Часы показывали 08.55 по стандартному времени. Это означало, что, если график операции выдерживается, в двух сотнях километров от нас к западу, на плацдарме «Нерпа», уже приземлились первые десантные корабли.
Это также означало, что штурмовики Ляпунова и Сестрорецкого давным-давно отработали по клонскому космодрому, а европейские «Хагены», выскочив из засады в районе гряды Гукри, пополнили свой боевой счет новыми победами.
У нас же все шло тихо и мирно.
Мы болтались в назначенном районе больше часа. Не происходило ровным счетом ничего интересного. Если не считать спорадических маневров, которые совершали наши истребители по воле автопилотов: смена курса, резкий уход вниз, отрезок горизонтального полета, снова подскок…
«Рододендроны», отыгрывая без нашего участия свои программы, исправно пилили эфир, имитируя невесть что. То ли высотомеры торпедоносцев, то ли навигационные радары транспортных флуггеров, то ли канал целеуказания «Асмодеев».
Но не только рысканье истребителей нашей эскадрильи было демонстрацией бурной деятельности целого соединения. На самом деле демонстрацией или, если угодно, отвлекающим ударом являлись все без исключения наступательные действия на направлении Хордад – Ардвахишт. И вертолетный десант, и танковые колонны на шоссе, и даже высадка на плацдарме «Нерпа».
И хотя объемов, в которых производится дезинформация противника, мы доподлинно не знали, кое-что можно было заподозрить.
Сама по себе выдача пакетов с документами на случай резкого изменения обстановки не была чем-то из ряда вон выходящим. Но штука в том, что подобная практика применяется в двух случаях.
Первый случай – крупные учения эскадренного или флотского уровня. «Резкие изменения обстановки» измышляются заранее, в штабе учений, после чего запечатываются в пакеты и раздаются посредникам, состоящим при командирах кораблей, частей или подразделений. В этих пакетах обычно содержатся новые вводные.
Посредник в определенное, известное только ему время либо по получении кодового сигнала вскрывает пакет и передает его командиру, участвующему в учениях. А тот читает: «На авианосце „Александр Невский“ ЧП – взрыв поданного на взлет истребителя. В результате полученных повреждений невозможно использование катапульт №№ 2–4".
Ну а второй случай – это когда командиры замышляют нечто настолько секретное, что преисполнены готовности морочить голову своим подчиненным до самой последней секунды. Во избежание утечки информации.
А тут еще этот разговор с Меркуловым, «Приказ 202», «Изделие Конус»…
Неужели есть какая-то связь?..
На часах – 09.11.
В наушниках – сигнал «Внимание!», канал оперативного штаба.
«Ну?!. Началось?!»
Отчего-то я больше всего ожидал увидеть, как горизонт набухает исполинскими термоядерными грибами…
– Здесь Кедр, слушать Тор-100…
Тор – позывной Бабакулова, комэска. А Тор-100 – общий позывной нашей эскадрильи, то есть оперштаб адресовался ко всем нам.
– …Приказываю прекратить выполнение текущей боевой задачи и ввести в автопилот код 1107. Повторяю: код 1107.
Хм… Значит, еще не время? Или не московское?
– Я Тор. Вас понял.
Ну что же… Код так код.
Один-один-ноль-семь. Ввод.
На экране высветилось следующее: «Выйти на рандеву с авианосцем „Дзуйхо“, орбита П-340-5. Совершить посадку на авианосец „Дзуйхо“. Принять нагрузку по схеме Д-9. Находиться в полной готовности к вылету при получении соответствующего приказа».
Ну что же, здравствуй, «Дзуйхо»! Ветеранское ты наше корыто…
На этом чуде японского кораблестроения я совершал свои первые учебные походы.
С его борта летал к Луне, Сатурну, Титану.
А потом и на Вэртрагну, с визитом дружбы…
Накануне войны «Дзуйхо» совершал до трех межзвездных рейсов в неделю. Ходил в систему Секунды, перебрасывал новую авиатехнику…
И именно «Дзуйхо» доставил нас, вчерашних кадетов, в Город Полковников, на войну.
Если бы мне сказали, что легкий авианосец не пережил битву за Восемьсот Первый парсек, я бы не удивился. Если бы выяснилось, что маршевые двигатели «Дзуйхо» в очередной раз выработали ресурс и было решено больше их не менять, а превратить авианосец в музей для пылких сердцем мальчишек где-нибудь в Смоленске или Хабаровске, – тоже было бы понятно.
Но нет, наш «Дзуйхо» на пенсию не собирался. Довольно скромное по своему постоянному составу 11-е учебное авиакрыло, приписанное к «Дзуйхо», было с началом войны преобразовано в обычное соединение первой линии и успешнее иных своих больших собратьев сражалось с клонами в нескольких звездных системах.
