– С какой стороны, Малам? Где сейчас Семимес? – всё же не утерпел и спросил Мэтью.
– В лесу Садорн, не так далеко от пещеры Тавшуш.
– Может ли такое быть? – спросил Дэниел.
– Может, эхо? – предположил Мэтью.
– Не может, но есть, Дэнэд… Но не эхо это, Мэтэм: там – палка его, резвая как баран, там – шаги ослабевших ног его.
– Колдовство, да и только, – сказала Лэоэли, сама не очень-то понимая, о чём говорит.
Малам глянул на неё, ухватившись за слово.
– Вот и Фэлэфи сказала: колдовство. Проходи-ка в дом, дорогая Лэоэли, – отведай свежих пряничков. Мэт, Дэн, и вы ступайте, чай, небось, не допили. А я тут ещё посижу, да послушаю, да поразмышляю… о сути колдовства, сотворённого над моим дорогим Семимесом.
После чая у Малама был чай у Фэлэфи и Лутула. Потом Дэниела, Мэтью и Лэоэли в свои объятия принял Дорлиф. Они гуляли по его улицам… вспоминали канун Нового Света… Суфуса и Сэфэси… Нэтэна… Эфриарда и Эстеан… Кристин… Им не было весело – было грустно. Но было хорошо. Они просто ходили вместе… Вдруг кто-то что-нибудь вспоминал, и они говорили об этом. Потом снова ходили молча… пока одному из них не залетало в голову то, о чём можно было с удовольствием поболтать… И вся прелесть этого дня заключалась в том, что они бесцельно ходили, куда вели их дорожки Дорлифа, и ни они сами, ни их ноги не знали, куда они пойдут дальше. И вся прелесть этого дня заключалась в том, что они не заставляли слова быть произнесёнными – слова, если хотели, сами сходили с их уст. И вся прелесть этого дня заключалась в том, что всё это время их ненавязчивой спутницей была грусть… Когда свет дня померк, грусти в воздухе прибавилось, потому что около некоторых домов загорелись новосветные фонари-загады. Они висели словно застывшие слезинки, не желавшие расставаться с тем днём, в котором они ещё не были слезинками, а были фонарями-загадами. Когда свет дня померк, их притянул разгоравшийся свет светящегося камня. Они долго стояли у часов, и им было хорошо оттого, что часы есть, что под ними можно стоять, а времени как бы и нет – стой, сколько хочешь. Лэоэли сказала, что теперь часы будет заводить Лутул (так решили на вчерашнем сходе). Сегодня утром он сделал это в первый раз, а она подсказывала ему, и было смешно смотреть, как осторожно он крутил колесо завода, боясь нарушить ход часов…
Наполненная светом крыша домика на отшибе подсказала Дэниелу и Мэтью, что Семимес вернулся, и они ускорили шаг…
Семимес сидел на полу у камина в гостиной, он не заметил ребят, потому что был поглощён какой-то думкой, подогреваемой теплом домашнего очага.
– Если бы Семимес был Семимесом, он бросил бы его в огонь, и, когда огонь сожрал бы его, он бы навсегда забыл эти страшные руки, что оплели паутиной твою голову, и эти глаза, что каждый миг смотрят на тебя изнутри, и эти слова, что всегда стоят в твоих ушах. Если бы…
Ребята в недоумении переглянулись… и притворились, что они ничего не слышат. И в этом не было большого обмана, потому что они всё равно ничего не поняли, а лишь немного испугались… за Семимеса, который хотел быть Семимесом. И в этом была предосторожность… словно какой-то голос подсказал им: «Лучше притворитесь».
– Привет, друг! – сказал Дэниел, невольно заставив Семимеса вздрогнуть.
– Привет! Давно же мы с тобой не виделись! – весело сказал Мэтью.
В голове у Дэниела промелькнула странная мысль: «Кто посмотрит на них сейчас?» Семимес повернулся к ним. Довольство словно расплылось по его лицу.
– С самого вчера не виделись! Садитесь к камину – вместе посидим, – слова его подтвердили, что пребывал он в хорошем расположении духа или, пробуждённый приветствием друзей, откуда-то вернулся к нему.
– Аромат какой вкусный в доме стоит! – сказал Дэниел. – Похоже, из лесу ты не с пустыми руками вернулся.
– Не из лесу, а с тех гор, что за лесом. Помнил, да забыл, как их зовут.
– Харшид, – подсказал Мэтью.
– Ну и ладно, что Харшид.
– Ну и ладно. За кем там твоя палка гонялась, проводник? – спросил Мэтью.
– За кем гонялась, тот уже отбегался. Шкура его на задах висит, на иве. Сам её содрал. И потрошил его сам.
– Кого его, Семимес? Уж ни кролика ли ты палкой подстрелил?
– Э, Мэт, не надо так! Кролики по скалам не скачут!
– Барана?! – нарочито выказал удивление Дэниел.
– Барана?! Не может быть! – подыграл ему Мэтью. – Палкой барана?!
