После первого погрома 1881 года газета «Новое время» напечатала статью под названием «Бить или не бить?»‚ предлагая сделать жизнь евреям в России невыносимой. Новороссийский генерал-губернатор докладывал в Петербург: «Лучшие представители интеллигенции одобряют и оправдывают эти дикие проявления ненависти к евреям и практически не осуждают их». Корреспондент газеты писал из Елисаветграда: «Хотя местная интеллигенция и не участвовала лично в погромах‚ но проявляла абсолютное равнодушие и одобряла их в глубине души». Даже в газете революционной партии «Народная воля» объясняли погромы «пробуждением народного сознания» крестьян‚ которые истребляли «несправедливо нажитое имущество своих притеснителей».
Некоторые народовольцы – и евреи в их числе – считали‚ что погромы полезны‚ так как они приучают народ к революционным выступлениям; сначала надо поднять крестьянство против евреев‚ а затем направить бунт против царя. В прокламации народовольцев «К украинскому народу» говорилось: «Тяжко стало людям жити на Украине. Грабят жиды‚ иуды непотреби… А нехай лиш встанут мужики… зараз царь станет жидив рятувати (спасать)… Ось шо выроблее той паньский та жидивский царь… Ви почали вже бунтовати против жидив. Добре робите…»
Власти не выделили ни единой копейки жертвам разбоя‚ хотя помогали населению после стихийных бедствий, даже «Общество Красного Креста» не позаботилось о том‚ чтобы помочь разоренному от погромов населению. Суды присуждали громил к легким наказаниям «за нарушение общественного спокойствия»‚ оправдывали их из-за «отсутствия доказательств»‚ и в еврейской газете с горечью отметили: «Есть только разрушенные дотла кварталы‚ раздробленная в щепки мебель и домашняя утварь‚ изувеченные мужчины‚ изнасилованные женщины и полумертвые от страха дети‚ – но разве это доказательство? А потому добрых молодцов судят за нарушение общественной тишины. И поделом! Зачем они гикали‚ свистели‚ шумели‚ а не делали свое дело тихо‚ смирно‚ благородно‚ не нарушая послеобеденного отдыха мирных граждан?.. Многие по выходе из суда смеются‚ некоторые дразнят стоящих тут же евреев‚ а другие угрожают в будущем произвести еще больший погром».
Вместо того‚ чтобы обвинять бандитов‚ киевский прокурор говорил на суде об еврейской «эксплуатации» края‚ а когда ему напомнили о чудовищной скученности еврейского населения в черте оседлости‚ прокурор сказал: «Если для евреев закрыта восточная граница‚ то ведь для них открыта западная граница; почему же они ею не воспользуются?» Это же заявил и министр внутренних дел Н. Игнатьев: «Западная граница для евреев открыта. Они и так имеют уже много прав, и их эмиграции не будут препятствовать. При всяком выселении из России евреям следует помнить, что возвращение в Россию допускаемо не будет».
В то время немногие выступили в защиту евреев‚ среди них писатель М. Салтыков-Щедрин‚ чья статья вызвала негодование правых газет. «История‚ – писал он после погромов‚ – никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого‚ более чуждого человечности‚ более мучительного‚ нежели вопрос еврейский… Нет более надрывающей сердце повести‚ как повесть этого бесконечного истязания человека человеком… Можно ли себе представить мучительство более безумное‚ более бессовестное?.. И во сне увидеть себя евреем достаточно‚ чтобы самого неунывающего субъекта заставить метаться в ужасе и посылать бессильные проклятия судьбе».
По черте оседлости прокатилась волна поджогов еврейских местечек‚ оставляя на пепелищах сотни семейств. Особенно много поджогов было в Литве и Белоруссии‚ где местные власти не допустили погромов; газеты пестрели сообщениями из Ковно‚ Слонима‚ Сморгони и других мест: «В городе господствует паника… Большинство построек не было застраховано… Народ бродит без крова и пищи‚ дети и женщины плачут… Но что всего печальнее здесь – это то равнодушие‚ та злоба и злорадство‚ какое выражает местное население по отношению к евреям». Пожары и погромы разорили многих; промышленность и торговля находились в упадке‚ и в довершение к этому полиция стала выселять евреев‚ незаконно поселившихся во внутренних губерниях Российской империи. Их изгоняли в черту оседлости из Москвы‚ Петербурга, Киева‚ Орла‚ Тамбова‚ Харькова‚ Нижнего Новгорода‚ из Области Войска Донского‚ а также из пятидесятиверстной полосы вдоль западной границы.
