Никто не понял в точности смысла этого тоста, но все разом подняли бокалы за дорлифские ночи. И только морковный человечек, перед тем как поднять бокал, одёрнул своего квадратного друга:
– Гройорг!
– Отец, пусть скажет, – проскрипел Семимес. – Лишнее доброе слово не будет лишним.
– Что ты, Малам, дружище? Я сказал лишь о дорлифском небе, но и словечком не обмолвился о небе над…
– Гройорг!
В это самое время раздался стук во входную дверь.
– Я открою, – сказал Дэниел. – Похоже, кто-то из нас закрыл на крючок.
Тот, кто закрыл дверь на крючок, промолчал, потом подозрительно глянул ему вслед, потом потупил голову. Но никто ничего не заметил.
Дэниел открыл дверь и чуть было не вскрикнул: перед ним стоял облитый то ли полумраком, то ли полусветом бродяга, в грязных, запятнанных кровью лохмотьях, с безобразным лицом, словно изрезанным окровавленными прядями волос. Чтобы не дать звукам предать его, незваный гость прикрыл Дэниелу рот своей сильной рукой и яростно прошептал:
– Тихо, Дэн!.. Как Мэт?
Эти слова заставили Дэниела вглядеться в его лицо.
– Жив и здоров.
– Этот здесь?
Дэниел задумался лишь на мгновение и ответил:
– Здесь.
– Идём!
…Гость толкнул дверь в столовую – сидевшие за столом уставили на него недоумённые взгляды. Мгновение, другое – настала очередь слов. Но их опередил тот, кто помнил, да забыл. Схватив ближний к нему нож, он ловко вспрыгнул на стол и бросился на бродягу. Всё случилось так быстро и неожиданно, что ни Гройорг, ни Савасард, ни Мэтью не успели помешать ему. Лишь Малам, в ушах у которого стояли не только охрипшие тосты его друга, но и зловещие слова парлифской вещуньи, успел вскинуть свою палку. Помнил-да-забыл, вскрикнув от боли и выронив из подбитой руки нож, махнул со стола прямо к двери и, одним движением сбив с ног бродягу и Дэниела, опрометью рванул к комнате Семимеса. Все устремились за ним… Дверь, хлопнув перед самым носом Савасарда, преградила им путь. Мэтью и Гройорг принялись стучать в неё кулаками.
– Открывай, парень! С нами не потягаешься! И не удумай в окно улизнуть! Мы за тобой пса пустим, а за псом – самых злых ферлингов во всём Дорлифе! – хрипло кричал Гройорг.
– Постойте, друзья! – воскликнул Малам. – Дайте ему опомниться, а мне… с сыном поздороваться, наконец… Сынок, дорогой мой, как ты?
– Плохо, отец. Подвёл я тебя. Очень подвёл. Неосмотрительностью своей подвёл.
– Что ты, Семимес! Что ты такое говоришь! Не горюй. Не горевать нынче надо. Ты дома. Какой-никакой, а всё-таки живой. Ты дома, сынок.
– Красная Пещера забрала моё внимание и истощила мои разум и чутьё. Шагнув из тьмы в полусвет Ведолика, я увидел сражённых корявырей и не смекнул, что меня может поджидать живой корявырь.
И по эту, и по ту сторону двери всё замерло и внимало Семимесу.
– Этот гад, – он кивнул на дверь, – камнем ударил меня по голове прежде, чем я махнул палкой на шорох надо мной. Он затаился на скале над самой пещерой.
– Ты тоже пробил мне голову, – раздался поспешавший скрипучий голос из комнаты Семимеса.
– Заткнись, парень! – прохрипел Гройорг. – Не то я пущу в ход своего Мал-Мальца, Мал-Малец в помощь мне, и ты вовсе забудешь про то, что у тебя была голова!
– Гройорг! Не место здесь Мал-Мальца расчехлять!
– Этот гад думал, что убил меня (ведь думал, гад?!), и стал стаскивать с меня рубаху. А я очнулся и увидел перед собой себя… и, известное дело, оторопел… Отец, друзья мои, этот гад вонзил в меня кинжал, – при этих словах Семимес задрал тряпку, которая прикрывала его тело: рана на груди была плотно заткнута листьями какого-то растения, поменявшими цвет с зелёного на багровый.
– Я сбегаю за Фэлэфи? – предложил Дэниел.
– Назад, парень! – остановил его Семимес. – Не стану я перед Фэлэфи в таком виде красоваться.
– Потом, Дэн, – мягко сказал Малам и обратился к Семимесу: – Сынок, я тебя ещё не обнял. Иди сюда… Спасибо, что живой вернулся.
– Малам, дай-ка и я его обниму, – прохрипел Гройорг. – С возвращением, Победитель! И спасибо тебе за нашего Жизнелюба!
– Одинокому спасибо – не мне одному, – ответил Семимес.
– Ну, здравствуй, проводник. Признаться, я не узнал тебя сразу, – сказал Дэниел и тоже обнял его.
