— Сударыня, постойте! — окликнул ее Петар, покинув свою половину исповедальни.
Дама не обернулась, но замерла. И он спросил то, чего не мог не спросить:
— Вы слышите китов?
Ее резкий хохот, не похожий на женский, заставил ионита отвернуться. И взгляд наткнулся на двоих священников, стоявших рядом. Один, постарше, глядел на него с холодным любопытством. Другой, совсем молодой, — с откровенной ненавистью.
Первого, италийской наружности, с резкими и страстными чертами, Петар помнил. Он был настоятелем одного из храмов Кетополиса; кажется, звали его дон Марчелло. Лицо второго ничего ему не говорило — кроме того, что по непонятной причине тот испытывает к Петару чувства отнюдь не дружеские.
— Что-то случилось, братья? — поколебавшись, спросил Петар. Те переглянулись.
— Ничего, брат, — ядовито прошипел тот, что помоложе. Дон Марчелло со странной усмешкой похлопал своего спутника по плечу, направляя к выходу. Тот повиновался, но кинул злобно:
— Только помни, что совет-то еще не состоялся!..
Запах ладана и смирны должен был наводить на благочестивый лад. Потрескивали большие свечи, тускло освещая необъятную внутренность собора. Из темноты под сводом проглядывали резные кальмары, в слабых отблесках словно шевеля щупальцами. Петар впервые приметил, что собор ночью напоминает смыкающуюся вверху толщу воды.
Все скамьи для прихожан были заняты сейчас ионитами, приглашенными на совет ордена. Дядя Томаш сидел в первом ряду, Петар — на втором, с беспокойством чувствуя злобный взгляд откуда-то из массы иссиня-черных сутан.
— Небольшое дополнение к последнему нашему вопросу, братие, — благодушно прогудел с кафедры епископ. — Нужно подать голоса в пользу или против замены одного из ионитов, отправляющихся утром с флотом. Пресвитер Томаш настаивает на срочной замене брата Мигеля, что служит в Ионе-Кита-Прощающем, на диакона Петара из кафедрального собора. Пресвитер Томаш, прошу вас изложить обстоятельства.
— Я, братие, не буду плести перед вами кружево словес, как могут некоторые, — дядюшка Томаш встал и повернулся лицом ко всем ионитам, не упустив случая метнуть насмешку в чей-то адрес. — Скажу просто: по возрасту и положению диакону Петару давно пора выполнять обязанности ионита в ежегодном паломничестве на борту корабля. И вот беда, преследовавшая диакона, по Божьей воле благополучно разрешилась. Составляя списки отправляющихся с флотом, мы, конечно, не могли такого предполагать. И кто же, кроме самого брата Мигеля, виновен в том, что накануне выхода в море — в строжайший для ионитов пост, братие, да, да! — он решил полакомиться рыбкой?…
Томаш развел руками. Вся его коренастая фигура выражала торжествующее недоумение.
— Могу я сказать слово в свою защиту? — прозвучал резкий голос из гущи ионитов. Поднялся тот самый молодой священник, который проявлял к Петару непонятную неприязнь. — Прежде всего, это была не рыба, а китовья печенка. Затем, мой духовный наставник, дон Марчелло, отпустил мне все грехи, наложив подобающую эпитимию.
Дон Марчелло уже воздвигся в первом ряду укоризненной статуей.
— Что, собственно, происходит здесь, братие? — обратился он к ионитам, нарочито не обращая внимания на дядюшку Томаша. — Пресвитер решил оказать протекцию своему племяннику и двигает его вверх всеми правдами и неправдами. Я говорю «неправдами», братие, потому что никто не знает доподлинно, что за беда имелась у диакона Петара и почему она исчезла… столь неожиданно и кстати.
Епископ движением руки остановил набычившегося пресвитера:
— Здесь не может быть никаких сомнений, я лично исповедал диакона Петара.
— … и при чем здесь рыба, братие? — нимало не растерявшись, дон Марчелло плавно перешел к другой теме. — Да, брат Мигель отведал китовьей печенки, чтобы поддержать свои силы перед паломничеством… Но разве кит — рыба?! Даже детская считалка, которую знает в Кето каждый ребенок, говорит, — дон Марчелло поднял палец, отбивая ритм: — «Кит — не рыба, это Зверь! Ты уж этому поверь!»
— С точки зрения устава ордена, разницы здесь нет, — упер дядя Томаш руки в бока. — Мы не едим ни рыбы, ни — тем паче! — китятины, чтобы почтить страдания пророка Ионы в китовьем чреве. На мой взгляд, достойной эпитимией за такое прегрешение против устава и духа — да, да, духа ордена! — может стать только отказ в паломничестве.
— С точки зрения устава, разницы, может, и нет, — дон Марчелло не собирался сдаваться. — Но есть с точки зрения истины. Если пресвитер погрешил против истины в одном — наверное, может погрешить и в другом?! Достоин ли выполнять столь важную миссию, как охрана душ наших доблестных моряков, этот человек?! — Длинная тень от указующего перста дона Марчелло уткнулась Петару в грудь. — Я не знаю, как он принимает исповеди, однако свидетельствую, братие, что своими глазами видел сегодня, как прихожанка вырвалась из его исповедальни, словно он… оскорблял ее, и, спотыкаясь, покинула собор!
— И я свидетельствую! — оживился в задних рядах брат Мигель. — Дама убегала от него, а он догонял ее, выкрикивая: «Слышите ли вы китов?!» — передразнил южанин.
— Конечно, конечно, — нарушитель устава ордена будет нам наилучший свидетель! — Даже неровный свет свечей не мог скрыть, как побагровело лицо дяди Томаша.
— Пусть скажет за себя диакон Петар, — предложил епископ.
Петар встал. Настал момент, когда он должен был рассказать, к чему пришел за сегодняшний долгий день, но собраться с мыслями было сложно.
— У прихожанки было сильное горе, о котором она так и не решилась мне поведать, — произнес он бесцветно.
— И при чем же здесь киты, достопочтенный диакон? — с сарказмом приподнял брови дон Марчелло.
— Киты при том, что я собираюсь сказать всем вам, братие, — нескладно ответил Петар. — Епископ, пресвитер, спасибо вам за доверие… И вы, дон Марчелло, не старайтесь о вашем… воспитаннике — я отклоняю предложение плыть с эскадрой.
— Слышите — он сам признал, что недостоин! — воскликнул брат Мигель ликующе. На дядю Петар пытался не смотреть.
— Я не признавал ничего такого, брат Мигель. Напротив, я хочу остаться в Кетополисе, потому что сейчас иониты важнее здесь, в городе, чем на флоте. И я прошу совет прислушаться к моим словам и сделать верные выводы.
Краем глаза он видел, как обмениваются жестами дядюшка Томаш и епископ. Голос главы ордена прогудел:
— Если вы уверены, — многозначительная пауза, — уверены, что знаете что-то, чего мы не учли — говорите, диакон, мы слушаем.
— Наш орден действует во имя святого пророка Ионы, — начал Петар. — Мореходы чтут нас, надеясь, что покровительство святого поможет им спастись на море, и мы их поддерживаем в этой мысли… Но вспомните, братие, ведь каждый из нас знает книгу пророка наизусть: спасение Ионы из чрева кита есть лишь часть истории. За что кит поглотил Иону? За то, что тот не хотел проповедовать в Ниневии, что город погряз в грехах и подлежит разрушению! И когда освободил кит святого, то «встал Иона и пошел в Ниневию, по слову Господню; Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы»… Пошел проповедовать о грехах, братие! А не стал благословлять на убийство китов, как это делаем мы с вами, зовясь его именем!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
