— «Воскресенск» цел! — с наслаждением вслушиваясь в свои слова, повторил Олег. — Цел!
Он снова и снова мысленно повторял содержание радиограммы. Быстро таяли остатки страха перед встречей с товарищами. Поругают, без этого не обойтись. Пускай даже накажут. Стоит ли думать об этом? Зато он увидит душистый луг за Мирожским монастырем, Сороковой Бор, усеянный земляникой, черникой, увидит солнце, не тропическое — злое, лишающее человека разума, а северное — доброе и ласковое солнце, появление которого приносит радость, оживляет поля и леса, поднимает привядшую траву… Новая мысль заставила Олега встревоженно приподняться.
— Драгомир!
— Да, друже…
— Где моя шляпа?
Дрожащий голос Олега, испуганное лицо сдержали готовую сорваться шутку. Драгомир подавил улыбку и ответил возможно серьезнее:
— Целы твои вещички…
— Дай мне шляпу. — Олег волновался, не мог лежать спокойно. Даже слабость исчезла. — Очень прошу! Сейчас же. Это важно.
Драгомир смотрел на него сочувственно. Что с ним? Нервы разыгрались? Зачем понадобилась мальчику замызганная, грязная шляпа? Да еще так спешно!
— Мне нужна… — горячился Олег. — Очень нужна моя шляпа.
Драгомир успокоил его как мог и вышел из каюты. К странностям больного надо относиться снисходительно.
Каждая минуна ожидания превращалась для Олега в бесконечность. Он ворочался, мял ставшую неудобной подушку, вслушивался в чьи-то шаги по коридору.
Вошел Драгомир. Протянул шляпу Олегу:
— Цела! — Он улыбнулся. — И все пятна на месте.
Олег дрожащими руками взял свою видавшую виды шляпу, отвернул кожаную подкладку. Сложенный листок — пожелтевший от пота, почти черный на сгибах — был на месте. Олег развернул его и показал внимательно следившему за ним Драгомиру записанные столбиком имена и адреса.
— Эти люди сидели со мной в одной камере. Я должен сообщить о них родным.
— Не только родным, — сказал сразу посерьезневший Драгомир. — Пусть много людей узнают о них. Можно сфотографировать это?
— Не потеряй. — Олег протянул ему листок.
Драгомир вышел. Олег остался один. В долгую бессонную ночь он больше не думал о том, что ожидает его на родине. В памяти его ярко, зримо, до мельчайших подробностей проходили минувшие недели. Теперь, когда все это осталось позади, Олег уже представлял себе встречу с товарищами на «Воскресенске», их лица. А до нее было еще так далеко!..
Дмитрий Биленкин
ЦВЕТЫ ЛУННОЙ НОЧИ
Неоновые лампочки в ячейках-сотах, откуда быстрыми пчелами летели оранжевые лучики, погасли. Валя чертыхнулся и постучал по прибору. Молчание и темнота: улей космических частиц опустел.
Около часа Валя копался в схемах, проверяя контакт за контактом.
— Вырубилась линия, не иначе, — буркнул он.
— Микрометеорит? — Начальник лунной станции даже не поднял взгляда от лежавших перед ним графиков.
— Скорей всего.
— Что ж, прогуляйся. Сегодня полноземелие; говорят, красиво.
— Угу.
Он вынул из шкафчика тестер. Помахал рукой. Ему ответили тем же.
— Двадцати минут контрольного времени хватит?
— Скажем, полчаса. Пока.
— Пока.
Прогулка по Луне была для них будничным делом; однако ночь они знали плохо. Они лишь думали, что знают ее. Если бы они видели полноземелие, они бы так не думали.
Валя натянул скафандр, защелкнул шлем, проверил питание, связь; автоматика распахнула бронированную дверь тамбура, в спину ударил рванувшийся ток воздуха. Двадцать ступеней вверх, люк плавно отошел в сторону, сзади погасли лампы, и Валя вышел на поверхность: в лицо ударил свет звезд.
Покрытый фосфоресцирующей краской кабель выныривал из бетонного колодца шагах в пяти. Валя без усилия приподнял провод и двинулся к главному разводу, пропуская каждый сантиметр сквозь пальцы. Лунную ночь он видел лишь боковым зрением: мысли были заняты делом.
Метр за метром струилась бледно-желтая лента, уводя все дальше от станции. Повреждение обнаружилось у главного развода сети: маленькая червоточина пронизывала кабель насквозь. Валя отсек поврежденный участок, срастил концы, светящейся лентой обмотал края ампутации. Тестер одобрительно мигнул лампочкой: все в порядке, электронные пчелы опять снуют как ни в чем не бывало.
Валя выпрямился, чтобы минуту — другую беззаботно полюбоваться лунной ночью. Этого было достаточно.
Светила полная голубоватая Земля, расчерченная у экватора млечными полосами облаков. Ее свет уводил взгляд туда, где клубились звездные туманности. И дальше, в бесконечность, которая черной искристой чашей опрокидывалась, падала и не могла упасть, вызывая головокружение, на человека, стоящего посреди круга лунного горизонта. Минутная отдача сознания этому застывшему падению, и тело стало чужим, как во сне, легким, как в невесомости. Оно само рванулось навстречу холодному свету Земли. Нужно было лишь оттолкнуться, чтобы полететь туда.
Валя так и сделал: оттолкнулся и полетел, раскинув руки. Это было прекрасно! Долгий-долгий беззвучный полет над льдистым блеском камня, над провалами мрака, — парящая тень человека над равниной черного мира.
Есть прекрасные уголки природы — они радуют. Есть места мрачные — они угнетают. Но есть время, место и состояние колдовские. Кто хоть раз в тишине пустыни выходил навстречу свету полнолуния, тот знает это. Здесь все было усилено стократ мощью земного света. Валя летел и парил, бесплотно касаясь почвы, и время для него потеряло границы. Земля и Луна дарили ему фантастический сон наяву.
Сторожевой пункт разума не мешал: Валя держал направление к станции, он летел дорогой, исхоженной сотни раз. Существенное и второстепенное просто поменялись ролями: работа, станция, обязанности — все стало мелким, незначащим, когда в небе горела колдовская Земля.
Неслышимый толчок — парение, раскинув руки; опять толчок; уже десятый, а может, сотый. При каждом, как в сказке, из почвы выскакивал призрачный фиолетовый цветок лунной пыли. Выскакивал и опадал. Вновь и вновь. Валин полет оживлял цветы лунной ночи. Цветы, которые нельзя сорвать. И это тоже было невероятной действительностью сна наяву.
Невероятное не сразу кончилось и тогда, когда при очередном касании цветок не вырос. Вместо этого снизу плеснулась темнота, звезды дрогнули и сорвались с мест. Падение в мертвом молчании — это тоже походило на сон, но у этого сна было другое название: кошмар.
Когда он очнулся от потрясения, то ничего не увидел вокруг себя. Совсем ничего. Давящий мрак. Руки крепко прижаты камнями к груди.