– Привет, друг. «Стони, Жизнелюб, стони… Я разберу, о чём ты стонешь, очень разберу».
– Запомнил? – Семимес улыбнулся.
– На всю жизнь, проводник, – сказал Мэтью, и они обнялись.
– Я верил, что ты вернёшься, но знал, что всему своё время. И оно пришло, – сказал Савасард и тоже обнял его.
– Если бы Семимес был целым человеком, он бы сказал, что всякий останется тем, кем был, если он кем-то был, – сказал Семимес.
– Если бы я был Семимесом, – раздался горестный скрип из-за двери, – я бы не ударил никого камнем по голове и ни в кого не вонзил бы кинжал.
– Ты, гад, видно, подумал, что я забыл про тебя. Не-ет, я вовсе не забыл про тебя. Просто сначала мне надо было обняться с друзьями… которых у тебя никогда не было и не будет. Теперь же пришёл черёд расквитаться с тобой.
– Э, не надо так! Круда не виноват. Повелитель Трозузорт велел Круде убить тебя. А Сафа обратила Круду в Семимеса.
– Вот те раз! Есть ещё какой-то Круда и какой-то Трозузорт, будь они неладны?! Где же они прячутся?! Признавайся! – возмущался Гройорг.
– Зусуз нынче зовётся Трозузортом, Гройорг, – пояснил ему Малам.
– Тот самый Зусуз?
– Другого не знаю. Нынче Тьмою повелевает он.
– Мы доберёмся до него, дружище, Мал-Малец в помощь мне!
– А Круда – это я. До того, как стать Семимесом, я был им.
(Круда говорил правду. В ту самую ночь, когда Дэниел и Мэтью впервые появились в доме Малама, Трозузорт, вернувшись в Выпитое Озеро после встречи с Надиданом, позвал к себе в башню Сафу и Круду (такого же полукровку, как и Семимес, и похожего на него внешне). Он по памяти нарисовал Семимеса: ещё бы, они едва не схлестнулись друг с другом у камня у подножия Харшида. Затем спросил Сафу:
– Они похожи: тот, что на рисунке, и Круда?
– Да, Повелитель, – ответила та с довольством, вспомнив в эти мгновения Повелителя Тронорта, который рисовал её.
– Властны ли твои руки сделать его лицо точно таким же, как на этом рисунке?
– Да, Повелитель. Но для этого… – Сафа замялась.
– Говори!
– Для этого рисунок надо сжечь.
Трозузорт немедля поджёг его.
– Повелитель, опусти его мне на ладонь, – сказала Сафа.
– Ты не боишься огня?
– Не боюсь, если очень захочу обуздать его.
Трозузорт положил лист, съедаемый пламенем, ей на ладонь. Сафа приблизилась к Круде, который стоял в стороне.
– Не страшись, – сказала она ему.
– Ладно, – проскрипел тот.
Сафа ловко подхватила дым от тлевшего листа другой рукой и, обдав им лицо Круды, принялась обматывать его голову, будто это был не дым, а длинная тряпица. Она подхватывала, обдавала и обматывала ещё и ещё… и приговаривала:
– Дух, наполни плоть – плоть, прими дух… Дух, наполни плоть – плоть, прими дух… Дух, наполни плоть – плоть, прими дух…
Круда дрожал всем телом и стонал: ему было нестерпимо больно. Хотелось кричать. Но глаза Трозузорта заставляли его сжимать крик челюстями, и он стонал. Тело его и душа его противились вторжению того, что жгло и корёжило его лицо и голову. Но руки Сафы были сильны и непримиримы: они словно вдавливали в него чуждое.)
– Ты хотел убить меня дважды, – проскрипел Семимес. – Выходи!
– Нынче я не хотел убить тебя. Просто я хотел, чтобы тебя не было. Тогда я остался бы Семимесом и жил бы с отцом в нашем доме. И ходили бы мы с ним в лес по грибы и на речку леща удить.
– Замолкни, гад! Здесь только один Семимес! Это я! И я вызываю тебя на честный бой… один на один. Отдай мне мою палку и выбери себе оружие (хочешь – возьми топор, хочешь – кинжал… хочешь – вилы), и будем биться.
– Семимес не станет драться с Семимесом! – отбивался Круда. – Семимес не хочет драться с Семимесом! Он хочет остаться в этом добром доме и жить по-доброму! Ему полюбилась такая жизнь!
Те, кто был по эту сторону двери, переглянулись.
– Меж прощением и местью оказался ты, сынок, и все мы вместе с тобой, – сказал Малам. – Надо выбирать.
– Постойте! – сказал Савасард. – Семимес сделает выбор. Но сначала пусть Круда ответит на мой вопрос.
– Спрашивай его, Савасард, – согласился Малам.
– Валяй, задавай свой вопрос, лесовик, – нехотя согласился Семимес.
Савасард приблизился к двери.
– Круда.
– Называй меня Семимесом, огненноволосый.
