– Товарищ старший лейтенант, на допрос.
Неторопливо умылся, почистил зубы и последовал за конвоем. Меня повели по уже знакомому коридору в следственную комнату. Скоро девять вечера, а ребята работают. Молодцы, значит, торопятся! В комнате вместе с двумя следователями была Ольга Викторовна, сосредоточенная, серьезная. Она старалась не смотреть в мою сторону.
– Садитесь, коллега, – впервые обратился ко мне майор-следователь. – Итак, свидетель Скороходова Ольга Викторовна, вы знаете подозреваемого?
– Разумеется. Это сотрудник следственной группы, где я числюсь заместителем начальника, Давид Ариян.
– В каких отношениях вы с ним находитесь?
– В рабочих, а последний месяц и в дружеских.
– А вы, Ариян, знаете свидетеля?
– Да, знаю. В течение полугода мы вместе вели одно большое, всем известное дело.
– Какие между вами отношения?
– Рабочие. Она – мой начальник.
– Вчера вечером вас не было в гостинице и вы гуляли по городу?
– Простите?
– Отвечайте на вопрос. Где вы были с двадцати двух часов тридцатого июня до трех ночи следующего дня?
– В моих прошлых показаниях я уже говорил об этом. Не собираюсь повторять одно и то же несколько раз.
– То есть вы утверждаете, что вас не было в гостинице и вы гуляли по городу. Что скажете, свидетель Скороходова?
– По понятным причинам Ариян не хочет говорить правду, – пожала плечами Ольга. – В указанное время он находился у меня в номере и ушел только в три часа ночи.
– Чем вы были заняты все это время?
– Беседовали.
– А вы что на это скажете, подозреваемый?
– Скажу, что от вашей еды у меня временный провал в памяти.
– Но вы не отрицаете, что могли находиться в номере двести двадцать четыре вместе со свидетелем? Кстати, именно оттуда в двадцать четыре пятнадцать вы заказали шампанское и фрукты. Этот факт освежит вашу память?
– Возможно.
– Пожалуйста, подпишите здесь. И еще вот здесь – что ознакомлены с протоколом об изменении выбранной меры пресечения.
– Я хотел бы ознакомиться с протоколом моего задержания.
Так и знал: там подпись Самохвалова.
– Передайте ему, что он жалкий, презренный холуй, вечно трясущийся от страха. Передайте, что я брезгую его женой за то, что согласилась лечь в постель с этим грязным трусливым человечком, и потому не могу даже обругать ее известными словами!
– Пойдем, Давид, перестань ругаться.
– Ваши вещи получите на проходной в течение получаса.
– Пошлите солдата, пусть принесет в гостиницу. Ни минуты больше не могу здесь оставаться. Спасибо, коллеги, вы работали четко и профессионально. Разрешите пожать вам руку.
– Давид, придется подождать здесь, у нас мало времени. В гостиницу мы вернемся, только чтобы забрать вещи. Прости, я приняла решение за тебя. Сегодня мы уезжаем в Москву, нам предоставили двухнедельный отпуск. Затем ты вернешься в Москву и поступишь в распоряжение военной прокуратуры Московского военного округа. Приказ получен.
– Хорошие вести, Ольга! А кстати, что все-таки случилось с Коробко? В чем дело, в конце концов?
– Он застрелился. Думаю, он смог пойти на этот шаг из-за того, что был сильно пьян. Приказ о его увольнении из прокуратуры был получен днем раньше. У него в номере еще нашли письмо от женщины – жены или сожительницы. Она пишет, что уходит от Коробко и что ребенок не от него. От звука выстрела люди в соседних комнатах выскочили из постелей и вызвали дежурную. Пока открыли дверь, пока приехала милиция… только в два часа дня начали следственные действия.
– Я так и думал. А разве трудно было сразу определить? Ведь к табельному оружию выдается определенное количество патронов и они все на строгом учете.
– Если бы! Он застрелился из охотничьего ружья. Жуткая картина. Патрон был большого калибра, предназначенный для охоты на кабанов. Череп разлетелся, как яичная скорлупа. Тем более трудно было сперва предположить, что Коробко сможет выстрелить из ружья себе в голову – рука же никак не дотянется до спускового крючка. Уже потом Раида Мирзоевна и Светлана смогли установить, что он нажал на спуск большим пальцем правой ноги. А первая версия – что, раз он не мог совершить самоубийство таким способом, значит, кто-то ему «помог». Потому тебя и задержали – ведь все знали о ваших напряженных отношениях и подозрение пало на тебя. Пока провели экспертизу, пока расследование… Я думала, что меня допросят, но когда рабочий день закончился, а меня никто не вызвал, сама пришла сюда давать свидетельские показания.