Успешность этого авиакрыла объяснима. Его ядро составляли матерые инструктора, которые, постоянно «выгуливая» кадетов нашей Академии, налетали втрое-вчетверо больше часов, чем иные пилоты соединений первой линии. То есть выходило, что какой-нибудь скромный лейтенант – вроде Гурама Зугдиди или Бориса Лучникова – имеет опыт примерно на уровне капитана третьего ранга. Ну а соответственно любой кап-3 с «Дзуйхо» может быть смело отправлен на должность руководителя полетов ударного авианосца.
Что, кстати, во время войны и происходило. Кадры «Дзуйхо» охотно растаскивали при формировании новых соединений и при укреплении старых. Скажем, в наше авиакрыло был направлен капитан-лейтенант Булгарин, который когда-то орал на меня: «Саша! Голубь ты мой сизокрылый! Какого ляда ты поперся в военфлот, если не в состоянии запомнить, что „Ва-рэг-на“ – это клонский тяжелый истребитель, а Вэр-траг-на – название клонской метрополии?!»
На меня тот эпизод так подействовал, что я три месяца кряду в свободное время зубрил клонские имена собственные, названия кораблей, городов и планет. С тех пор и не путаю «Кавад» с «Каосом», а Чахру с «Чармой», как некоторые.
Пока мой истребитель на ангарной палубе обвешивали контейнерами дистанционного минирования КДМК-8, я торчал в так называемой «курилке».
В курилке как раз курить строго запрещено. Потому что она по функциональности фактически «дышалка». На звездолетах с принудительной заменой атмосферы (а у нас почти все боевые корабли ее имеют, чай, не Конкордия), после того как отсеки заполняются инертным газом или по дешевке углекислотой, открывать шлем скафандра по понятным причинам нельзя. Но для того чтобы пилоты и члены экипажа в минуты передышки могли немного разгрузиться психологически, предусмотрены комнаты отдыха, в которых сохраняется нормальная атмосфера. Даже более чем нормальная: воздух ионизируется, добавляются разные вкусные запахи. Взморье, лес после грибного дождя, весенняя степь…
Ближайшая курилка оказалась забита народом, знакомым и незнакомым. Причем – редкий случай – все молчали. Ни о чем не судачили, впечатлениями не делились, не зубоскалили. Как на поминках.
Судя по лицам, мысли всеми владели тоже поминальные.
Вероятно, слухи о возможном применении ядерного оружия распространились повсеместно. А может, часть экипажей уже получила торпеды в ядерном снаряжении, как знать…
Заняв единственное свободное место, я не отважился нарушить тишину. Прислонился к переборке, замер, задумался…
– Внимание, товарищи! Кодовый сигнал «Авось, небось и как-нибудь».
Голос принадлежал капитану первого ранга Кайманову, командиру «Дзуйхо», человеку суровому даже по нашим жестким военфлотским меркам. Но вместо привычной и уместной командирской стали в голосе каперанга звучало ликование.
Чего радуешься-то, командир? И какие, к черту, «авось-небось»?
Кайманов рассмеялся.
– Да шучу я, шучу. Время – московское! Повторяю: время – московское!
«Ну ничего себе! Неужели все так прекрасно, что отцы-командиры из штанов от восторга выпрыгивают?»
Что тут началось!..
Свой личный секретный пакет был у каждого. Пилоты, полностью готовые к вылету и закованные соответственно в «Граниты», полезли за пакетами в транспортные отделения своих скафандров. Те, кто носил более легкие «Саламандры», принялись шарить по нагрудным карманам.
Кто-то, самый шустрый и сообразительный, только-только скользнув глазами по проявленному тексту документа, сразу вскочил на ноги и убежал в воздушный шлюз. За ним сунулись еще несколько человек, но шлюз уже заперся, и они, громко чертыхаясь, начали проявлять свои документы, нависая прямо надо мной и неуклюже топчась мне по ногам. К счастью, все их центнеры приходились на несокрушимые, титанировые сапоги моего скафандра.
Чтобы проявить текст, было необходимо дохнуть на красный квадратик в углу листа сенсорной бумаги. Но ведь чтобы дохнуть, требовалось открыть шлем! А это можно было проделать только в курилке!
Ясное дело, с внешней стороны наружного шлюза по сети ВКТ некто очень грозный и вовсе не такой веселенький, как Кайманов, потребовал, чтобы все мы ознакомились со своими документами и «убрались из курилки за тридцать секунд». Дескать, там, снаружи, целая очередь на проявку своих боевых приказов. Но убраться за тридцать секунд было не так-то просто, поскольку в курилке находилось человек сорок, а в шлюз можно было набиться максимум вдесятером.
