он? И где теперь его жена?»{934} Ответом несчастной женщине было страшное гулаговское молчание.
Сталин был непробиваем. Он, а также его аппарат, отвечали на подобные просьбы односложно. Когда у его ближайшего помощника А. Н. Поскребышева арестовали жену, то на мольбы верного
