что Регаццони уже был вне игры. Итальянская пресса пришла к выводу, что, отказываясь оценивать ситуацию в публичной форме, Энцо Феррари в действительности обвиняет своего чемпиона мира. Естественно, это хорошо соотносилось с типичным поведением Феррари – указать пальцем на пилотов, чтобы защитить свои автомобили, – и журналисты это прекрасно понимали.
Наблюдая за гонкой по телевизору в своей квартире – в Модене было воскресенье, 24 октября, 5:30 утра, – Энцо Феррари слушал бархатный голос Марио Полтроньери, сообщавший ему и всем итальянским телезрителям, что чемпионат 1976 года, вероятно, был проигран из-за электрических проблем, которые вынудили Лауду вернуться в боксы после первого круга. На трассу у подножия Фудзи обрушился ливень, Джеймсу Ханту все равно нужно было четыре очка, чтобы стать чемпионом мира, но после схода Лауды его задача стала намного проще.
Только позже, когда гонка все еще продолжалась и Хант был на пути к третьему месту, которое принесло бы ему титул, Аудетто проинформировал Феррари по телефону о том, что произошло на самом деле. И, понятно, Феррари взорвался от ярости. Ники Лауда решил не продолжать гонку под ливнем и остановился. Форгьери предложил скрыть правду хотя бы от прессы и публики, но Лауда был непоколебим. Он был чрезвычайно откровенен с прессой: «Господа, есть пределы и моему безумию».
С Энцо Феррари Лауда поговорил только прибыв в аэропорт Токио, через два-три часа. Великий Старик поднял трубку, Ники извинился за свой поступок. Его решение означало отказ от чемпионского титула, над которым команда работала целый сезон. Но дождь был слишком сильным, и он решил не продолжать гонку. Дело было не в психологическом блоке, сказал он Феррари. Просто в тех погодных условиях продолжать гонку было безумием. Несмотря на разочарование результатами чемпионата и удивление тем, как был упущен титул, Феррари ответил, что он уважает его решение.
Когда Феррари говорил с Лаудой, в Японии уже наступил вечер в воскресенья. В Модене было утро еще одного туманного дня. И, пока его бывший чемпион мира готовился к перелету на запад, Великий Старик начал хладнокровно оценивать эту необычную ситуацию.
Часть его не могла не поддержать Лауду, его решение и смелость не скрывать правду. Энцо хорошо понимал, что, ведя себя так, как вел себя Ники, и говоря то, что он говорил, Лауда был более честен, чем он сам пятьдесят два года назад, когда в Лионе ему стало страшно и он отказался возвращаться туда, не дав никаких объяснений. Полвека спустя про Лионское Отречение еще помнили – по крайней мере, его биографы, – но настоящие причины оставались довольно туманными.
Однако, несмотря на восхищение смелостью Лауды, ему как руководителю команды было нужно учитывать и другие аспекты. Прежде всего, он поставил – или его убедили, или, возможно, даже заставили поставить – все на восстановление Лауды. Теперь необычное поведение Ники в Японии вызвало вполне законные сомнения. У Лауды был контракт, который истекал в конце сезона-1977, и он выразил намерение соблюдать его, но никто не мог знать, что происходило в его голове в это время и никто не мог понять, было ли его решение не продолжать гонку в Японии действительно реакцией на атмосферные условия, как утверждал Лауда, или же, как боялся Энцо, результатом психологического блока, который мог сказаться и в будущем. Как бывший пилот, Феррари понимал, что Ники мог быть совершенно уверен в том, что его действия были только реакцией, не осознавая, что на самом деле проблемы были психологическими. Кроме того, Энцо отлично помнил, что сам он после Лиона уже не был тем пилотом, каким был до Лиона.
Выбитый из колеи тем фактом, что он был бессилен управлять происходящим – а для него это была весьма редкая ситуация, – во вторник после обеда в старом здании «Скудерии Феррари» на улице Тренто Триесте в Модене Энцо Феррари был безусловным центром притяжения многолюдной, напряженной и временами живой пресс-конференции. Журналистов, которых он избегал несколько недель, Феррари встретил в хорошем, веселом настроении – определенно не депрессивном и внешне не взбешенном из-за драматической концовки чемпионата мира. «Сегодня я расскажу вам все», – поприветствовал он прессу. И, как бы бросая вызов аудитории, добавил: «Пользуйтесь этим!»
Разумеется, он рассказал только то, что решил рассказать, с изощренным мастерством поигрывая своими воинственными собеседниками в течение трех долгих часов. Некоторые журналисты прилетели в Модену прямиком из Японии: провести традиционную встречу с прессой через сорок восемь часов после окончания гонки на другом конце света было еще одним способом наказать журналистов, и они это понимали. Он взвешивал каждый ответ перед тем, как его дать, играл темпом речи, сыпал шутками – иногда ядовитыми, иногда ироничными. Он созвал их для того, чтобы они его слушали. Они обвиняли его на протяжении нескольких недель. Он молча держал удар. Теперь настало время ответить.
«Ну что вы от меня хотите?» – кричал он, намеренно поднимая голос. И вопрошал он только для того, чтобы он самому же и дать ответ, который был и обещанием, и угрозой одновременно: «В любом случае, я останусь здесь – по крайней мере, пока я жив!»
После такого ободряющего вступления он принялся сыпать соль на раны. «Совершенно логично, что меня беспокоит все сказанное и написанное, – фыркал он. – Поэтому я предпочел бы раздать вам письменное коммюнике, чтобы избежать недоразумений». По его знаку Франко Гоцци прошел по залу и раздал всем по отпечатанному листу. Это было официальным пресс-релизом. Вот текст:
«Он поступил правильно, прекратив гонку из-за опасений, связанных с атмосферными условиями, думая о том, что он пережил первого августа и о своем текущем состоянии. Будущее зависит исключительно от того, что он решит. Когда родился мой сын Дино, я тоже стоял перед выбором, и решил больше не пилотировать. Как только я поговорю с Лаудой, я смогу сказать вам, есть ли у него внутренние причины, несовместимые с осознанным риском».
Внимательный наблюдатель мог заметить как минимум два момента. В заявлении не упоминался Лауда, за исключением последнего предложения – и там, к слову, он упоминался только по фамилии. Ссылка на его «текущее состояние» неявно доносила мысль о том, что если бы Лауда последовал совету Феррари и не спешил вернуться, он предстал бы на последней гонке в Японии в лучшей физической форме и, вероятно, выиграл бы чемпионат мира без всяких обсуждений.
Феррари дал журналистам несколько секунд, чтобы быстро прочитать распространенный Гоцци текст заявления, и сразу после этого начал обсуждать единственный вопрос, который его действительно волновал: завершение карьеры Лауды. «Если Лауда