– Зря ты это сделала, Ольга. Все равно бы все выяснилось, пусть даже с опозданием на пару дней. А так пойдут слухи, подозрения…
– Ну и что! Пускай думают что хотят. В конце концов, внебрачные отношения не караются законом.
– Выходит, я твой любовник. Спасибо, Оля! – я наклонился к Ольге и крепко поцеловал ее в губы.
– Сумасшедший! Все, кончай свои глупости, ты еще зеленый, чтобы быть любовником зрелой женщины.
– Знаешь, Ольга, я впервые в жизни целовал сотрудника прокуратуры, подполковника! Должен сказать, мне это очень понравилось. Как учит нас великая коммунистическая партия – нельзя останавливаться на достигнутом!
– Вам, молодым, море по колено! – засмеялась она и тут же снова стала серьезной: – Давид, я очень ценю твою доброту и порядочность. Но чтобы не портить отношения, давай останемся друзьями.
Рано утром мы уже были в Москве. Несмотря на протесты Ольги, которая уверяла меня, что прекрасно доедет до Ступино рейсовым автобусом, я посадил ее в такси, заплатил водителю, мы тепло попрощались, и она уехала. Я знал, что отпускное время женщина посвятит проблеме своего перевода в Москву и только после этого улетит в Севастополь. Зимнюю одежду я отправил с Ольгой к ее матери, пообещав, что сразу же после моего возвращения пришлю за вещами водителя Арама или приеду сам.
Прямо с вокзала поехал в аэропорт. Билеты были только в ночь, но я, договорившись с экипажем самолета, ближайшим рейсом смог улететь домой.
Глава 23
Ереван встретил меня тридцатиградусной жарой, размягчившимся от зноя асфальтом, шумом, особым южным колоритом и запахами. Мой родной город стал для меня другим – хотя бы из-за того, что Мари больше не жила здесь, ведь все вращалось вокруг нее. Конечно, и сам я изменился, смотрю на мир другими глазами, и жизнь уже не кажется окрашенной только в светлые тона.
На старом такси с без умолку пересказывающим городские новости водителем доехал до дома. Я надеялся застать там брата, но в квартире, к моему удивлению, оказалась только Вартуи, мамина сотрудница. Два-три раза в неделю за небольшую плату она делала у нас уборку. Я умылся, принял душ, открыл гардероб в поисках летних вещей для выхода в город. Что за одежда? Узкие брюки, приталенные сорочки с очень короткими рукавами… Как же я покажусь в городе в таких легкомысленных молодежных шмотках – особенно в нашем районе, где каждый третий меня знает! Неужели всего год назад я щеголял в этих вещах, с гордостью выставляя напоказ бицепсы и торс?
Я задумчиво бродил по квартире, осматривая все углы, когда дверь с шумом распахнулась и влетела плачущая и смеющаяся мама. Через пятнадцать минут вбежал папа вместе с братом, которого он встретил в подъезде. Оказалось, что Вартуи позвонила маме, а та, в свою очередь, разыскала папу и брата. Брат в этот момент занимался в спортзале недалеко от нашего дома и кинулся меня встречать, как был – в спортивной форме, с забинтованными руками.
Минут двадцать мы не могли сказать друг другу ничего вразумительного – целовались, смеялись, что-то бессвязно восклицали. Мама и Вартуи плакали от радости, отец отрешенно сидел в кресле и задумчиво смотрел на нас. Брат энергичными движениями пытался показать, как он нокаутировал в финале своего соперника и завоевал титул чемпиона Всемирной универсиады в Будапеште во второй средней весовой категории.
Боже мой, как они все изменились! Маме всего сорок пять, отцу пятьдесят два, но как же быстро они постарели! Папа похудел, бледная кожа отливает нездоровой желтизной – должно быть, диабет уже разрушает его организм. У мамы на лице появились морщинки, на голове седые волосы, которых раньше не было. У брата под левой бровью новый длинный шрам. Он еще больше раздался в плечах, и мускулистое мощное тело было заметно даже под спортивной одеждой. Как же я их всех люблю! Должно быть, такая тесная сплоченность присуща небольшим народам с трудной судьбой. Хотя везде бывают разные люди, тут нет общих правил. Знаю только, что армяне стремятся всегда быть рядом друг с другом. Если кто-то эмигрирует или даже меняет место жительства в пределах страны, то старается перевезти за собой всех близких родственников.
– Сын, – обратился ко мне отец, – а ты заметно изменился! Повзрослел, стал строже, какой-то казенный штамп появился на тебе – не то военного, не то работника правоохранительных органов. Представляешь, как бы мы обрадовались, если бы вернулся твой дядя! Ты уже взрослый мужчина, тебе двадцать пять, а ему было всего девятнадцать. Должно быть, я унесу это горе с собой в могилу… Сегодня все мы собрались вместе, отсутствует только Мари и наш мальчик Степан.
