И правда. Но спасибо за помощь, Рис.
— Домой, — повторяю я.
Туда, где горячий душ, тёплая постель, вкусная еда и те, кто готов быть рядом даже в мои худшие дни.
* * *
— И чего?
Доносится издалека. Слух фокусируется сначала на жужжании лампы, потом на голосе.
— И ничего, — второй. Не менее недовольный. — Всё. Дальше вы знаете.
— Да уж, история из разряда врагу не пожелаешь, — короткий смешок. — Надо было с вами идти!
Фырканье.
— И какой от тебя был бы прок?
— Ваши задницы бы охранял! — на пределе самоуверенности. Впрочем, ничего нового.
— Справились и без тебя, как видишь.
— Да уж, — скрип. — Вижу.
— Кое-кто тут, вообще-то, спит, — лениво ворочая языком, произношу я, когда мне надоедает слушать перепалку двух знакомых голосов. — На полтона потише нельзя?
Чтобы открыть глаза, приходится приложить неожиданно много усилий. Каждая клеточка тела ноет от боли, и вместе с ними стенаю и я, когда верчусь на месте и пытаюсь найти положение, в котором будет легче.
— Ты как? — спрашивает Ваня.
Первым на глаза попадается именно он. Нависает. Осматривает. Ещё и руками к лицу лезет, веки тянет, фонариком медицинским светит. Цокает недовольно, будто и правда что-то понимает.
— Эй, эй! Врач тут я!
Второй подлетает. Данька. Так рада его видеть, даже улыбаюсь, несмотря на боль.
— Приве-е-ет! — протягиваю.
И вдруг понимаю, что говорю как-то странно. С акцентом, что ли.
— Ты на обезболивающих, — поясняет Даня, видимо, прочитав непонимание на моём лице. — И на антибиотиках. Сейчас как пьяная.
— Просто замечательно.
Ёрзаю на месте, пытаюсь приподняться на локтях. Не выходит. Каждая мышца в теле ватная, неспособная не то, чтобы к сокращению, но даже к тому, чтобы просто поддерживать мои руки в приподнятом положении.
— Зачем так много-то? — спрашиваю я, со вздохом откидываясь обратно на подушку. — На что мне сила клятвы, в конце-то концов?
Даня с Ваней не отвечают. Мнутся, переглядываются.
— Большинство костей в моей правой руке превратилось в осколки, — говорит Даня. Его рука сейчас перетянута эластичными бинтами, но выглядит более-менее здоровой. — И клятва не справилась с этим полностью. — Я вижу, как нервно дрожат пальцы его правой руки, когда он растопыривает их, демонстрируя мне внутреннюю сторону ладони. — А это был всего лишь многочисленный перелом и трещины.
Всего лишь … От сочетания этой фразы и того, что идёт после, меня как-то странно передёргивает. А после — это гримасы. Близнецы не подражают друг другу, но в точности подхватывают настроение: грусть одного перетекает в грусть другого, а затем и в сожаление, и в испуг, и в желание всё исправить.
— Что со мной? — с опаской спрашиваю я.
Но голос вдруг твёрдый. Уверенный. Или то, что я пытаюсь принять за стойкость, является безразличием?
— Ничего, что могло бы позволить тебе делать такое страшное лицо, — раздаётся голос Бена.
Чтобы увидеть его, мне приходится повернуть голову в сторону. Нас разделяют прикроватная тумбочка и пустая больничная койка. Бен сидит на стуле, запрокинув на эту самую койку ноги. Выглядит… мягко сказать, не очень. Всё лицо в ссадинах, кровоподтёках. Он либо тормозил им, когда с идущего на всех парах поезда сходил, либо попал под каток — третьего не дано.
— А с тобой что? — фыркаю я. — Выглядишь паршиво.
— Ну, мы тут, в отличие от вас, в отпуск в Волшебные земли не отправлялись. У нас война в самом разгаре была.
Бен встаёт со стула. При упоминании Волшебных земель, в голове активизируется цепочка несвязанных между собой событий, которая ведёт меня к единому итогу: я позволила Власу остаться.
Поджимаю губы. Никогда мне, видимо, от этого ядовитого чувства уже не избавиться.
— Угадай, сколько времени нас не было, — говорит Ваня, переключая моё внимание на себя.
— Не знаю, — отвечаю я. Голос дрожит. Я откашливаюсь. — Пару часов?
— Ага, почти. Десять дней, если быть точнее.
— Чего?
— Сам в шоке.
Влас говорил, что время в Волшебных землях идёт по другому, но я и подумать не могла, что разница настолько велика.
— Погодите… Что с оборотнями? С Лизой, с Таем? Была инициация?
Ваня с Даней снова переглядываются. Не знаю, специально ли они это делают, но пугает всё то меня до чёртиков.
— Так, завязывайте уже, — я скидываю с себя одеяло. — Хочу видеть всё своими собственными глазами.
Хочу спустить ноги с кровати, но слушается только одна, правая. Левая так и остаётся лежать на мягком матрасе. Я, не отрываясь, смотрю на неё. На туго перевязанное бедро. Гипнотизирую. Пытаюсь заставить ногу пошевелить хотя бы пальцами, но всё тщетно.
— Что со мной?
Собственный голос в полупустом помещении медкорпуса отталкивается от стен и возвращается приговором. Ещё никто ничего не ответил, а я уже представляю себе все эти страшные диагнозы.
— Разрывы мягких тканей, — говорит Даня. — Сильные. Многочисленные.
— Гнори буквально оторвал от тебя кусок, чтобы глотнуть крови, — подключается Бен.
Я окончательно поднимаю корпус. От резкого движения всё плывёт перед глазами. Осторожно трогаю своё бедро. На ощупь никаких изменений, нога как нога.
— Благодаря участию одного из союзников штаба, тебе в экстренном порядке нашли донора и провели операцию.
— У меня, что, нога чужая? — слова дикие, с трудом в предложения составляются. И всё же я произношу это, потому что других вариантов я не вижу.
— Только часть.
— Ча… Это вообще возможно?
— Ты всё ещё задаёшь подобные вопросы после всего, что случилось? — скептически подмечает Ваня.
— А кто донор?
— Антон, — отвечает Бен.
Я теряюсь в потоках новой информации. Ваня и Даня хватают меня за руки, когда я порываюсь размотать бинты и взглянуть на результат операции.
— Стоп, — я напрягаюсь. — Как это — Антон? Ему что, больше его нога не нужна?
— Типа того, — осторожно произносит Даня.
Прищуривается. Прикидывает, не слишком ли — говорить подобное.
— Антон умер, Слав, — за брата договаривает Ваня. — Погиб. Это было его решение.
Голова идёт кругом. Я падаю обратно на подушку, закрываю глаза. Дышать нечем. Касаюсь шеи, но ничего её не сдавливает.
Паническая атака. Чёрт.
Ну здравствуй, старая подруга. Давно не виделись.
— Лиза бросила вызов Магдалене, чтобы законно занять место альфы. Магдалена согласилась, но поставила единственное условие на инициацию: Лиза должна была сразиться с кем-то из штаба насмерть, чтобы доказать свою преданность стае… На эту роль были даже волонтёры. — Даня хмыкает. — Ты бы видела! Моя мама и дядя Дима — в первых рядах. Но Антон переплюнул всех. Заговорил про какую-то охоту на таких, как он, и про то, что ему всё равно недолго жить осталось… В общем, на том и порешили.
Охота… Видимо, он знал, что кто-то убивает
