портреты были написаны ядовитыми красками – по крайней мере, на первый взгляд. Но Феррари был мастером пера, и каждое его заявление требовало взвешивания и анализа. «Флобер» был стилистическим упражнением, которое Феррари сделал для себя, хорошо зная, что он собирался задеть чувства людей, которые, по характеру своей работы, вскоре будут вынуждены снова отправиться в паломничество в Маранелло так, как будто ничего не произошло. В некотором смысле это было аналогично тому, что он делал, присылая многим журналистам в подарок на Рождество дзампоне[95]. Как он сам признавался, он делал это по двум очень простым причинам: с одной стороны, ему нравилось дарить плоды своей земли, а с другой стороны он находил невероятно приятным
насвинячить человеку и слышать его благодарность за это. Не случайно тем из них, которых он считал своими друзьями – Ранкати, Эванджелисти и Франко Бернабе (
«третьего в компании лисы и кота», как он писал во «Флобере»), – Феррари дарил бутылки ламбруско.
В середине декабря газета, в которой он работал в молодости, отдала дань интересу Великого Старика к журналистике, опубликовав одну из корреспонденций, написанных 16-летним Феррари в ноябре 1914 года. Это был отчет о поражении «Модены» от «Интернационале», и спортивная газета намеревалась представить «красноречивую и более давнюю склонность» Феррари к журналистике. «По тексту, который мы бы назвали образцовым из-за его краткости, – писала La Gazzetta dello Sport, – можно было выявить характер человека, точность наблюдения, готовность к полемике уже в подростковом возрасте. Фрагмент настолько оригинальный и характерный, что свидетельствует о постоянстве Феррари на протяжении шестидесяти лет».
Воспроизведение статьи La Gazzetta dello Sport 1914 года случайно сочеталось с блоком из двадцати строк о молодом и малоизвестном гонщике, который только что завоевал титул чемпиона Канады. Этот гонщик, откликавшийся на имя Жиль Вильнев, заявил, что в следующем сезоне станет напарником Джеймса Ханта в «Макларене». Учитывая то, что материалы были помещены рядом, Энцо Феррари не мог не обратить внимания на эту новость. И уже вскоре он снова вспоминал это имя.
Для Энцо Феррари завершившийся год был особенным. Помимо того, что от него очень скандально ускользнул титул чемпиона мира, он испытывал чувство бессилия и отчаяния. В семьдесят восемь лет, после целой жизни, потраченной на установление правил игры – или, по крайней мере, на влияние на них, – с августа он уже не мог принимать ни одного решения. Сначала судьба, а затем и упрямая фанатичность его чемпиона мира безжалостно напомнили ему, что, в конечном итоге, смертен и он.
Он продолжал испытывать двойственные чувства к Лауде. С одной стороны он упрекал его в том, что тот «переоценил свои физические и психологические возможности перед Гран-при Японии». С другой стороны, он чувствовал «долг» перед ним за то, что он сделал для «Феррари», а отсюда – «обязанность доказать ему нашу благодарность», то есть удержать его в команде и на следующий сезон, несмотря на сомнения (искренние) Феррари в том, что австриец полностью восстановится, а также несмотря на те неприятности (тоже реальные), которые пришлось пережить ему – в том числе из-за «ФИАТ» – вследствие ряда решений, принятых другими.
Факт того, что влияние «ФИАТ» становилось все более ощутимым в «Феррари», стал очевидным в начале января 1977 года, в день свободных заездов в Гран-при Аргентины, открывавшего сезон. В ту пятницу две «312 T2» Лауды и Ройтеманна вышли на трассу с синим прямоугольным логотипом «ФИАТ» по бокам. Конечно, это была лишь констатация факта, но это также стало первым случаем, когда Феррари был вынужден поставить логотип другой автомобильной компании на свои машины. И ему пришлось непросто: те, кто хорошо его знали, удивились тому, что он согласился с таким навязыванием и ожидали от него зрелищных жестов, которые, как казалось, должны были последовать.
Первый этап нового года в Аргентине стал разочарованием, которое усилилось после прекрасного выступления команды «Брэбхем» с двигателями «Альфа-Ромео». Ройтеманн не смог подняться выше третьего места, а Лауда выбыл, не проведя и половины гонки. Несмотря на неутешительные предпосылки, в следующем Гран-при, в Бразилии, дела пошли гораздо лучше: Ройтеманн победил, Лауда финишировал на третьем месте. Однако победа новичка усилила напряженность, которая и без того уже ощущалась внутри команды – еще не расколовшейся, но, безусловно, уже не бывшей такой единой и цельной, как раньше. Воссоединение команды с Форгьери, которого Феррари перед первым этапом чемпионата оставлял во Фьорано продолжать разработку нового автомобиля, не способствовало гармонии, учитывая напряженные отношения, которые установились между ним и Лаудой.
Также не способствовало улучшению ситуации вынужденное отсутствие на работе самого Энцо Феррари – он боролся с мучившим его воспалением легких и провел почти месяц в изоляции в своем доме в Модене. Однако сложилась ситуация, в которой Ройтеманн фактически стал первым пилотом в иерархии или, как минимум, лидером команды, и единственный комментарий, которым поделился Феррари, реагируя на это, звучал так: «Ники был и остается нашим чемпионом, и мы будем работать с ним так же честно, как и раньше». Фраза, которая означала все и одновременно ничего.
Лауда вернулся к чемпионской поступи в Южной Африке в первую субботу марта. Этот день был омрачен трагической и абсурдной смертью Тома Прайса – валлиец погиб, насмерть сбив комиссара, который, спеша на помощь другому пилоту, неосторожно перебегал трассу. В руке у комиссара был огнетушитель, и при столкновении он ударил Прайса по голове. Комментарий Феррари в день победы Лауда был прагматичным. Используя pluralis maiestatis, как он это делал, когда хотел поддержать дистанцию от чего-либо или кого-либо, он кратко заявил: «Сегодня мы больше чем когда-либо думаем, что все равно сможем достичь хороших результатов, усердно работая вместе».
В субботу, 19 марта, Энцо Феррари внезапно подал в отставку с поста президента «Феррари». Он оставался членом совета директоров компании и, как он сказал, был «готов приносить пользу всем, кому нужно». Имя преемника планировалось объявить позже. В письме, отправленном всем членам совета директоров, он сообщил им о том, что он считает «доведенным до конца свое президентство». В качестве причин он привел состояние своего здоровья и возраст: «Болезнь, которую я перенес в январе, и то, что 20 февраля я начал свой восьмидесятый год подсказывают мне, что я должен это сделать», – написал он.
«Тот, кто дал жизнь “Феррари“ и желает ей продолжения, развития, успехов, сегодня свой долг понимает именно так. Безусловно, новые проекты требуют активности, которую я уже не могу проявлять так, как делал это раньше». На самом деле Феррари отделялся только от производственной деятельности своей компании, а