– С уступа прыгнул на него и задушил… Коротко сказать, да долго задушить. Ладный баран попался: пока жизнь в нём барахталась, всё меня сбросить норовил… и метался, и прыгал, и об скалы боками бился… Отец сказал, и на варево будет, и на жаркое будет, и… этого натушит, с овощами всякими.
– Рагу, сынок, – подсказал появившийся в дверях Малам.
– Помнил, да забыл, отец, когда меня корявырь по голове ударил.
– Ребятки, вот лепёшечек своих принёс. Вам в тот раз понравились.
– Помню, Малам. Первая наша ночь здесь. Ты тогда за Фэлэфи пошёл, а нас Семимес твоими лепёшками накормил, – сказал Дэниел. – Помнишь, Семимес?
– Помнил, да забыл.
– Я плетёнку на стол поставлю и чайку принесу… и козьего молочка. Кто чего пожелает… А мясом не потчую: час поздний – сон отяжелеет.
– Спасибо, Малам, – сказал Дэниел.
– Малам, а второй-то Семимес вернулся, тот, что от Тавшуша шёл? – вдруг сболтнул Мэтью, так, ради веселья.
– Э, не надо так! – рычаще проскрипел Семимес, и в этом его рычащем скрипе послышался гнев.
– Сынок, сынок! Мэтэм просто пошутил!
– Точно, Семимес, я сдуру ляпнул! Вовсе обидеть тебя не хотел!
– Ты всегда так. Тебя немножко придушить надо, – сквозь зубы процедил Семимес.
– Немножко? Как того барана? – ответил Мэтью, не стерпев обиды. – Ну, попробуй!
– Угомонись-ка, сынок! – строго сказал Малам. – И послушай, что я скажу. Это я утром от волнения сплоховал малость: палку твою в Харшиде услыхал, а шаги твои – в Садорне. Вот и вышла шутка сама собою. А Мэт её теперь оживить хотел.
Семимес поднялся с пола, потупил голову и, ничего больше не сказав, вышел из гостиной. Через некоторое время из его комнаты донёсся жалобный стон.
– Прости, Малам, я не подумал, – сказал Мэтью.
– Посидите ещё у камина. Я вам чайку паратового принесу. А Семимес ещё найдёт себя… И дорогая наша Фэлэфи поможет ему в этом. Как попьёте чайку с лепёшками, ложитесь вскоре – не засиживайтесь до углей. Намерен я завтра нарушить ваш сон, – сказал Малам и нарочно остановился.
– На рыбалку пойдём? – спросил Мэтью (сам не зная, почему спросил про рыбалку).
У морковного человечка загорелись глаза.
– Неужто мой лик лещу уподобился, когда я о нём подумал?
– Что-то вроде этого, – усмехнулся Мэтью.
– Что, угадал Мэт про рыбалку? – спросил Дэниел.
– Ещё как угадал. Поведу вас завтра на Флейз – леща удить будем.
– Добр ты к нам, Малам, – сказал Дэниел, понимая, как нелегко в эти дни приходится морковному человечку.
– Точно, – подтвердил Мэтью. – Очень добр.
Глава седьмая
«Прощение мести заглянет в глаза»
– Мэ-эт! Просыпайся да вставай без «сейчас встану»! Леща удить идём! – услышал сквозь улетучивающийся сон Мэтью.
– Доброе утро, Малам! Проснулся! Иду!
Малам не стал заходить к нему и прибавил к сказанному через дверь:
– Флягу чаем наполни, лепёшек свежих в мешок положи да орешков баринтовых. Всё на столе на кухне… Дэ-эн! Поднимайся! Рыбалка ждёт!
– Слышу, слышу, Малам! Уже, можно сказать, на ногах!
– Сказать можно много чего! Вон Семимес уже червяков накопал, а я вам по удочке сладил.
Ребята вышли из своих комнат. Малам продолжал:
– Мы-то с Семимесом лёсы к своим палкам привязываем: очень хорошо двухтрубчатник рыбу слышит.
Мэтью заметил в корзине у Малама несколько кусков коры с намотанными на них лёсами.
– Из чего леска, Малам? – спросил он.
– Из конского волоса. Волос волосом приращиваешь до нужной длины, и получается леса, лучше не сыскать: и прочная, и в воде не набухает. Я по три крючка на каждую подвязываю на коротких волосках.
– А этот камешек – грузило? – спросил Мэт.
– Попробуй-ка его на руке. Как? Сгодится?
– Весомый.
– Дай-ка мне, Мэт, – попросил Дэниел.
– Леску порвать попробуй, – предложил ему Малам.
– Похоже, не только леща, а и сазана выдержит, – сказал Дэниел (голос его сделался натужным, передавая напряжение рук).
– Если два леща разом червей заглотнут, она и двух выдержит. Ну, идите мешки в дорогу собирайте.
Вскоре ребята вышли из дома. Семимес поджидал их у липы. По его виду было понятно, что он что-то замыслил.