Выселение из Москвы выделялось особой строгостью; всю зиму полиция устраивала облавы и безжалостно изгоняла целые семьи – с детьми‚ стариками‚ беременными женщинами. Московский корреспондент лондонской газеты сообщал: «Ежедневно тянутся бедные евреи толпами к Брестскому вокзалу, вынуждаемые полицией к выезду… Пристав майор Бернов подвергся недельному аресту на гауптвахте, а два околоточных надзирателя даже уволены от должности за то, что недостаточно ревностно выполняли данное им приказание выселять евреев из Москвы». Не пожалели и старую еврейку‚ у которой было медицинское удостоверение‚ что всякое передвижение ускорит ее смерть. В газете «Земство» написали: «Врачам был сделан запрос: сколько времени‚ по их мнению‚ проживет еще старуха‚ если ее оставить в покое? Не более десяти дней‚ был ответ. На основании этого ответа умирающей старухе разрешено остаться в Москве еще десять дней‚ по истечении которых‚ если она не переселится в тот мир‚ подлежит непременному выселению из Москвы».
Правые газеты поддерживали решительные меры: «Дай Бог‚ чтобы усилиями нашей полиции удалось очистить русскую столицу от евреев»‚ а новые веяния из центра расходились кругами по провинциям. Кое-где случались мелкие погромы с грабежами; из разных мест поступали тревожные сообщения: «Многие христиане нашего местечка уже распределили между собою дома и имущество здешних евреев… Побиты стекла и двери‚ ранено камнями шесть человек… Толпа разбила шинок‚ дом и лавку еврея Когана… Местные мальчишки под предводительством некоего мещанина устроили для потехи погром… Раненый еврей умер…» В деревнях тоже готовились к погромам‚ чтобы не упустить момент‚ когда можно пограбить; в Мелитополе обнаружили на улице маленькую крестьянскую девочку‚ которую бабушка послала с наказом: «Говорят‚ будут бить жидов‚ так пойди туда и принеси платочек».
М. Бен-Ами вспоминал зловещую атмосферу того времени: «Когда говорят о погромах‚ то принимают обыкновенно во внимание дни‚ в течение которых они происходили‚ считают число жертв‚ исчисляют количество уничтоженного и расхищенного имущества‚ разоренных домов и лавок – сообразно с этим составляют себе понятие о пережитом несчастье. А между тем, есть нечто более страшное‚ что мучительнее всего этого‚ – это о ж и д а н и е погрома. Ужас ожидания не поддается никакому исчислению‚ никакому измерению; он неизмерим… Можно спастись‚ можно совершенно избегнуть погрома‚ но можно столько исстрадаться в ожидании его‚ что эти страдания превосходят то‚ что принес бы‚ быть может‚ сам погром».
Атмосфера накалялась. Корреспондент венской газеты телеграфировал в редакцию: «Все московские евреи находятся в чрезвычайно мрачном настроении…»; министр иностранных дел Российской империи сказал английскому посланнику: «Правительство и население возбуждены против евреев вообще»; в еврейской газете признали с тревогой: «В марте уже смелее начали бить евреев‚ так как предшествовавшие репетиции удались»‚ – исподволь нарастало нечто грозное‚ пугающее‚ неизбежное‚ чтобы прорваться в очередном диком буйстве.
2
Это случилось в городе Балте Подольской губернии – 29 марта 1882 года‚ на второй день христианской Пасхи. Первое же известие‚ попавшее в еврейские газеты‚ говорило об огромном несчастье: «Весь город совершенно опустошен… Около 6000 семейств не имеют хлеба и крова… Дети умирают от голода и холода‚ голодают и взрослые; осталось у нас только то‚ что носим на себе… Помогите‚ спешите к нам‚ утешьте нас добрым словом!»
Евреи Балты заранее просили власти предпринять какие-либо меры‚ телеграфировали в Петербург‚ собирались нанять за свой счет тридцать-сорок городовых‚ но полицмейстер отсоветовал: «Это – дрянь. Я боюсь‚ что они сами будут делать беспорядки». Газеты отметили «поразительное бездействие местной власти» в дни погрома: «Защищали евреев лишь врачи‚ духовенство‚ особенно протоиерей‚ и несколько человек интеллигентных. Остальная «аристократия» смотрела со злорадством на эту картину разрушения и молчала».
Евреи-грузчики, извозчики и ремесленники создали отряд самообороны, и в протоколе расследования сказано: «В начале погрома сбежавшиеся евреи заставили шайку буянов отступить и укрыться в здании пожарной команды‚ но с появлением полиции и солдат буйствующие вышли из своего убежища. Вместо того‚ чтобы разогнать эту шайку‚ полиция и войско стали бить евреев прикладами и саблями. В этот момент кто-то ударил в набат‚ и на колокольный звон стала стекаться городская чернь… Турецкая сторона города‚ где жили евреи‚ была разгромлена в течение трех-четырех часов…»
